Книга: Общее языкознание - учебник

угнетение обусловило падение куль­туры чешского литературного языка, так как

чешский язык упот­реблялся по преимуществу сельским населением, говорившим не

на литературном языке [30, 15]. Возрождение литературного чешского языка

происходило в конце XVIII — начале XIX в. в связи с ростом

национально-освободительного движения, но деятели литературы и науки опирались

при этом не на живой раз­говорный язык, а на язык литературы XVI в., далекий от

разго­ворного языка разных слоев чешского народа. «Новый литератур­ный чешский

язык, — писал Матезиус, — стал таким образом са­мым архаическим членом почетной

семьи славянских языков и трагически отдалился от разговорного чешского языка»

[48, 442]. В этих условиях социальная база литературного чешского языка в XIX

в. оказалась более узкой, чем в эпоху гуситских войн.

Широта социальной базы территориального диалекта обрат­но пропорциональна широте

социальной базы литературного язы­ка: чем уже социальная база литературного

языка, чем более сос­ловно ограниченную языковую практику она воплощает, тем

шире социальная база нелитературных форм существования языка, в том числе и

территориального диалекта. Широ­кое распространение диалектов в Италии XIX—XX

вв. противо­стоит ограниченности социальной базы литературного языка; в

арабских странах ограниченная социальная база литературного языка уже в Х в.

способствовала широкому развитию диалектов [4, 164]; в Германии XIV—XV вв.

преимущественная связь не­мецкого литературного языка с книжно-письменными

стилями обусловила его употребление только среди общественных групп, владевших

грамотой на немецком языке, поскольку же грамот­ность тогда была привилегией

духовенства, городской интелли­генции, в том числе деятелей имперских,

княжеских и городских канцелярий, отчасти дворянства, представители которого

были не­редко малограмотными, то основная масса городского и сельского

населения оставалась носителем территориальных диалектов.<518>

В последующие века соотношение меняется. Диалект вытесняется в результате

наступления литературного языка и разных типов областных койнэ или

интердиалектов (см. ниже), причем наиболее прочные позиции он сохраняет в

сельской местности, особенно в более отдаленных от крупных центров населенных

пунктах.

Устойчивость диалекта дифференцирована и среди разных воз­растных групп

населения. Обычно старшее поколение остается верным территориальному

диалекту, тогда как младшее поколе­ние является по преимуществу носителем

областных койнэ. В ус­ловиях существования стандартизованных литературных

языков соотношение социальной базы литературного языка и диалекта

представляет собой весьма сложную картину, так как определяю­щими социальную

базу факторами являются не только дифферен­циация жителей города и деревни,

но также возрастной и обра­зовательный ценз.

Многочисленные работы, выполненные в последние деся­тилетия на материале разных

языков, показали примерно однотип­ную социальную стратификацию литературных и

нелитератур­ных форм в тех странах, где территориальный диалект сохраняет

значительные строевые отличия от литературного языка и где относительно

ограничена роль языкового стандарта

9.

Весьма существенно также наличие даже в современных усло­виях в разных странах

своеобразного двуязычия, когда владею­щий литературным языком и употребляющий

его в официальных сферах общения использует диалект в быту, как это наблюдалось

в Италии, Германии, в арабских странах. Социальная стратифи­кация тем самым

перекрещивается со стратификацией по сферам общения. Употребление литературного

языка в быту восприни­мается в некоторых частях Норвегии как известная

аффектация. Это явление характерно не только для современных языковых

отношений: всюду, где функциональная система литературного язы­ка была

ограничена книжными стилями, диалект оказывался наиболее распространенным

средством устного общения, конку­рируя первоначально не с устно-разговорными

стилями литера­турного языка, которые тогда еще не существовали, а с

обиход­но-разговорными койнэ, последние оформляются на определенном этапе

развития общества и связаны по преимуществу с ростом городской культуры.

По-видимому, типологически устно-разговор­ные стили литературного языка

развиваются на более позднем историческом этапе, чем обиходно-разговорное

койнэ; те социаль­ные слои, которые использовали литературный язык в таких

об<519>щественных сферах, как государственное управление, религия,

художественная литература, в быту ранее применяли либо диа­лект, который в этих

условиях обладал положением региональ­но ограниченного, но социально

общенародного средства общения, либо региональные койнэ.

V. Поскольку литературный язык, в каких бы исторических разновидностях он ни

выступал, всегда является единственной обработанной формой существования языка,

противопоставленной необработанным формам, специфика литературно­го языка, как

уже отмечалось выше, связана с опре­деленным отбором и относительной

рег­ламентацией. Ни территориальному диалекту, ни проме­жуточным между

территориальным диалектом и литературным языком формам подобный отбор и

регламентация не свойственны. Следует подчеркнуть, что наличие отбора и

относительной регла­ментации еще не означает существования стандартизации и

ко­дификации строгих норм. Поэтому нельзя безоговорочно принять утверждение,

высказанное А. В. Исаченко (см. стр. 505), что лите­ратурный язык

противопоставляется другим формам существова­ния языка как нормированный

языковый тип ненормированному. Возражения вызывает как форма данного

утверждения, так и его содержание. Норма, хотя и не осознанная и не получившая

ко­дификации, но делающая возможным беспрепятственное общение, свойственна и

диалекту, вследствие этого вряд ли здесь возможно принимать противопоставление

нормированного типа языка не­нормированному типу. Ненормированность,

определенная зыб­кость характеризует скорее разные интердиалекты о которых

подробно см. ниже). С другой стороны, если под нормированным ти­пом понимать

наличие последовательной кодификации осознанных норм, т. е. наличие

нормализационных процессов, то эти процессы развиваются только в определенных

исторических условиях, ча­ще всего в национальную эпоху, хотя возможны и

исключения (ср. систему нормативов, представленную в грамматике Панини), и

характеризуют только определенную разновидность литератур­ного языка (см.

ниже). Отбор же и связанная с ним относительная регламентация языка

предшествуют нормализационным процес­сам. Отбор и регламентация выражаются в

стилистических норма­тивах, столь специфичных для языка эпоса, в использовании

определенных лексических пластов, что характерно также для языка эпической

поэзии у разных народов. Весьма интенсивны эти процессы в языке рыцарской

поэзии Западной Европы, где оформляется своеобразный пласт сословной лексики.

Общим для языка рыцарской поэзии является и стремление избежать употребления

бытовой лексики и разговорных оборотов. Факти­чески те же тенденции

обозначаются в древних литературных языках Китая и Японии, в арабских странах,

в узбекском пись­менном литературном языке; строгий отбор и регламентацию

об<520>наруживает и древнегрузинский литературный язык (памятники c V в.

н. э.), достигающий высокой степени обработанности. Одним из проявлений этого

отбора является и включение определенного пласта заимствованной книжной

лексики.

Отбор и относительная регламентация характеризуют, однако, не только лексику

литературного языка. Преобладание в опре­деленные периоды истории многих

литературных языков книжно-письменных стилей является одним из стимулов

осуществления отбора и регламентаций в синтаксисе и фонетико-орфографических

системах. Синтаксическая неорганизованность, свойствен­ная спонтанной

разговорной речи, преодолевается в литератур­ных языках путем постепенного

оформления организованного синтаксического целого. Модели книжно-письменных и

разговор­ных синтаксических структур сосуществуют в языковой системе: это

прежде всего относится к оформлению сложного синтаксиче­ского целого, но

может касаться и других структур. Литератур­ный язык является не только

творческим фактором создания новых синтаксических моделей, связанных с

системой книжно-письмен­ных стилей, но и осуществляет их отбор из имеющегося

синтакси­ческого инвентаря и тем самым относительную регламента­цию.

В отличие от эпохи существования в литературном языке строгой

последовательной кодификации, в донациональный пе­риод в нем преобладает,

несмотря на отбор, возможность относи­тельно широкой вариативности (см. гл.

«Норма»).

В донациональный период отбор и относительная регламен­тация четко

прослеживаются в тех случаях, когда литературный язык объединяет черты

нескольких диалектных районов, что наб­людается особенно ясно в истории

нидерландского языка XIII— XV вв., где происходила смена ведущих областных

вариантов литературного языка: в XIII—XIV вв. в связи с экономическим и

политическим расцветом Фландрии центром развития литера­турного языка

становятся сначала ее западные, а затем восточные районы. Западно-фламандский

вариант литературного языка сме­няется в этой связи в XIV в.

восточно-фламандским вариантом, отличающимся значительно большей нивелировкой

местных осо­бенностей. В XV в., когда ведущую политическую, экономичес­кую и

культурную роль начинает играть Брабант с центрами в Брюсселе и Антверпене,

здесь развивается новый вариант ре­гионального литературного языка, сочетавшего

традиции более старого фламандского литературного языка и обобщенные черты

местного диалекта, достигая известной унификации [26]. Подоб­ное объединение

разных областных традиций литературного язы­ка реализуется только в результате

отбора и более или менее осоз­нанной регламентации, хотя и не получившей

кодификации. Частично и развитие литературных языков осуществляется в связи с

изменением принципа отбора. Характеризуя процессы развития<521> русского

литературного языка, Р. И. Аванесов писал, в частно­сти, о фонетической

системе: «Фонетическая система литератур­ного языка развивается путем

отбрасывания одних вариантов того или иного звена и замены их другими

вариантами» [1, 17], но процесс этот обусловлен определенным отбором,

вследствие чего далеко не все новые фонетические явления, характеризующие

раз­витие диалекта, получают отражение в литературном языке.

В связи с тем, что отбор и регламентация являются важнейши­ми различительными

признаками литературных языков, некото­рыми учеными выдвигалось положение о

том, что литературному языку, в отличие от «общенародного языка» (о понятии

«об­щенародный язык» см. дальше), внутреннее развитие свойственно не на всех

уровнях его системы. Так, например, развитие фонети­ческой и морфологической

подсистем осуществляется, согласно этой концепции, за пределами

«литературного языка». «Внутрен­ние законы развития,— писал Р. И. Аванесов,—

присущи лите­ратурному языку прежде всего в таких сферах, как обогащение

словаря, в частности — словообразование, синтаксис, семантика» [1, 17]. В

этой связи он приходит к общему выводу, что не внутреннее развитие, но отбор

и регламентация характеризуют в первую очередь литературный язык. Такое

обобщенное утверждение нуж­дается в некоторых критических замечаниях.

Бесспорно, как уже неоднократно отмечалось в данной работе, именно отбор и

относительная регламентация являются наибо­лее общими, можно сказать,

типологическими признаками ли­тературных языков. Но вряд ли следует их

противопоставлять внутренним законам развития. Поэтому в целом справедливое

за­мечание Р. И. Аванесова, что в применении к фонетической систе­ме в

литературном языке господствует отбор, но не органическое развитие, требует

известных оговорок. Действительно, в тех случаях, когда изменение фонетической

системы осуществляется, казалось бы, независимо от узуса разговорного языка,

положение это не сохраняет силу. Так, например, акцентологическая система

немецкого языка претерпела значительные изменения в связи с включением

иноязычной лексики преимущественно книжного происхождения, т. е. лексики,

функционирующей первоначаль­но только в литературном языке. Если в отношении

древних пе­риодов истории акцентный тип немецкого языка может быть

оха­рактеризован как обладающий ударением, закрепленным за пер­вым слогом, то

появление продуктивных лексических групп с ударением на конце слова, например,

глаголов на -ieren (типа spazieren), образованных по французской глагольной

модели, делает подобную характеристику неточной. Однако бесспорно, что в

при­менении к единицам других языковых уровней, включая и мор­фологическую

подсистему, специфические структурные черты литературного языка проявляются

более сильно. В частности, в немецком языке оформление специальной формы буд.

вр. с<522> werden, а также второго буд. вр., парадигмы кондиционалиса и

инфинитива перфекта действ. и страд. залогов происходило преимущественно в

литературном языке. В финском языке некоторые формы пассива (пассив с глаголом

быть) оформляются, по-видимому, под влиянием шведского языка и связаны по

преимуществу с книжно-письменной традицией.

Нормализационные процессы и кодификация — различительные признаки главным

образом национальных литературных языков — подготавливаются в предыдущие

периоды менее строгим, менее последовательным, менее осознанным отбором и

регламентацией, сосуществующими с широкой вариативностью. Допустимость

вариантов сосуществует с нормой и в национальный период истории языков, но в

донациональный период само понятие нормы было более широким, допускающим иной

диапазон варьирования.

VI. Соотношение литературного языка и диалекта — степень их близости и

расхождения перекрещивается с соотношением литературного языка и разговорных

форм общения. Очевидно, что максимальным является расхождение между старыми

письменно-литературными языками (в тех случаях, когда они продолжают

функционировать наряду с развивающимися новыми литературными языками) и

диалектами, как это имело место, в частности, в Китае, Японии, арабских странах

и т. д. Однако и в других исторических условиях в тех странах, где имеется

значительная диалектная дробность и относительно устойчивы позиции диалекта,

расхождения между отдельными диалектами и литературным языком могут быть

довольно значительны. Так, в Норвегии один из вариантов литературного языка

bokmеl (см. ниже) отличается от диалекта не только в фонетической системе, но и

в других аспектах языкового строя: сопоставление северо-норвежского диалекта

Rana mеlet на берегу Рана-фьорда с riksmеl или bokmеl обнаруживает, например,

следующие особенности: мн. ч. существительных типа haest 'лошадь' имеет в

диалекте окончание -а, в bokmеl -er; наст. вр. глагола

'приходить' в диалекте — gaem, в bokmеl — komer; местоим. 'я' в диалекте — eg,

в bokmеl — je; вопр. местоим. 'кто', 'что' в диалекте — kem, ke, в bokmеl —

vem, kem и т.д. [45, 27-37].

При определении степени расхождения литературного языка и диалекта необходимо

иметь в виду и то обстоятельство, что ряд строевых элементов характеризует

исключительно литературный язык. Это относится не только к определенным

пластам лексики, включая ее иноязычный пласт, политическую и научную

терминологию и т. д., но и к строевым элементам морфологии и синтаксиса (см.

стр. 522).

Литературный язык в некоторых случаях оказывается архаичнее диалекта. Так, в

русском литературном языке стойко удержива<523>ется система трех родов во

всей именной парадигме, в диалектно окрашенной речи ср. р. вытесняется формами

женск. р. (ср. моя красивая платье). В немецком литературном языке

сохраняется форма род. п., тогда как в диалектах она давно стала

неупотреби­тельной и т. п. Но вместе с тем диалект нередко сохраняет

исчез­нувшие в литературном языке элементы.

Существенно и то обстоятельство, что разные территориальные диалекты одного и

того же языка обнаруживают разную степень близости к литературному языку: в

Италии диалекты Тосканы были ближе к общему литературному языку, чем диалекты

других областей, что связано с процессами формирования итальянского

литературного языка; во Франции эпохи формирования единства литературного

языка наиболее близок к нему был франсийский диалект, послуживший основой

формирования литературного язы­ка; в Китае выделяется в этом отношении

северный диалект и т. д.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100