Книга: Общее языкознание - учебник

смешанных говоров, образовался в некоторых словах дифтонг уо,

соответствующий гласному у низового диа­лекта и гласному о верхового

диалекта [38, 110].

В смешанном украинском говоре слободы Урыв б. Коротоякского уезда Воронежской

губернии имеются компромиссные фор­мы, создавшиеся путем контаминации

великорусской и украин­ской речи, например, произношение е на месте

этимологического ћ и украинского и без смягчения предшествующего

согласного, произношение и на месте этимологического ы и до

некоторой сте­пени произношение ы на месте этимологического и

[22, 220—221].

В городских говорах северной Германии, возникших на нижне­немецкой почве,

встречается замена начального z- (нижненем. t-) через s-,

например, Seit вместо Zeit (нижненем. tīd) [31, 140]. В восточных,

смешанных по своему характеру средненемецких говорах f- появляется

вместо северно-немецкого р- как несовер­шенное воспроизведение

южно-немецкого pf-, при этом непривыч­ный звук заменяется ближайшим

сходным из фонетической си­стемы северно-немецкого [31, 135].

По наблюдениям М. А. Абдрахманова, в тюркском говоре дер. Эушта, подвергающемся

влиянию языка казанских татар, вместо татарского о, в котором лабиализация

ослаблена по сравнению с гласным у, произносится звук, очень близкий

или совпадающий с ъ, т. е. говорящие воспринимают этот татарский звук и

сами про­износят его без лабиализации [1, 6].<462>

По-видимому, в более редких случаях могут возникать контаминированные

грамматические формы и слова, например, в тюрк­ском говоре дер. Эушта

употребляется форма прошедшего времени баратагъанбыс 'ходили бывало',

возникшая в результате конта­минации местной формы прош. вр. баратагъабъс

и татарской фор­мы давнопрош. врем. баратырган идек. В этом же говоре

сущест­вует местоимение сезлдр 'вы', ср. тат. сез 'вы' и местн.

силдр 'вы' [1, 11].

Людиковский и ливвиковский диалекты карельского языка испытали на себе

заметное влияние вепсского языка. Любопытно сравнить парадигму спряжения

возвратного глагола в настоящем времени в собственно карельском,

ливвиковском, людиковском и вепсском языках.

Собственно карельский

Ед. ч. Мн. ч.

1л. peziečen 'я умываюсь' и т. д. peziečemmд

2 л. peziečet peziečet't'a

3 л. peziečöw peziečet'дh

Ливвиковский и людиковский

Ед. ч. Ми. ч.

1 л. pezemцs pezemцkseh

2 л. pezetцs pezetцkseh

3 л. pezehes pestäheze [39, 7].

Вепсский язык

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. pezemoi pezemoiš

2 л. pezetoi pezetoiš

3 л. pezese pezesoi [70, 92].

Нетрудно заметить, что формы возвратного глагола в ливви­ковском и

людиковском диалектах близки к соответствующим формам вепсского языка, но

полностью с ними не совпадают.

В переходном албанском говоре Думре встречаются контаминированные формы,

образуемые с тоскским ротацизмом, но при сохранении гегского вокализма: bв

ori 'он сделал' (3 л. ед. ч. аор.); гегск. bвni, тоскск. bлri, njarлn

'одну' (вин. п.); гегск. njвnen, тоскск. njлren [26, 225].

Употребление параллельных слов и форм из разных диалектов или близкородственных

языков иногда приводит к контаминации. Так, например, в местном тюркском говоре

деревни Эушта Том­ского района, подвергающемся влиянию татарского языка,

воз­никли такие слова, как утрац 'остров' (из местн. одърац +

тат. утрау 'остров'); мидлдй 'рукавица' (из местн. мелей,

милдй + тат. бидлдй 'рукавица') [1, 8].<463>

При языковом смешении двух близкородственных диалектов или языков наблюдаются

случаи вклинивания отдельных эле­ментов грамматической системы одного языка

или диалекта в грамматическую систему другого языка или диалекта.

В эрзянских говорах наскафтымской мордвы, в отличие от эрзянского литературного

языка, активные причастия прошедшего времени и пассивные причастия образуются,

как и в мокшанском языке, при помощи суффикса -ф, реже при помощи

равнозначного суффикса -н [13, 23].

В галисийском диалекте португальского языка под влиянием испанского языка личное

окончание 1 л. ед. ч. preterito perfecto simple имеет форму на -о,

например, houbo 'имел', puido 'мог' в отличие от соответствующей португальской

формы, характеризую­щейся окончанием -е, например, houve, pude [76,

572].

По сообщению М. И. Исаева, в осетинском наречии жителей Уаллагкома в

спряжении глагола некоторые дигорские формы че­редуются с иронскими, образуя

особую систему спряжения [37, 108].

Как известно, начальное l типичного для тюркских языков окончания мн. ч.

lar, ler в казахском языке уподобляется предше­ствующему согласному основы

слова, например, жол 'путь', жолдар 'пути', жолдас

'товарищ', жолдастар 'товарищи' и т. д.

В одном из говоров казахского языка на территории Каракал­пакской ACCP вместо

казахских вариантов мн. ч. лар, лер, дар, дер, тар, тер употребляется

вариант лыр, лер [27, 11]. Очевидно, здесь сказалось влияние

каракалпакского языка.

В систему диалекта могут вклиниваться не только отдельные эле­менты другого

диалекта или близкородственного языка, но и це­лые системно организованные

комплексы таких элементов. В этом же казахском говоре существует будущее время

на -rа‡, отсут­ствующее в литературном казахском языке; например:

Мен ертеге Нокиска бараrа‡пын 'Я завтра собираюсь ехать в Нукус' [27, 9—

10]. Прошедшее время на -аrак существует также в окружающем данный

диалект каракалпакском языке.

Говор села Слудка относится к лузско-летскому диалекту коми-зырянского языка. В

системе склонения имен, за исключением суффикса дат. п. -лц, нет

коми-пермяцких черт. Однако личные окончания глагола во мн. ч. совпадают по

форме с соответствую­щими личными окончаниями в коми-пермяцких говорах

2.

Имеющиеся наблюдения диалектологов позволяют создать некоторую типичную схему

лингвистического ландшафта зон пе­реходных говоров. Выясняется, например, что

средняя часть пе­реходной зоны отличается наибольшей степенью разрыхления

от<464>личительных диалектных черт. Чем ближе к основному диалект­ному

массиву того или другого типа, тем больше появляется ха­рактерных черт,

указывающих на близость определенного говора. Так, например, переходный

центрально-цивильский говор чу­вашского языка характеризуется оканьем и

уканьем. Сильное оканье наблюдается в местах, граничащих с районами верховых

чувашей; к границе низовых оканье ослабевает, переходит в уоканье, дальше — в

уканье [38, 110].

Известный исследователь диалектов башкирского языка Т. Г. Баишев отмечает,

что по мере удаления от мнимых границ, иначе говоря — от мест столкновения

различных фонетических особенностей, звуки постепенно приближаются к более

точному произношению своего диалекта. Так обстоит дело и с аффиксами [6, 27].

Албанский говор Сулёвы определяется как тоскский. Однако благодаря давним и

постоянным контактам этой краины с Эльбасаном, в говор ее проник ряд явлений

из гегской диалектной сре­ды, причем явления эти более отчетливо выражены в

северной ча­сти диалектной территории и постепенно убывают с севера на юг, т.

е. по направлению к области расположения тоскских говоров [26, 226].

На западе и особенно на северо-западе Башкирии бытует определенная группа

говоров, которые носят смешанный пере­ходный характер, т. е. содержат в себе

отдельные черты как баш­кирского, так и татарского языков, причем наблюдается

извест­ная закономерность в территориальном распределении этих черт: чем ближе

на восток, тем больше в них следов башкирского влия­ния и наоборот, чем дальше

на запад, тем ощутимее воздей­ствие со стороны татарского языка [21,

48].<465>

Не нужно, конечно, думать, что вышеприведенная схема яв­ляется универсальной.

Она может быть более или менее типичной для тех конкретных случаев, когда в

зоне переходных говоров нет каких-либо особых препятствий, затрудняющих

контактирование диалектов. В других случаях картина может быть иной. Зона

пере­ходных говоров не обязательно может представлять собой равно­мерное

смешение разных диалектных черт. В переходной зоне мо­жет наблюдаться

преобладание черт какого-нибудь одного из контактирующих диалектов. Например,

в зоне расположения сред­нерусских говоров имеется лишь небольшое количество

черт на­речий, присущих среднерусским говорам в целом, причем черты эти

связаны в основном с языковым комплексом северного наре­чия. Следует также

отметить, что лексических явлений, присущих говорам южного наречия и имеющих

распространение во всей полосе среднерусских говоров, отметить не удалось

[57, 242].

Процессы смешения диалектов нельзя также изучать без до­статочного

исследования различных сопутствующих факторов. При изучении процессов

междиалектного смешения важно учиты­вать общий удельный вес носителей того

или иного диалекта, род их занятий, продолжительность их совместной жизни,

степень их языковой близости и т. д.

Специфические процессы смешения диалектов изучены в общем слабо, однако

некоторые выводы представляют интерес для общей теории происхождения

диалектов.

В. М. Жирмунский, развивая некоторые высказывания не­мецких диалектологов (К.

Хааг, Ф. Вреде, А. Бах), устанавливает категории первичных и вторичных

диалектных признаков.

Первичными признаками он называет наиболее резкие откло­нения данного говора

от нормы литературной или диалектной, вторичными — отклонения менее заметные.

При столкновении ис­следованных им швабских говоров с нормой литературного

не­мецкого языка отпадают все наиболее существенные отклонения диалекта от

литературной нормы, а менее значительные сохра­няются без изменений. То же

происходит и при смешении шваб­ских говоров с франкскими, опирающимися на

общефранкское диалектное койнэ и на литературную норму [35, 97—98].

Система гласных тюркского говора деревни Эушта быстрее подвергается смене в тех

случаях, когда различие в употреблении гласных между местными тюркскими

говорами и татарским язы­ком имеет семантические последствия, т. е. если оно

ведет к недо­пониманию или имеет результатом фонетическое совпадение слов

местного говора и татарского языка, семантически между собою не связанных,

например: эушт. кул означает 'рука', тат. кул имеет значение

'раб', эушт. туc 'coлъ', тат. туc 'береста', эушт.

ит 'собака', тат. ит 'мясо' и т. д. [1, 5]. Признаки, совпадение

ко­торых не имеет семантических последствий, обычно сохраняются дольше.

Существенное значение для судьбы языковых форм имеет<466> факт

осознанности или неосознанности различия параллельных форм самими говорящими.

При условии, если различия незамет­ны для говорящих, они могут долго

сохраняться [1, 7]. Выводы М. А. Абдрахманова в этом отношении совпадают с

выводами В. М. Жирмунского.

Некоторые части речи (местоимение) являются более устой­чивыми, чем другие;

для сохранения грамматических признаков имеет значение их системный характер

(падежные формы одного корня сохраняются лучше, чем формы одного слова,

образован­ные от разных корней, звуки лучше сохраняются в дифтонгах и

устойчивых словосочетаниях, для судьбы ряда слов имеет зна­чение их

внутренняя форма и словообразовательные качества, лучше сохраняются слова,

находящиеся в пассивном фонде и т. д. [1, 14].

Какая-либо сильная тенденция в одном из смешивающихся го­воров или диалектов

может оказывать значительное сопротивле­ние внешнему влиянию. Среди многих

русских говоров Поволжья, подвергающихся значительному украинскому влиянию, нет

ни одного, воспринявшего характерное украинское различение глас­ных неверхнего

подъема в безударном положении, т. е. сменив­шего произношение типа дамой,

пошли, корова, драва на домой, пошли, корова, дрова и т. д. [9,

29]. Это означает, что аканье в русских говорах представляет устойчивую черту

их фонологичес­кой системы.

Заслуживает внимания также тезис А. П. Дульзона о двух по­следовательных

фазах смешения диалектов. Первая стадия харак­теризуется появлением в речи

индивида особых ситуативно обу­словленных, отличных от его родного говора

фонетических, мор­фологических и лексических вариантов, а также моделей

предло­жения, которые он употребляет только в определенной ситуации.

Ситуативные варианты с формальной стороны представляют со­бой сочетание

элементов родного диалекта с элементами чужого диалекта (или литературного

языка). Прежде всего устраняются особенности, тормозящие процесс общения, т.

е. наиболее замет­ные признаки, или так называемые первичные признаки.

Вторая стадия процесса диалектно-языкового смешения начи­нается тогда, когда

вторичные признаки языковых систем ста­новятся заметными для всех частей

сметанного коллектива и когда носители отступающего говора научаются

воспроизводить вторичные, т. е. менее заметные признаки ведущего говора.

Сна­чала эти признаки употребляются как ситуативные варианты, потом они

становятся факультативными. При устранении парно­сти факультативных вариантов

наступает смена языка [30, 15— 22].

Имеются данные, свидетельствующие о том, что при смешении диалектов звуковые

изменения совершаются постепенно, захваты­вая слово за словом. В некоторых

диалектах сохраняются реликты,<467> не затронутые звуковым изменением. В

среднефранкском диалек­те немецкого языка, который был когда-то нижненемецким

гово­ром, местоимения dat 'das' и wat 'was', et 'es' и allet 'alles' ос­тались

незатронутыми верхненемецким перебоем согласных [31, 156].

Немецкий диалектолог Фрингс даже делает из этого вывод, что следует говорить

не о перебое, но о словах с перебоем [77, 9].

Причины легкой проницаемости диалектных систем

Особое поведение систем диалектов в процессах языкового взаи­модействия

интересовало многих языковедов. Так, например, Л. И. Баранникова основную

причину легкой проницаемости диа­лектных систем связывает с

несамостоятельностью диалектной системы. Диалектная система, по ее мнению,

выступает как част­ная реализация общеязыковой системы, что тем самым

определяет ее зависимый характер. Говоря о самостоятельности языковой системы

и зависимости диалектной, она имеет в виду не генети­ческий план, а общие

тенденции развития системы. Вторым ха­рактерным признаком диалектной системы

по сравнению с обще­языковой считается ее открытость, т. е. наличие общих

звеньев у целого ряда диалектных систем. Открытый характер диалект­ной

системы способствует проявлению ее третьей особенности — большой

проницаемости по сравнению с системой языковой. Она наблюдается на всех

уровнях диалектной системы, особенно в области лексики. Проницаемость

проявляется в возможностях проникновения в данную систему элементов другой

системы. Про­исходит это, по-видимому, вследствие значительной общности

грам­матики всех диалектов данного языка [10, 175—178].

Можно оспаривать тезис о большой зависимости диалектной системы от общеязыковой,

но основная причина особой проницае­мости диалектных систем определена

правильно. Близость язы­ковых систем диалектов создает определенный

психологический эффект. Поскольку система диалекта часто более

вариативна по сравнению с системой литературного языка, то всякое

проникно­вение элемента другой диалектной системы воспринимается как

фонетический или грамматический вариант собственной системы. Носители

близкородственных диалектов, по-видимому, очень лег­ко в процессе общения

осваивают сходные языковые элементы, что и приводит в конечном счете к смешению

диалектов.<468>

НЕЧЕТКОСТЬ ДИАЛЕКТНЫХ ГРАНИЦ. ПОНЯТИЕ ИЗОГЛОССЫ.

РАЗБРОСАННОСТЬ ИЗОГЛОССНЫХ ЯВЛЕНИЙ

Когда в языкознании возникло понятие диалекта, то он мыс­лился как некое

географически замкнутое языковое единство с достаточно четко выраженными

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100