Книга: Общее языкознание - учебник

речи. Непонятно, прежде всего, какую роль в такой модели играет контекст, а

значение кон текста для восприятия речи, как показывают многочисленные экс

перименты (см. [94]), огромно. Необъяснимы многие ранее по­лученные данные о

вероятностной структуре восприятия. По-ви­димому, истина лежит где-то

посредине, и ни структурный компо<359>нент («анализ через синтез»), ни

вероятностный не могут быть исключены из будущей модели восприятия речи.

В заключение настоящего раздела остановимся на одной част­ной проблеме,

имеющей, однако, большое практическое значение. Речь идет о восприятии

малознакомого или вовсе незнакомого языка и возникающих при этом явлениях.

Безусловно установле­но, что восприятие чужого языка происходит, так сказать,

че­рез призму родного: иными словами, мы «категоризуем» восприни­маемую нами

речь, приписываем ей определенную структурность постольку, поскольку такая

категоризация свойственна нашему родному языку. Так, звуковые различия,

которых нет в фонологи­ческой системе, скажем, русского языка, не будут

восприняты русским в иноязычной речи без специальной тренировки [63].

По-видимому, эти данные объективно подтверждают «мотор­ную» точку зрения;

однако они еще не получили вполне адекватной психологической интерпретации.

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ РЕЧИ

Выше мы кратко остановились на отдельных компонентах порождения и на

отдельных его ступенях. В заключение главы рассмотрим акт порождения речи,

акт речевой деятельности как целое.

Независимо от той конкретной модели, которая предлага­ется в каждом отдельном

случае, все концепции порождения речи имеют нечто общее. Первое, что во всех

этих концепциях обяза­тельно присутствует, — это этап порождения,

соответствующий «семантической интенции» как наиболее общему замыслу

выска­зывания. Второй этап — этап формирования грамматической структуры

высказывания. Третий — этап превращения «голой структуры» в цепь звучащих

слов.

Существуют, однако, по крайней мере две концепции порож­дения, где

присутствует, так сказать, «нулевой» этап порождения, соответствующий

мотивационной стороне выс­казывания. Это концепция Б. Скиннера [139] и

концепция школы Л. С. Выготского. Выше мы уже говорили подробно о по­нятии

деятельности и месте в ней мотива; остается добавить, что идеи Скиннера

диаметрально противоположны, он сводит всю речевую активность к сумме внешних

механических навыков и речевую способность человека отождествляет с

организацией этих навыков [145].

Несмотря на свою явную неприемлемость в целом, интерпрета­ция Скиннером речевого

поведения содержит классификацию мотивов, представляющую общий интерес и

используемую в со­ветской психологии [48]. По Скиннеру, возможны две группы

мотивов речевого высказывания, называемые им demand и contact.<360>

Первая группа — это просьба, требование, желание, реализуе­мые в речевом

высказывании; оно формулирует не какую-то слож­ную информацию познавательного

характера, а известное эмоцио­нальное состояние. Вторая группа мотивов имеет в

своей осно­ве намерение передать известное содержание, установить контакт с

собеседником. Кроме того, Скиннер указывает на возможность «эхо-ответа» (echoic

response), т. е. простого повторения стимула.

Следующий («первый») этап порождения — это то, что можно назвать

семантической интенцией, или замыслом высказывания. На этот счет есть разные

точки зрения. Так, для большинства авторов, следующих за Н. Хомским, этот

этап соответствует «ство­лу» дерева структуры предложения, т. е. тому его

узлу, который обычно обозначается как S. Л. Долежал [19, 22] отождествляет

его с «выбором подмножества элементарных языковых изображе­ний (слов — основ)

для заданных внеязыковых «событий» из множества слов данного языка» (а

«прагматический» уровень кодиро­вания он помещает после грамматического). К.

Пала, в цити­рованной выше статье более точно говорит о «структуре

представ­лений». Л. С. Выготский говорит о «внутренней речи» в опреде­ленном

смысле (см. выше). А. Р. Лурия считает первым этапом «линейную схему

предложения» и т. д. Разнообразие мнений по этому вопросу весьма велико,

потому что экспериментальные свидетельства о первом этапе порождения

практически отсут­ствуют.

Немалую долю ответственности за такой разнобой несут линг­висты. Дело в том, что

психолингвистика развивалась в послед­ние годы преимущественно как серия

попыток использовать в пси­хологическом исследовании модели, разработанные

лингвисти­кой для своих целей и, естественно, требующие — при подобном

использовании — серьезного пересмотра. Но такого пересмотра не было

14. А лингвистическая по происхождению модель не может не концентрироваться

прежде всего вокруг правил грамматиче­ского порождения, оставляя в стороне

проблемы, связанные с «дограмматическими» этапами этого порождения.

Лингвистическая традиция в психолингвистике обусловила еще два ее недостатка,

которые она до сих пор не устранила. Это, во-первых, полное нежелание считаться

с тем, что существуют раз­личные виды речи, в которых механизм порождения

высказывания может соответственно модифицироваться; различные функции речи;

различные коммуникативные типы предложений. Это, во-вторых, уже отмеченная

ранее применительно к трансфор­мационной модели полная убежденность в том, что

лингвисти­ческое тождество есть в то же время тождество

психолингвисти<361>ческое, т. е. в том, что одна и та же лингвистическая

структура мо­жет быть порождена одним и только одним спосо­бом (за исключением

случаев двусмысленности). Между тем, это совершенно не обязательное условие, на

чем мы далее остановим­ся. Пока же вернемся к различным типам речевых

высказываний.

Вслед за А. Р. Лурия можно выделить по крайней мере четы­ре психологически

различных типа речи. Это, во-первых, аффективная речь. «Под аффективной речью

имеются в виду восклицания, междометия или привычные речения: да — да — да;

ну, конечно; черт возьми! Эти формы речи, собственно говоря, вообще не

исходят ни из какого замысла, они не формиру­ют никакой мысли, они скорее

проявляют известные внутренние аффективные состояния и выражают отношение к

какой-нибудь ситуации. Эти элементарнейшие формы высказывания часто ис­пользуют

интонацию...» [48, 33]. Аффективная речь может сохра­няться у афатиков при

нарушении других форм речи.

Вторая форма — устная диалогическая речь. В ней «исходным начальным этапом

или стимулом к речи является вопрос одного собеседника; из него (а не из

внутреннего замысла) исходит ответ второго собеседника» [48, 34]. Это

обеспечивает, между прочим, возможность взаимоналожения реплик — один

собеседник еще не кончил говорить, а другой уже начал, перебивая первого

[109]. К этому типу речи близок в некоторых своих осо­бенностях так

называемый синхронный перевод [82].

Сам принцип организации диалогической речи несколько иной, чем принцип

организации развернутых, монологических форм речи. В ней с самого начала

участвует фактор, вызывающий на­рушение нормального грамматического порождения

— фактор контекста (ситуации), о котором мы уже говорили ранее. Анали­зируя

отличия в грамматической структуре диалогической речи, можно видеть, что этот

фактор в известном смысле первичен по отношению к механизму грамматического

порождения, по-види­мому, именно на этапе «замысла» и происходит учет этого

фактора, что соответствует некоторым данным, полученным современ­ными

американскими психолингвистами15

.

Следующий вид речи — это устная монологичес­кая речь, наиболее типичная, о

которой в 99% и говорят психолингвисты (ив 90% случаев — лингвисты), забывая о

суще­ствовании других видов устной речи. И, наконец, четвертый вид— это

письменная монологическая речь. Она также имеет свою психологическую специфику,

ибо, во-первых, максимально адиалогична (собеседник в этом случае обычно

аб­солютно не знаком с темой высказывания и отделен от пишущего сколь угодно в

пространстве и времени), во-вторых, максимально<362> осознана и допускает

определенную работу над выска­зыванием, постепенное нащупывание адекватной

формы вы­ражения.

Если обозначить аффективную речь, диалогическую речь и т. д. как типы речи,

то вторая важнейшая классификация — это классификация видов речи по функциям,

Так, по Ф. Кайнцу [118, 173], можно выделить следующие адиалогические (т. е.

не обязательно реализующиеся в каждом акте речи) функции языка или речи:

эстетическая, этическая (выражение определен­ного отношения к собеседнику),

магическо-мифическая и логико-алетическая (выражение мировоззрения). Р.

Якобсон [110] вы­деляет следующие функции соответственно шести компонентам

ак­та речи (отправитель, адресат, контекст, код, контакт, сообще­ние):

эмотивная (выражение чувств и воли говорящего), конативная (направленность

на модальность речи), референтная (обозна­чение предметов внешнего мира),

метаязыковая, фатическая (ус­тановление контакта) и поэтическая. Эти и другие

классифика­ции имеют, однако, прежде всего узко лингвистическую ценность,

позволяя охарактеризовать с функциональной стороны виды речи, различные по

своей формальной организации. Лишь отдельные элементы этих классификаций

связаны с психологической харак­теристикой высказывания. В частности,

психологической специ­фикой обладают речь поэтическая (о чем говорил еще в

конце XIX в. Д. Н. Овсянико-Куликовский), магическая и особенно речь,

соответствующая метаязыковой функции языка. Гораздо существеннее с

психологической стороны произведенное К. Бюлером [95, 149] выделение

симпрактической и симфизической речи (Male и Marken). Симпрактическая речь —

это речь, вплетен­ная в неречевую ситуацию; симфизическая — речь, выступающая

как признак вещи [42, гл. 1].

Далее необходимо очень кратко остановиться на различных коммуникативных типах

предложений. Это понятие объективно связано с идеей «коммуникации» (см. выше)

и соответствует раз­личным типам коммуникаций. Одну из наиболее четких

классифи­каций в этом плане можно найти у В. А. Богородицкого [7, гл. XIII],

выделявшего «предложения, изображающие факт», «пред­ложения, определяющие

подлежащее относительно его родового понятия», и «предложения, определяющие

подлежащее относи­тельно качества». В последнее время в этом направлении

работает Г. А. Золотова [25].

Что касается необязательности порождения каждой лингви­стической структуры

только одним способом, то здесь нам прихо­дится сказать то же, что несколько

ранее мы говорили по поводу соперничающих теорий восприятия речи. По-видимому,

в зави­симости от внешних факторов (таких, как бульшая или меньшая ситуативная

и контекстуальная обусловленность, возможность или невозможность

последовательного перебора вариантов и т. д.<363> порождение может идти

разными путями, что и обеспечивает воз­можность в равной степени убедительного

экспериментального подтверждения различных моделей. Как известно, сейчас

имеются данные, подтверждающие как модель НС, так и трансформацион­ную модель.

Наши знания о втором этапе порождения гораздо более опре­деленны, чем знания

о первом, но отнюдь не окончательны. Обоб­щая все, что сейчас известно по

этому поводу, можно представить себе то, что происходит на этом этапе,

примерно в следующем виде.

Предположим, что мы уже имеем готовую программу выска­зывания, закодированную

в субъективном коде. Далее происхо­дит перекодирование первого элемента

программы (это, по-види­мому, эквивалент субъекта действия) в объективный

языковый код и развертывание его по правилам НС вплоть до порожде­ния первого

слова (или, если это слово уже хранится в памяти, до приписывания ему

синтаксической характеристики). Синтакси­ческие и семантические

характеристики этого слова «записывают­ся» в кратковременную

(непосредственную) память. Затем, опира­ясь на эти признаки, мы прогнозируем

(предсказываем) появление очередных элементов сообщения на какой-то отрезок

вперед; видимо, таким отрезком является синтагма. Конечно, всегда воз­можны

несколько вариантов такого прогноза; чтобы выбрать из них один, мы

сопоставляем последовательно появляющиеся вари­анты с имеющейся у нас

программой и с другой наличной инфор­мацией о высказывании. В результате

сопоставления мы получаем какой-то определенный вариант прогноза и начинаем

его осуще­ствлять, подбирая к найденной синтаксической модели

соот­ветствующие семантические и синтаксические признаки конкрет­ных слов, т.

е. давая этой модели конкретное семантическое и грамматическое наполнение.

Впрочем, в результате сопоставления прогнозов с программой может оказаться,

что ни один из вариантов прогноза не годится. Тогда можно пойти по двум

путям. Или произвести кардинальную перестройку прогнозируемого высказывания,

осуществив, напри­мер, трансформацию. Или исправить явно неадекватную

програм­му высказывания, не трогая прогнозируемых его вариантов. Оба пути

можно проследить в различных психолингвистических экс­периментах.

По мнению некоторых авторов (например, Л. Долежала, а из сторонников модели

Хомского-Миллера — Дж. Каца, П. Циффа и др.), между этапом грамматического

порождения и этапом воплощения речи в звуковой форме лежит еще один этап.

Долежал помещает здесь «стилистический фильтр», а трансформационисты —

семантический компонент порождения, вступающий в действие уже после того, как

сработал компонент грамматичес­кий. С другой стороны, некоторые психологи и

лингвисты (Клиф<364>тон, например) допускают, как это делаем мы,

одновременность операций над синтаксической и семантической структурами, т. е.

одновременную ориентацию на синтаксические и семантические «маркеры». С точки

зрения экономности механизма порождения второй вариант представляется более

заманчивым. В этом случае правила порядка слов включаются в общую систему

грамматичес­кого порождения.

Наконец, последний этап — это реализация порождающего ме­ханизма в звучащей

речи, исследованная лучше всего и частично затронутая нами выше.

Как видно из всего сказанного в этой главе, мы еще очень мало знаем о

структуре и функционировании механизмов порождения речи. Большей частью мы

оперируем здесь не с твердыми данны­ми эксперимента, а с неподтвержденными

или частично подтверж­денными гипотезами, нередко не поддающимися складыванию

в единую модель. Этим обусловливается сравнительно слабая значимость

психолингвистических изысканий для собственно лин­гвистических исследований.

Однако потенциального значения их для лингвистики нельзя недооценивать. Ведь

в сущности единственным для лингвиста пу­тем к тому, чтобы из множества

возможных описаний языка вы­брать наиболее адекватный, является обращение к

тем коррелятам, которые данное описание имеет (или не имеет) в реальном акте

речи, в реальной речевой деятельности. Описание языка «в себе и для себя», не

«увязанное» ни с психологией, ни с социологией речевой деятельности,на

современной ступени развития науки едва ли воз­можно. Именно поэтому в общем

языкознании последних лет так часто и так интенсивно обсуждаются проблемы,

казалось бы, нелингвистические или, по крайней мере, не только

лингвистиче­ские — проблема знаковости, проблема универсалий и т. д.

Лингвистика — замечает ли это она сама или нет — перерас­тает свои

традиционные границы.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. О. С. Ахманова. О психолингвистике. М., 1957.

2. А. Г. Баиндурашвили. Некоторые экспериментальные данные о

психологической природе наименования. «Труды Тбилисского Гос. ун-та», 1966,

т. 124.

3. Б. В. Беляев. Очерки по психологии обучения иностранным языкам.

Изд. 2. М., 1965.

4. Н. А. Бернштейн. О построении движений. М., 1947.

5. Н. А. Бернштейн. Очерки по физиологии движений и физиологии

активности. М., 1966.

6. Л. Блумфилд. Язык. М., 1968.

7. В. А. Богородицкий. Общий курс русской грамматики. Изд. 5. М. — Л.,

1935.<365>

8. И. А. Бодуэи де Куртенэ. Избранные труды по общему язы­кознанию, т.

2, М., 1963.

9. Л. В. Бондарко, Л. Р. Зиндер. Дифференциальные признаки фонем и их

физические характеристики. «XVIII Международный психо­логический конгресс.

Москва, 1966. Симпозиум 23. Модели восприятия речи». Л., 1966.

10. А. А. Брудный. К проблеме семантических состояний. — В сб.: «Сознание

и действительность». Фрунзе, 1964.

11. А. Валлон. От действия к мысли. М., 1956.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100