Книга: Общее языкознание - учебник

языка как орудия мышления, обычно исходят из самого общего понимания их

взаимосвязи. Но в различных типах мышле­ния, по-видимому, роль языка выступает

в разной степени и может сво­диться до минимума, как, например, в техническом

мышлении (о типах мышления см. гл. «К проблеме сущности языка»).

14 Мы рассмотрим этот взгляд

подробнее в следующем разделе в связи с выяс­нением взаимосвязи языка и

мышления в системе языковых значений.

15 «Изучить чужой язык не значит

привесить новые ярлычки к знакомым объ­ектам. Овладеть языком — значит

научиться по-иному анализировать то, что составляет предмет языковой

коммуникации» [52, 375].

16 К таким явлениям нужно

отнести, например, наличие различных типов склонений и спряжений во флективных

языках, которые, по-видимому, относятся целиком к структурным особенностям, в

то время как для содер­жательной стороны релевантными оказываются только

системные элемен­ты [1].

17 Известная переоценка

значимости немецкой рамки, правда, в структурном плане, вне связи с

особенностями мышления, отмечается и в работах В. Г. Адмони [2]. В. Г. Адмони

видит в рамке средство выражения «спаян­ности» предложения. Необходимость

такого особого средства для спаян­ности компонентов предложения в единое целое

В. Г. Адмони объясняет тем, что формы слова в немецком языке недостаточно

формально диффе­ренцированы, а поэтому слово значительно менее самостоятельно и

более тесно, чем, например, в русском языке, спаивается с другими словами

пу­тем рамки. Между прочим, по Балли, слово в немецком более автономно, чем во

французском, а во французском рамки нет. Тем более, казалось бы, нуждается в

«спаянности» английское предложение, однако никаким осо­бым средством для этого

английский язык не располагает.

18 В отношении Л. Вейсгербера

это совершенно правильно отмечает В. М. Павлов: «Интересно отметить, что в

резком противоречии с декла­рированным «энергетическим» пониманием языка

Вейсгербер фактически не выходит за рамки компонентов языка, составляющих его

статический остов: слов, словообразовательных и словоизменительных

морфологиче­ских средств, синтаксических схем предложения. Исследуется их

динами­ческий эффект, их Leistungen. Динамический же эффект процесса

речи-мышления Вейсгербер, по существу, и не затрагивает. Его способ «виде­ния»

языка гораздо более статичен, чем он пытается заверить читателя» [59, 158]. Ср.

в этой связи следующее высказывание Г. П. Мельникова [53, 256]: «... когда

пытаются выявить различие в сознании в зависимости от специфики языкового

дискретного кодирования, то, по-видимому, не­редко преувеличивают степень этого

различия. Объясняется это тем, что чаще всего производят сравнения конкретных

слов и категорий конкрет­ных языков, а не целостный результат восприятия

высказывания в его речевом и ситуативном контексте».

19 Субъективное отношение к

познаваемому объекту в аспекте практики яв­ляется специфическим компонентом

человеческого познания (мышления) в отличие от чисто информационного «мышления»

кибернетических ма­шин. Этот вопрос широко обсуждается в связи с проблемой

соотношения сознания (познания, мышления, отражения) и информации и других

прин­ципиальных теоретических вопросов кибернетики [7; 11; 32; 60; 81; 109].

20 Ср., например, следующее

высказывание Т. И. Ойзермана: «Субъектив­ность ощущений и других форм

чувственного познания объективной дей­ствительности выражается далее в том, что

они представляют собой не пас­сивное, мертвое отражение объектов, а, напротив,

активное, направленное познавательное отношение к миру. Это ярко проявляется,

например, в из­бирательном характере чувственных восприятий. Ведь если бы

человек сознавал все то, что воздействует на его органы чувств, он,

по-видимому, не мог бы отличить один предмет от другого, не мог бы вести

наблюдения, изучать объекты в определенной последовательности, иначе говоря,

было бы невозможно сознательное применение человеческих органов чувств как

ору­дия познания. Избирательный характер чувственных восприятий

свиде­тельствует о том, что в процессе чувственного познания имеет место

свое­образное отвлечение от одних предметов (или их свойств) и выделение,

вычленение других предметов внешнего мира как объектов познания. И это

происходит, конечно, потому, что чувственные восприятия органи­чески включены в

практическую деятельность людей» [58, 24].

21 Вопрос о правомерности и

критериях разграничения лексических и грам­матических значений является

спорным. Наряду с тенденцией суммарно рассматривать семантику языка, не

вычленяя внутри нее разнородных значений, существует тенденция разграничивать

грамматические и лекси­ческие значения. Обзор взглядов по этому вопросу см.

[84, 86].

22 Во многих современных работах

эта точка зрения отражается в тенденции сведйния синтаксиса естественных языков

к синтактике символической логики и противопоставления его семантике, которая в

этом случае огра­ничивается лексикой языка. В последнее время такой подход все

чаще рассматривается как необоснованный и вызывает возражения у многих

исследователей, см., например, [84; 103], а также ряд работ в сб. «Zeichen und

System der Sprache», посвященных проблемам семантики в грамматике в плане

разработки общей темы Международного симпозиума в Магдебурге (1964 г.).

23 А. И. Смирницким хорошо

показана взаимосвязь этих двух сторон грам­матических явлений: «Связанность

речи и ее осмысленность достигается тем, что в речи выражаются мысли не только

о предметах, явлениях и их свойствах в отдельности, но и мысли об отношениях, в

которых высту­пают соответствующие предметы, явления и их свойства в тех или

других случаях» [77, 44].

24 Грамматическая категория

может рассматриваться и в других аспектах (см., например, [80], где

предпринимается попытка разграничения фор­мального и психологического аспектов

грамматической категории) иногда как признак грамматической категории

рассматривается единство грамма­тического значения и грамматической формы [17].

25 Эти признаки в той или иной

форме отмечают в работах, посвященных проб­леме грамматического значения и

грамматической категории. Правда, в них речь идет главным образом о

морфологических категориях [17; 19; 29; 38; 79; 94; 104]. Что касается вопроса

о бинарности оппозиции, то присоединяемся к авторам, которые считают, что

грамматическая оппози­ция может включать больше двух членов (что подтверждается

фактами языков) [69; 94; 103].

Признак обязательности выражения означает, что данное грамматиче­ское

значение выражается в данном языке в виде грамматической категории, в другом

языке это же отношение может относиться к необяза­тельно выражаемым. Эта

особенность грамматической категории так сфор­мулирована А. Исаченко и Р.

Ружичкой: «Существенно отличает языки друг от друга не то, что в них может

быть выражено, а то, что в них должно быть выражено, что не может остаться

невыраженным» [106, 283].

26 Наличие категории числа в

языке и частое употребление формы множе­ственного числа без конкретизации

количества, по-видимому, может слу­жить доказательством того, что для целей

коммуникации важно (а в боль­шинство случаев и достаточно) указание на то, идет

ли речь об одном пред­мете или больше чем об одном. Оставляем в стороне вопрос

о различном стилистическом использовании форм числа, при котором эти формы

могут включать коммуникативную и экспрессивную оценку, накладывающуюся на их

основные значения.

27 Сюда можно отнести, вслед за

В. Г. Адмони, такие соотносительные значе­ния, как утверждение и отрицание, но

только если иметь в виду так назы­ваемое общее, или модальное, отрицание, ибо

лишь оно является антонимом утверждения, но вопрос этот требует особого

изучения.

28 Нам представляется, что

специфика категорий лица, времени и наклонения заключается именно в

обусловленности коммуникативным актом, а не от­ношением говорящего, как считает

А. М. Пешковский, предлагая рас­сматривать эти категории как

субъективно-объективные и подчеркивая при этом их надиндивидуальный характер

[66]. Выражаемые этими кате­гориями отношения существуют объективно: действие,

о котором идет речь в сообщении, действительно производится говорящим,

слушающим или не­ким третьим лицом, оно действительно реально или только

возможно и т. д.

29 Выражение «момент речи»

страдает неопределенностью. Уточнение «момент сообщения о данном действии»

подчеркивает коммуникативную обуслов­ленность грамматического времени. Ведь

время того или иного действия (а тем самым факта) может выражаться в языке

только постольку, поскольку о нем действительно в какой-то определенный момент

объективного вре­мени делается сообщение [77, 328—332].

30 Что касается говорящего, то

он, естественно, должен знать то, о чем хочет сообщить.

31 Интересно отметить, что

значения (1) и (2) не могут выражаться интонемами, а только отдельными

элементами интонации.

32 Нужно отметить, что В. А.

Богородицкий, например, специально подчер­кивал наличие широкого и узкого

понимания логики, но, признавая право­мерность обоих, все же недостаточно

уточнял различия между ними: «Но решительно разграничивая область грамматики и

логики, я должен еще раз подчеркнуть, что грамматика никоим образом не может

игнорировать логические моменты в речи, разумея под ними элементы естественной

диалектики» [10, 205].

33 Это признается и логиками:

например, П. В. Копнин пишет: «Спорить о том, является ли вопрос формой

суждения или самостоятельной формой мысли, может быть, бесполезно, ибо все

зависит от того, что мы будем по­нимать под суждением» [36, 305].

34 Ср. также: «Если говорят:

субъект есть то, о чем нечто высказывается, а предикат есть то, что

высказывается о нем, то это очень тривиально и мы почти ничего не узнаем о

различии между ними. Субъект есть по самому смыслу своему прежде всего

единичное, а предикат всеобщее» [14, 276].

1 Так, Г. Глезерман в своей

работе «Общественное бытие и общественное со­знание» определяет последнее

следующим образом: «Общественное бытие — это материальная жизнь общества. А

общественное сознание можно на­звать его духовной жизнью. К общественному

сознанию принадлежат, на­пример, политические и философские взгляды людей, их

художественное творчество, религиозные выражения, различные учения о морали, т.

е. предствления о том, что является справедливым и несправедливым,

нрав­ственным и безнравственным и т. д.» [4, 14]. Нетрудно заметить, что

сущ­ность общественного сознания сводится к его формам надстроечного по­рядка.

Общественное сознание по существу отождествляется с идеологией. Отсюда недалеко

до вывода о классовом характере сознания и классовости языка. Особенно

показательным в этом отношении является определение мировоззрения, фигурирующее

в Большой Советской Энциклопедии (т. 27, 1954, стр. 574): «Мировоззрение —

система взглядов, представлений о ми­ре и его закономерностях, об окружающих

человека явлениях природы и общества. Источником происхождения того или иного

мировоззрения являются условия материальной жизни общества, общественное бытие.

В обществе, разделенном на враждебные антагонистические классы, нет и не

может оыть единого мировоззрения». В этом определении вообще трудно уловить

какое-либо различие между мировоззрением, общественным сознанием и

идеологией. Если источником мировоззрения являются усло­вия материальной

жизни общества, то, стало быть, это—общественное со­знание. Если в обществе,

разделенном на классы, нет и не может быть еди­ного мировоззрения, то

оощественное сознание, т. е. отражение человеком окружающего мира, является

классовым по своей сущности.

2 Например, положение о том, что

жизнь есть форма существования белко­вых тел, касается той области явлений,

которые составляют компетенцию биологии. Но оно имеет вместе с тем

мировоззренческое значение, ибо представляет материалистическое, направленное

против идеализма пони­мание жизни [31, 19]. Этот же тезис применим и к

идеологии, в которой не все относится к надстройке. «Каждая форма общественного

сознания со­держит в себе определенный минимум фактов и сведений о тех сторонах

действительности, которые образуют ее предмет» [9, 53].

3 В отличие от идеологии и науки

последнее не поднимается до теоретического осмысления опыта и закрепляется в

традициях, нравах, обычаях. Оно включает в себя: 1) непосредственное осмысление

накопленного в течение веков опыта трудовой деятельности, 2) складывающиеся в

повседневной жизни и труде моральные нормы, представления о своем положении,

по­требностях, 3) народное художественное творчество, в котором в эстетиче­ской

форме отражаются жизненный опыт масс и их стремления [10, 22— 23].

4 Так, общедоступность

математических аксиом Ф. Энгельс объяснял имен­но «опытом рода». И. Б. Новик

замечает, что синтезированный опыт всего человечества находит свое выражение в

положительных знаниях и явле­ниях окружающего мира, проверенных на практике.

Эта способность син­тезированного осознания опыта прошлых поколений через

знание облег­чает и ускоряет поступательное развитие человеческого сознания в

целом. Каждое новое поколение, осознав прошлый опыт, не ограничивается

осво­ением, повторением уже решенных проблем, а обогащает человеческое

со­знание решением новых вопросов, вносит свой собственный вклад в

сокро­вищницу человеческих знаний. В основе этого процесса лежит, в конеч­ном

счете, неуклонное усовершенствование самого трудового процесса, процесса

производства [20, 99].

5 Результаты мышления, как

замечает А. Г. Спиркин, воплощаются не толь­ко в логических формах, категориях,

в науке о языке, но и в делах людей, в созданных человеческой практикой

материальных вещах и процессах, что, в свою очередь, выступает необходимой

предпосылкой дальнейшего развития общества [28, 122].

Общественное сознание не сводится к пассивной систематизации знаний,

полученных в результате общественной практики. Оно становится актив­ной

силой, выступает как регулятор жизни общества. Трудовая дея­тельность

практически не была бы возможна, если бы создающееся в про­цессе этой

деятельности сознание не обладало свойством целенаправлен­ности, т. е.

целенаправленности отражения объективных свойств и отношений предметов

внешнего мира, в предварительном мыслительном построении действий и

предвидении их результатов, в правильном регу­лировании и самоконтролировании

взаимоотношений человека с общест­венной жизнью и природой [28, 118].

6 Индивидуальная практика

определяет особенности мышления личности, индивидуальное мышление. Отражение

окружающего мира у отдельного ин­дивида, несмотря на общность категорий

мышления у всех людей, проходит через его внутренний, индивидуальный мир,

личное сознание, формирующе­еся на основе личной жизненной практики данного

индивида [10, 24]. Инди­видуальное сознание — это духовный мир личности. Оно

формируется под воздействием условий жизни как общих людям, принадлежащих одной

эпохе, классу, нации, так и индивидуальных. «Именно поэтому, — писали К. Маркс

и Ф. Энгельс, — что мышление есть мышление данного опре­деленного индивида, оно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100