Книга: Общее языкознание - учебник

Наиболее устойчивой по отношению к иноязычным влияниям оказывается система

местоимений. Однако система так называемых притяжательных суффиксов,

функционально соответствующих притяжательным местоимением, может

видоизменяться под влия­нием других языков. Так, например, в эстонском языке

в резуль­тате влияния индоевропейских языков система притяжательных суффиксов

исчезла, и, наоборот, в новогреческом диалекте «понтика» под влиянием

турецкого языка она возникла.

Во всех тюркских языках притяжательные суффиксы распо­лагаются после суффикса

множественного числа, ср. тат. Идел яр-лар-ы 'берега Волги', тур.

Тьrkiye şeher-ler-i 'города Турции'. Однако в чувашском языке существует

иной порядок расположе­ния притяжательных суффиксов. Притяжательные суффиксы в

этом языке предшествуют суффиксу множественного числа, на­пример, капитал

сěршыв-ě-сен-че 'в странах капитала'. В данном случае сказалось

влияние марийского языка, в котором наблю­дается тот же порядок расположения

притяжательных суффиксов, например, Республикын ончыл етг-же-шамыч

'передовые люди республики'.

Широко известны случаи заимствования из других языков словообразовательных

суффиксов прилагательных. В литературе отмечены случаи заимствования суффиксов.

Так, например, ма­рийский язык заимствовал из чувашского языка суффикс

сравни­тельной степени -рак (чув. -pax), ср. мар. сай

'хороший', сай-рак 'лучше', неле 'тяжелый', нелырак

'тяжелее', ср. чув. ăшă 'теп­лый', ăшăрах

'теплее', тат. матур 'красивый', матуррак 'кра­сивее'

5.

Заимствование узбекского суффикса сравнительной степени -roq наблюдается

в северных таджикских говорах. Исследователь<225> этих говоров В. С.

Расторгуева, однако отмечает, что этот узбек­ский суффикс употребляется

преимущественно в сочетании с тад­жикским суффиксом сравнительной же степени

-tar, ср. teztarroq, tezroqtar 'быстрее'

6.

Система числительных в различных языках также подвержена иноязычному влиянию,

хотя числительные обычно принято счи­тать одним из наиболее устойчивых

элементов лексики. Известно например, что названия числительных «семь», «сто» и

«тысяча» в финно-угорских языках представляют заимствования из индо­европейских

языков. Название числительного «сто» в ненецком языке 'юр' представляет,

по всей видимости, заимствование из какого-то древнетюркского языка, ср. чув.

śqr 'сто'.

Числительное sută 'сто' в румынском языке представляет заимствование из

славянских языков. Сербохорватское и болгар­ское название тысячи (сербо-хорв.

хиляда, болг. хиляда) представ­ляет заимствование из греческого

языка.

Числительные 80 и 90 в латинском языке звучали как octoginta и nonaginta

(букв. 'восемь десятков' и 'девять десятков'). Во французском языке они

образуются по совершенно другой модели. Числительное 80 образовано по схеме 4

x 20 quatre vingt, а 90 — по схеме 4 х 20 + 10 quatre vingt dix. Вероятнее

всего эти модели возникли под влиянием кельтских языков, ср. совр. ирл.

ceithre fichid 'восемьдесят' (букв. 'четыре двадцатки'), deich is ceithre

fichid 'девяносто' (букв. 'десять и четыре двад­цатки'), брет. pevar ugent

'восемьдесят' (букв. 'четыре двад­цатки'), dek ha pevar ugent 'девяносто'

(букв. 'десять и четыре двадцатки').

Румынские числительные от 11 до 19 содержат характерный элемент spre 'на' из

латинского super 'над', например, unsprezece 'одиннадцать', doisprezece

'двенадцать', treisprezece 'три­надцать', patrusprezece 'четырнадцать' и т. д.

Вышеуказанные числительные образованы по славянской модели, ср. русск.

одиннадцать, т. е. 'один на десять', и т. д.

В настоящее время в коми-зырянском и особенно в коми-пер­мяцком языках

наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных. Усиливается

частотность употребления числительных, заимствованных из русского языка.

Глагольная система языка также подвержена различным ино­язычным влияниям.

Иноязычное влияние, например, способно преобразовать систему личных глагольных

окончаний. Так, в язы­ке тюрко-язычной народности саларов, проживающих на

террито­рии Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам: здесь не­сомненно

сказалось влияние китайского языка, в котором глагол также лишен этих

характеристик; ранее в саларском языке эти<226> формы были. В фольклоре

все еще сохраняются рудименты аф­фиксальных форм лица и числа

7. Аналогичное влияние оказал китайский язык и на маньчжурский. В

маньчжурском спряжение по лицам и числам также отсутствует. Отсутствие этого

явления в других тунгусо-маньчжурских языках заставляет предполагать, что это

явление вторичное, возникшее под влиянием китайского языка.

Образование системы глагольных времен также может во мно­гом зависеть от внешних

влияний8.

В результате взаимодействия марийского языка с пермскими языками в марийском

языке образовалась система прошедших времен, типологически тождественная

системе времен в пермских языках. Особенности этой системы состоят в следующем:

1) она включает четыре прошедших времени: первое прошедшее, второе прошедшее,

или перфект, плюсквамперфект и прошедшее длитель­ное, 2) перфект не имеет

вспомогательного глагола «быть» и по­мимо чисто перфектного значения может

иметь модальное значение неочевидности действия, 3) в прошедшем длительном

вспомога­тельный глагол фактически превращен в частицу, возникшую на основе

обобщенной формы 3 л. ед. ч. первого прошедшего времени вспомогательного

глагола «быть», ср. ком-зыр. босъта вцлi 'я брал', босьтан,

вцлi 'ты брал', босьтц вцлi 'он брал' и т. д., мар.

налам ыле 'я брал', налат ыле 'ты брал', налеш ыле 'он

брал'.

Формы настоящего определенного и прошедшего определенного 1 изъявительного

наклонения с вспомогательным глаголом xoraftan 'лежать, спать', имеющие

распространение в ряде крайних северных таджикских говоров, являются кальками

соответствую­щих узбекских форм, включающих в свой состав глагол ётмок

'лежать', ср. чустек. nafiљta-xotaљ < naviљta xorafta ast 'он пи­шет (сейчас

в данный момент)'; узб. ˇ?иб-ётиб-ман 'читаю (сейчас, в данный

момент)'. Формы настоящего определенного времени 1 и прошедшего определенного

времени 1 изъявительного наклоне­ния с вспомогательными глаголом istodan,

наиболее употреби­тельные в говорах таджикоязычных селений Узбекистана и

север­ных районов Таджикской ССР, поражают абсолютным сходством своей

конструкции с соответствующими узбекскими формами, включающими в свой состав

вспомогательный глагол турмо? 'стоять'.

Французские конструкции типа il me I'а dit 'он мне это ска­зал', где

местоименные показатели прямого и косвенного объек<227>тов, как бы

инфигированные между личным местоимением (пре­фиксом) il и глаголом, очень

напоминают древнеирландские кон­струкции типа го-m-gab 'он взял меня'

9.

Наличие двух типов спряжения глаголов в системе прошедшего времени в осетинском

языке, зависящих от того, является ли дан­ный глагол переходным или

непереходным, возникло под влия­нием кавказского языкового субстрата, поскольку

в адыгских языках также существуют два спряжения — одно для переходных, другое

для непереходных глаголов10.

Влияние другого языка может отражаться и в значениях глагольных времен. Так,

например, второе прошедшее в чуваш­ском языке, помимо значений перфекта и

прошедшего неочевид­ного, имеет также значение прошедшего длительного,

например, Поезд зав-завах малалла шунă, вагон вěсěмсěр

зилленнě кăмăл пăтраннă (А. Тальвир) 'Поезд

неудержимо стремился (букв. полз) вперед, вагоны беспрерывно качало, вызывало

тошноту'. В род­ственных тюркских языках второе прошедшее не обладает этими

свойствами. Источник этого значения следует искать в марийском языке, поскольку

здесь второе прошедшее, помимо значения пер­фекта и прошедшего неочевидного,

также может употребляться для выражения длительного действия, например, Кок

ий наре ханын шучко вынемыште, зинданыште иленам, эн неле пашам ыштенам (К.

Васин). 'Года два я жил у хана в страшной яме, в тюрьме, самую тяжелую работу

выполнял'.

Любопытные следы иноязычного влияния могут быть обнару­жены в области выражения

таких языковых категорий, как вид и наклонение. Под влиянием русского языка в

современном уд­муртском языке явно наметилась тенденция к образованию видо­вых

пар глаголов. Для образования глаголов несовершенного вида используется суффикс

-а (истор. многократный суффикс -al).

В болгарском языке под влиянием турецкого языка возникло пересказывательное

наклонение. Болгарский перфект, который в древ­ние времена обозначал

результат действия, завершившегося в про­шлом, после проникновения

значительных масс турок на терри­торию Болгарии приобрел в условиях двуязычия

способность выражать действие, очевидцем которого говорящий фактически не

был, т. е. передаваемое со слов других.

Иноязычное влияние может сказываться даже в значениях глагольных суффиксов. Так,

например, в коми-зырянском языке довольно широкое распространение имеет

глагольный суффикс -ышт, выражающий маломерность действия или его

недостаточную интенсивность, например, Лида лэптыштi с ванавескасц

'Лида<228> приподняла занавеску'; сiuц вештыштic улцссц. 'Он

подвинул стол' и т. д. Катализатором, облегчавшим распространение суф­фикса

-ышт в коми-зырянском языке, явились довольно распро­страненные в русском

языке глаголы маломерного действия с при­ставкой по-, например,

погулять, поесть, попробовать, пощу­пать и т. д. В удмуртском языке, где

влияние русского языка было менее интенсивным, суффикс -ышт не получил

сколько-нибудь значительного развития.

В финно-угорских языках древнейшей поры глаголы вообще не имели никаких

превербов. Эти превербы в некоторых финно-угорских языках возникли под

влиянием окружающих их индо­европейских языков, ср. в венг. artani 'вредить',

но megartani 'повредить', irni 'писать', но beirni 'выписывать'.

Подобного рода превербы существуют также в эстонском язы­ке. Функционально

близкими к превербам являются в марийском языке некоторые вспомогательные

глаголы, ср., например, нелаш 'глотать', но нелын колташ

'проглотить' (букв. 'глотая, пустить'), кочккаш 'есть', но кочкын

пытараш 'съесть' (букв. 'едя кон­чить') и т. д. Почти все модели сложных

глаголов в марийском языке заимствованы из чувашского языка, где имеются их

совер­шенно точные типологические соответствия.

Сложные глаголы имеются также в современном бенгальском языке, например,

khāiyā phelilām 'я съел', pakī ur-iyā gela 'птица

улетела' и т. д.

Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных глаголов в

бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских языках. Так, в

тамильском языке обна­руживаются те же глаголы-модификаторы с той же функцией

11.

Заимствуются из одного языка в другой даже частицы. В не­которых

нижне-вычегодских говорах русской частице -то, на­пример, кто-то,

что-то, чего-то, как-то и т. д. соответствует частица -ко,

например, кто-ко, чево-ко, как-ко и т. д. Источником этой необычной

частицы является коми-зырянская частица kх, употребляемая в аналогичных

случаях, ср. kod-kх 'кто-то', myj-kх, 'что-то', kyZ?-kх 'как-то' и т. д.

В этих же говорах распространена частица -но, примерно со­ответствующая

русской частице же, например, штой-но 'что же', ктой-но

'кто же' и т. д. Эта частица также заимствована из коми-зырянского языка, ср.

коми-зыр. myj-nх 'что же', а kyZ?-nх 'а как же'.

Очень подвержен различным внешним влияниям синтаксис. Синтаксис древних

финно-угорских языков был очень похож на синтаксис тюркских. В нем выдерживался

типичный для агглюти­нативных языков порядок слов — «определение +

определяемое»,<229> глагол обычно занимал конечное положение в

предложении, очень слабо были развиты придаточные предложения, их функции

вы­полняли причастные конструкции и абсолютные деепричастные обороты, слабо

были развиты подчинительные союзы и т. д. Это предположение подтверждается

наличием некоторых реликтовых явлений прежнего состояния в таких языках, как

финский, коми-зырянский, удмуртский, мордовский, марийский. Синтаксис

тюрк­ского типа имеют финно-угорские языки, в меньшей степени под­вергнувшиеся

влиянию индоевропейских языков, например, об­ско-угорские. Напротив, в

результате влияния различных индо­европейских языков синтаксис таких

финно-угорских языков, как венгерский, финский, эстонский, саамский, мордовский

и коми-зырянский приобрел типологические черты синтаксиса индоевропейских

языков. Свободным стал порядок слов, появи­лись придаточные предложения

европейского типа, вводимые союзами и относительными местоимениями.

Синтаксис маратхи, по сравнению с синтаксисом других индо-арийских языков

(имеются в виду крупнейшие литературные языки, так как только их синтаксис до

некоторой степени изучен), отличается значительно менее индоевропейским

характером. Так, в маратхи сравнительно мало употребляются классические

индо­европейские сложноподчиненные предложения с относительными словами:

преобладают предложения с присоединительной связью и особые обороты с неличными

формами глагола, эквивалентные зависимым предложениям (использование причастий

для связи предложений, одно из которых оформляется как именной член другого,

характерно, в частности для дравидских языков)

12.

В языках Кавказа широко распространена эргативная кон­струкция предложения.

Трудно предположить, чтобы она во всех языках, которым она свойственна,

возникла совершенно самостоя­тельно. По-видимому, имело место частичное ее

распространение за счет влияния языков субстратов и т. д.

В лингвистической литературе отмечены случаи заимствования средств связи

предложений — подчинительных и сочинительных союзов. Так, например,

мордовские языки употребляют значи­тельное число союзов, заимствованных из

русского языка. В иран­ских, тюркских и индийских языках встречаются союзы,

заимство­ванные из арабского языка и т. д.

Самой восприимчивой сферой для всякого рода иноязычных влияний является лексика.

Случаи заимствования слов или каль­кирования отмечены в самых различных языках.

Словарный состав каждого языка отражает все изменения, совершающиеся в жизни

данного народа, особенности его быта, хозяйственного уклада, исторической

жизни, социального расслоения и т. д.<230>

Исследование словарного состава языка может дать богатый материал для

историка и этнографа. Так, например, наличие в языке того или иного народа

названий растений, рыб или жи­вотных, имеющих определенный географический

ареал распростра­нения, позволяет определить первоначальную территорию

рас­селения этого народа. Отсутствие во всех диалектах татарского языка

собственного слова для наименования гриба свидетельству­ет о южном

происхождении казанских татар. Наличие в мордов­ских языках литовских слов

свидетельствует о том, что граница расселения литовцев в древности была более

продвинута к востоку. Отсутствие собственных оленеводческих терминов в языке

коми подтверждает сделанное учеными предположение, что оленевод­ство коми

заимствовали у ненцев.

Но иноязычные слова не только заимствуются непосредственно или калькируются.

Влияние чужого языка может способствовать расширению диапазона значений

исконных слов. Так, в резуль­тате длительного языкового контакта карельский

язык приобрел ряд особенностей, чуждых другим близкородственным языкам.

Например, карельский глагол aљtua, соответствующий финскому astua 'идти' имеет

по сравнению с финским глаголом более широ­кий объем значений. В его

употреблении прямо отражается поли­семантизм русского глагола идти,

например mančikka maijon ke aљtuw 'земляника с молоком идет', љluakotti

ăstuw 'мокрый снег идет', и т. д.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100