Книга: Общее языкознание - учебник

13.

Финское слово selvд, имеющее буквальное значение 'ясный' или 'ясно', может

употребляться в значении русского 'гото­во'. Такое значение явно возникло под

влиянием скандинав­ских языков, поскольку в шведском и норвежском языках

слово klar имеет то же значение наряду с обычными для него значениями 'ясный'

или 'ясно'.

Проникновение иноязычного слова может существенно изме­нить семантику исконного

слова, находящегося с ним в одном си­нонимическом ряду. Так, например,

проникновение в язык калининских карел русского слова griba 'гриб, грибы'

изменило семантику не только заимствованного русского слова griba, но и

значение исконного слова љieni 'гриб'. Љienia когда-то в карель­ском языке

означало грибы вообще, ср. финск. sienia 'грибы'. Слово griba приобрело

значение 'гриб, заготовленный для сушки на зиму', а слово љieni стало означать

'гриб, предназначенный для соления'14

.

В условиях контактирования языков (см. также подробнее раздел «Языковые

контакты») могут распространяться моде<231>ли и формулы образования

идиоматических выражений, например, в персидском, турецком, армянском и

грузинском языках сущест­вует одинаковая формула ответа на вопрос о состоянии у

человека каких-нибудь дел, здоровья и т. д.

Если спрашивающий задает вопрос типа русского Как дела? или немецкого

Wie geht's?, то человек может ответить формульным выражением Хорош есмь,

если у него дела идут действительно хорошо, ср. перс. хив-дm, арм. lav em, тур.

eyi-im, груз. |'argad var и т. д.

В странах центральной Европы существуют одинаковые фор­мулы выражения

благодарности, образованные по модели немец­кого danke schцn, ср. венг.

kцszцnцm szйpen, чешск. dekuji pekne, серб.-хорв. хвала лепо и т. д.

Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употреб­ления слов внешними

факторами, как в различных языковых стилях. На долю стилистики речи выпадает

задача разобраться в тончайших различиях семантического характера между

разными жанрами и общественно обусловленными видами устной и письмен­ной

речи.

Эволюция стилей тесно связана со сменой культурно-бытовых форм общения, с

историей общества. Каждый стиль всегда пред­полагает обращение к определенной

социальной среде, отражает принятую в данной среде нормативность и эстетику

речи, широко употребляется в литературных произведениях как средство

со­циальной характеристики персонажей. История стилей художе­ственной

литературы находится в самой тесной связи с историей соответствующего

литературного языка и с его разнообразными, историческими изменяющимися

стилистическими вариациями.

Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования

литературных языков (см. гл. «Литературный язык»), не может абстрагироваться

от культурно-исторического контекста. Только привлечение фактов истории может

дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху и почему возник данный

литературный язык, какие социальные силы, обществен­ные взгляды, школы и

направления стимулировали, или наобо­рот, задерживали его поступательное

развитие, каким образом они на него влияли, какие писатели оказывали на него

свое воздействие.

Расширение общественных функций языка и темпы его разви­тия целиком и полностью

определяются различными внешними причинами. Особенно подверженными различным

внешнеязыковым влияниям оказываются расположенные на смежных территориях

диалекты. На границах между отдельными диалектными зонами возникают области

смешанных диалектов. Так, например, между северным и южным наречием русского

языка располагается об­ласть средне-русских говоров. Эти говоры содержат

отдельные особенности, сближающие их то с северным, то с южным наречием.

Подобная же зона переходных говоров существует на территории,<232>

находящейся между областями распространения верхового и ни­зового диалекта

чувашского языка. Подобные явления имеются собственно в каждом языке.

Образование в языке диалектов зависит во многом от причин внешнего порядка,

как то: миграции населения, изоляции отдель­ных его групп, дробления или

укрупнения государства, усвоения данного языка иноязычным населением и т. п.

Справедливо отмечается, что данные современных говоров не­редко служат важным

материалом для историка: как группирова­лось население в прошлом, где оно

обитало, каковы были колони­зационные движения, каковы были связи у разных

частей данного народа между собою и с соседними народами в разные

исторические эпохи — все это в той или иной степени отражается в говорах.

Тер­риториальное распределение диалектных различий представляет собой как бы

отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание

современного диалектного многообразия языка, территориального распределения

диалектных различий невозможно без учета исторических фактов. Поэтому

историче­ская диалектология и история языка должна широко пользоваться

диахроническими данными.

Специфические особенности различных языков и диалектов часто бывает невозможно

уяснить без привлечения исторических данных. Так, например, каждый, кто

занимался литературным крымско-татарским языком, не мог не заметить в этом

языке одной любопытной особенности: грамматическая структура этого языка имеет

ярко выраженные черты так называемого кыпчакского типа, тогда как словарный

состав обнаруживает много общих черт со словарным составом тюркских языков

южного или огузского типа, азербайджанским, гагаузским и анатолийско-турецким.

Эти особенности несомненно отражают сложную историю заселения Крымского

полуострова различными тюркскими пле­менами. С начала второго тысячелетия н. э.

почти вся территория Крыма, начиная с Притаврии и до горной гряды на юге,

заселялась кыпчакскими племенами, как об этом свидетельствует старая

топо­нимика Крыма; прибрежная же полоса от Байдар до Кафы (Фео­досия) имела

смешанное население (византийцы, генуэзцы, армя­не и др.), от которого также

сохранились топонимические назва­ния, но старых тюркских топонимов среди них

нет. В XV—XVI вв. здесь начали появляться и затем надолго обосновались выходцы

из Турции — больше всего из Анатолии. Еще позднее в степную часть Крыма пришли

ногайцы. Эти этно-лингвистические факторы определили строение диалектной карты

Крыма и в значительной мере формирование крымско-татарского литературного языка

в последующее время15.<233>

Карельские диалекты Калининской области обнаруживают значительное сходство с

карельскими диалектами северной части Карельской АССР, хотя носители тех и

других говоров в настоя­щее время отделены друг от друга значительным

расстоянием. Это объясняется тем, что после окончания русско-шведской войны и

заключения Столбовского мира (1617 г.) одна часть карельского народа с

территории Приладожья и Карельского перешейка в те­чение первой половины XVII

в. переселилась в глубь России на земли современной Новгородской и Калининской

(а также частич­но Ярославской и Тамбовской) областей, а другая часть пошла в

направлении к северу и северо-востоку — на территорию цен­тральных и северных

районов Карельской АССР16.

Было бы, однако, совершенно неправильно делать вывод о том, будто

первостепенная роль в изменении языка под воздействием внешних факторов

принадлежит таким факторам, как влияние других языков, миграции, переселения,

особенности исторической жизни народа, говорящего на данном языке и т. п.

Самым мощным внешним фактором, вызывающим языковые изменения, является

прогресс человеческого общества, выражаю­щийся в развитии его духовной и

материальной культуры, в раз­витии производительных сил, науки, техники и т.

п., влекущем за собой усложнение форм человеческой жизни и, соответственно,

языка.

ВНУТРЕННИЕ ПРИЧИНЫ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

В предыдущем разделе были описаны различные языковые из­менения, вызванные

действием внешних факторов (влияние дру­гих языков, особенности исторической

жизни данного народа и т. п.). Однако изменения в языке могут быть также

результатом действия так называемых внутренних факторов. Важнейшей функ­цией

языка является функция общения, и для ее осуществления необходим постоянно

действующий механизм. В языке таким механизмом будут правила соединения слов

в целях образования осмысленных высказываний, вне наличия которых никакая

ком­муникация не представляется возможной.

Многие лингвисты, называвшие себя социологами и марксистами, почему-то не

хотели признать, что уже одно функционирование языкового механизма как

такового, способно породить импульсы языковых изменений, которые сами по себе

являются независи­мыми от истории народа.

Главная особенность, отличающая внутренние причины язы­ковых изменений от

внешних, заключается в том, что внутренние<234> причины не имеют никаких

временных ограничений, тогда как каждый внешний импульс, вернее его действие,

ограничено опре­деленной исторической эпохой. В этом смысле внутренние причины

являются поистине панхроническими. Можно утверждать, что эти причины

действовали во всех некогда существовавших, но ныне уже исчезнувших языках,

действуют в языках современных и бу­дут действовать в языках будущего.

Изучение характера внутренних причин, вызывающих языко­вые изменения, могло

бы быть темой специальной монографии. В данном разделе из них могут быть

охарактеризованы только важнейшие типы.

Приспособление языкового механизма

к физиологическим особенностям человеческого организма

Биологическая наука давно установила, что чисто биологиче­ские возможности

человеческого организма далеко не безгранич­ны. Они имеют определенные

физиологические ограничения. Самое интересное состоит в том, что эти

физиологические ограничения не могут быть устранены, так как это неизбежно

привело бы к на­рушению жизнедеятельности человеческого организма. Хорошо

известны, например, такие явления, как невозможность безгра­ничной перегрузки

человеческой памяти или беспрерывной работы человеческого организма. Подобные

перегрузки неизбежно вызо­вут определенную реакцию, которая выразится в

исчезновении сле­дов полученных впечатлений или забываемости, или в появлении

признаков утомления, затрудняющих дальнейшую работу орга­низма.

Следует заметить, что человеческий организм отнюдь не без­различен к тому,

как устроен языковой механизм. Он старается определенным образом реагировать

на все те явления, возникаю­щие в языковом механизме, которые недостаточно

соответствуют определенным физиологическим особенностям организма. Таким

образом возникает постоянно действующая тенденция приспособ­ления языкового

механизма к особенностям человеческого орга­низма, практически выражающаяся в

тенденциях более частного характера.

I. Тенденция к облегчению произношения.

Наличие в языках известной тенденции к облегчению про­изношения неоднократно

отмечалось исследователями. В то же время находились скептики, склонные не

придавать ей осо­бого значения. Они мотивировали своё скептическое отношение

тем, что сами критерии лёгкости или трудности произношения яв<235>ляются

слишком субъективными, так как они обычно рассматрива­ются сквозь призму того

или иного конкретного языка. То, что ка­жется трудно произносимым благодаря

действию системного «фоно­логического синта» носителю одного языка, может не

представлять никаких затруднений для носителя другого языка. Многое здесь

зависит от произносительных привычек, усвоенных носителями конкретных языков, и

их артикуляционной базы, от особеннос­тей их фонетического строя, типов

структуры слога и типичных для данного языка звукосочетаний, характера

ударения, мелодики речи и от других факторов. Так, например, произношение

сло­ва строй, которое каждый русский может произнести без особо­го

труда, представляет большие трудности для финна и в особен­ности для китайца.

Необычайные трудности для китайца представ­ляет произношение русского звука

р, например, в слове икра, который китаец, обучающийся русскому

языку, стремится про­износить как л. Обычное для финна слово

hyцdyttцmyys 'бесполез­ность' трудно для русского по причине несвойственного

русскому языку стечению гласных переднего ряда в одном слове, нали­чие

специфических гласных ц, ь и дифтонга ць. Не менее трудно для русского

произношение грузинского глагола q'iq'ini 'квакать' по причине контрастного

стечения задненёбного надгортанного p' и гласного i,

повторяемого дважды. Подобных примеров можно было бы привести значительное

количество. Все эти доводы, конечно, нужно принимать во внимание, но все же они

не могут служить достаточно веским аргументом против существования в различ­ных

языках мира вышеуказанной тенденции.

Наблюдения над историей развития фонетического строя раз­личных языков мира с

достаточной убедительностью свидетель­ствуют также и о том, что во всех языках

существуют относительно трудные для произношения звуки и сочетания звуков, от

которых каждый язык стремится по возможности освободиться или пре­вратить их в

более легкие для произношения звуки и сочетания звуков. Так, например, было с

достаточной долей вероятности установлено, что в индоевропейском языке-основе

существовал ряд так называемых лабиовелярных согласных qw, qwh, gw, gwh,

обладавших, по-видимому, довольно сложной артикуляцией. Лю­бопытно при этом

отметить, что ни в одном из современных индо­европейских языков эти звуки не

сохранились17. Они или совпали с

обычными нелабиализованными k и g, или превратились в губные

смычные. Можно предполагать, что сложная артикуляция этих звуков была

негативным фактором, и различные индоевропейские языки на протяжении истории их

развития стремились различными путями эту артикуляцию устранить. Интересным

примером в этом отношении может служить также существование в индоевропейском

языке-основе так называемых слоговых носовых и плавных l*,?,<236>

f, g. Они также оказались очень неустойчивыми. Около слоговых плавных и

носовых в различных индоевропейских языках усили­вались так называемые пазвуки,

в результате чего образовыва­лись сочетания, составленные из гласного и

сонантов ?, l, т, п, ср., например, рефлексы индоевропейского архетипа

*wlqos 'волк' в древних и современных индоевропейских языках: готск. wulfs,

лат. (из оскско-умбр.) lupus, др. греч. lЪkoj, русск. волк и т. д.

Сочетание носового гласного и простого типа г + о, е и

т. д. представляет исключительные трудности для артикуляции. По этой причине ни

в одном из языков мира, имеющем носовые гласные, они не встречаются.

В индоевропейской языковой основе некогда существовало слово *oktō,

обозначающее 'восемь'. Группа согласных kt вряд ли может считаться

удобно произносимой, поскольку сочетание двух смычных глухих создает чрезмерное

напряжение (excessive ten­sion). Индоевропейские языки нередко различными

способами стремились облегчить произношение этой группы в слове 'восемь' в

умбрском языке k превратился в спирант h, ср. умбрск, uht; в

немецком языке k превратился также в спирант, но иного каче­ства, в

спирант х, ср. нем. acht; то же самое явление имело место в

новогреческой демотике, ср. греч. octТ, в испанском языке груп­па kt

превратилась в аффрикату č (орф. ch) ср. исп. ocho; в итальянском и

шведском языках в группе kt k уподобилось t, ср. ит. otto и шв.

еtta.

Ударение и долгота относятся к числу связанных между собой факторов. Любой

ударный гласный немного длиннее не­ударного. Однако наличие сильного

экспираторного ударения на долгом гласном в известной степени затрудняет

произношение, вызывая перегрузку произносительных усилий. Целый ряд язы­ков

нашел выход из этого положения в дифтонгизации долгих гласных. Ударение

перемещается на один из компонентов дифтон­га, который в то же время

освобождается от долготы. Так, напри­мер, обстояло дело в истории финского

языка. Долгие гласные ō, y и ē в финском языке превращаются в

дифтонги, например: Sōmi 'Финляндия' дало Suomi, jōn 'пью'

превратилось в juon, ō 'ночь' — в уy, sцn 'ем' — в syцn, mēs

'мужчина' — в mies и т. д.

В вульгарной латыни, в конце V в. гласные открытого слога под ударением

получили удлинение независимо от своего качества, например, fę?de 'вера'

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100