Книга: Общее языкознание - учебник

Usted. Примеров подобного рода сокращений можно было бы привести достаточное

количество.<249>

VIII. Тенденция к созданию языков прос­той морфологической структуры.

В языках мира обнаруживается определенная тенденция к со­зданию языкового

типа, характеризующегося наиболее простым способом соединения морфем.

Любопытно то, что в языках ми­ра абсолютно преобладающее большинство

составляют языки аг­глютинативного типа. Языки, имеющие внутреннюю флексию,

встречаются сравнительно редко.

Этот факт имеет свои определенные причины. В агглютинирую­щих языках морфемы,

как правило, обозначены, границы их в сло­ве определены. Это создает четкий

внутрисловный контекст, по­зволяющий идентифицировать морфемы в самых длинных

после­довательностях [51, 24]. На это преимущество агглютинативных языков

указывал в свое время И. Н. Бодуэн де Куртенэ, который писал по этому поводу

следующее: «Языки, в которых все внима­ние по части морфологических

экспонентов сосредоточивается на следующих после главной морфемы (корня)

аффиксах (языки урало-алтайские, угро-финские и т. п.), являются более

трезвыми и требуют гораздо меньшей траты психической энергии, нежели языки, в

которых морфологическими экспонентами являются и прибавки в начале слова, и

прибавки в конце слова, и психофонетические альтернации внутри слова» [5,

185].

Необходимость улучшения языкового механизма

В предыдущем разделе рассматривались тенденции, направ­ленные на

приспособление языкового механизма к физиологиче­ским особенностям

человеческого организма. Среди внутренних факторов языковых изменений можно

выделить определенную группу тенденций, направленных на улучшение системы

механи­ческих средств языка, на освобождение этой системы от ненужного

балласта, на придание средствам языка большей выразительности,

экспрессивности и т. п.

Тенденции к устранению избыточности средств выражения (Ьbercharakterisiеrung).

В различных языках нередко можно встретить случаи избыточ­ности средств

выражения какого-либо грамматического значения. Так, например, в русском я

пиш-у отношение действия к лицу, совершающему действие, фактически выражено

двумя способами — личным местоимением и специальным личным окончанием 1-го л.

ед. ч. Известно, что многие языки мира (японский, китайский, монгольский,

маньчжурский, аварский, лезгинский, бирманский, индонезийский и т. д.)

обходятся без личных окончаний. Есть язы<250>ки, которые некогда их

имели, но позднее утратили, например, норвежский и африкаанс.

В древний период в английском языке не было категории вре­менной отнесенности

(перфекта) и, следовательно, особых перфект­ных форм. В них не было надобности,

так как в языке этого пери­ода существовала система видов (несовершенного и

совершенного). Формы совершенного вида образовывались от форм несовершен­ного

вида путем присоединения различных префиксов. Наиболее распространенным

префиксом был Ze-21. Поскольку

перфект обозначал действие уже законченное, совершенное, то в древне-английском

языке префикс Zе- мог участвовать в образовании перфектных форм. Вначале были

возможны формы типа ic habbe Zewriten 'я написал' от writan 'писать'. Функция

префикса, Zе-в данном случае была совершенно лишней, так как перфект и без того

выражал совершенное действие. По этой причине он со вре­менем перестал

употребляться. В современном английском языке в составе форм перфекта уже нет

причастий с префиксом Ze-.

Одной из отличительных особенностей кабардино-черкесского и адыгейского языков

является обилие различных глагольных приставок, способных выражать самые

разнообразные нюансы различных локальных отношений. Эта особенность связана

почти с полным отсутствием в этих языках местных падежей, поскольку глагольные

приставки способны выражать их значение, ср. на­пример, в кабардинском: Ар

къалэм къэкIуащ 'Он в город при­ехал'; Фатимат институтым не-кIуащ 'Фатимат в

институт пое­хала'; Тхылъыр стIолым те-лъщ 'Книга на столе лежит' и т. д. Формы

слов къалэм, 'город', институтым 'институт' и стIолым

'стол' лишены каких-либо суффиксов местных падежей.

После числительных в тюркских языках имя существительное употребляется в

единственном числе, например, тат. биш ат 'пять лошадей', поскольку

числительное само выражает множест­венность.

В некоторых угро-финских языках отрицание глагольного дей­ствия осуществляется

путем аналитического сочетания форм особого отрицательного глагола с основой

главного глагола, ср. мар. ом луд 'я не читаю', от луд 'ты не

читаешь', ок луд 'он не читает' и т. д. Основа главного глагола при

этом не подвергается никаким изменениям, поскольку отношение отрицаемого

действия к его субъекту уже в достаточной степени выражено формами

отрицательного глагола.

II. Тенденция к употреблению более экс­прессивных форм.

Факты из истории различных языков достаточно наглядно свиде­тельствуют о том,

что при наличии нескольких форм с параллель<251>ными или близкими

значениями предпочтение отдается наиболее экспрессивным формам.

В древнеанглийском языке существовало несколько суффиксов множественного

числа имен существительных; оно выражалось суффиксами -as, -u, -a, -an.

Исторически наиболее устойчивым оказался суффикс -as как наиболее четкий и

фонетически устой­чивый по сравнению с другими окончаниями.

Этими же причинами вызвано распространение в немецком языке суффикса мн. ч. -

er. В древненемецком языке имелось край­не незначительное число основ,

образующих множественное число на -ег. В настоящее время большинство

существительных среднего рода образует множественное число указанным

способом, напри­мер, Buch 'книга', Bьcher 'книги', Dach 'крыша', Dдcher

'крыши' и т. д. Это произошло потому, что у существительных среднего рода

формы именительного и винительного падежей единственного числа полностью

совпадали с соответствующими формами множественного числа, тогда как у

существительных среднего рода, имеющих во множественном числе суффикс -er (из

-ir), например, lamb 'ягненок', lember 'ягнята', множествен­ное число было

выражено очень четко.

Окончание род. п. мн. ч. -ов в древнерусском языке в начале его

исторического развития было достоянием сравнительно мало­численной группы так

называемых основ на -и, ср., например, сынове 'сыновья'; род.

п. мн. ч. сыновъ. С течением времени это окон­чание становится очень

продуктивным и во многих случаях вытес­няет исконное окончание род. пад. мн. ч.

других основ. Оно начи­нает присоединяться к таким словам, которые раньше его

не имели, например волк — волков, стол — столов и т. д.

Самая многочисленная группа основ на -o и -jo в древнерус­ском в

силу фонетических закономерностей в судьбе конечного слога имела нулевую

флексию, и формы родительного падежа множественного числа по звучанию совпадали

с формами имени­тельного и винительного падежей единственного числа, например,

др.-русск. вълкъ 'волк', вин. п. ед. ч. вълкъ 'волка' и род. п.

мн. ч. вълкъ 'волков'. Такое положение, по-видимому, не могло быть в

языке желательным. Надо думать, именно оно послужило причиной того, что в

формах этого падежа ведущая роль принадлежит флек­сии былых основ на -и

(ъ), и на -i, т. е. -овъ, получившей и другой вариант при

присоединении ее к мягкой основе -евъ и -ей, выступив­шей

частично и в своем книжном, старославянском варианте -ии

22.

Наиболее ярко тенденция к экспрессии проявляется в лексике. Она выражается в

стремлении употреблять наиболее образные слова, нередко заимствованные из

различных профессиональных жаргонов, социально окрашенных разновидностей речи,

различно<252>го рода образные выражения, лексические идиомы, гиперболы и

т. д. История словарного состава различных языков наглядно подтверждает наличие

этой тенденции. В современном русском разговорном языке употреблявшееся еще в

начале 20-ых годов слово автомобиль почти полностью вытеснено словом

машина. Возведение частного к общему, произведенное в целях большей

экспрессии, оказалось в разговорной речи более жизненным. Прежнее слово

автомобиль было оттеснено в область технического языка или официального

языка различных деловых документов.

В народной латыни большое распространение получили обра­зования с

уменьшительными суффиксами как более экспрессивные, что нашло соответствующее

отражение в лексике современных романских языков, ср. нар. лат. soliculum

'солнышко', фр. soleil 'солнце', нар. лат. taurellus 'бычок', фр.

taureau 'бык', нар. лат. apicula 'пчелка', фр. abeille 'пчела', нар. лат.

avicellus 'птичка', ит. uccello, фр. oiseau 'птица', нар. лат. auricula 'ушко',

исп. oreja, порт. orelha, пров. aurelba, фр. oreille 'ухо' и т. д. В

современных романских языках эти слова уже не имеют умень­шительного значения.

III. Тенденция к устранению форм, утратив­ших свою исконную функцию.

Наглядной иллюстрацией проявления этой тенденции могут служить случаи утраты

окончаний мужского, женского и средне­го рода в некоторых современных

индоевропейских языках. В та­ких языках, как иранские, армянский и

английский, родовое де­ление имен существительных перестало существовать. По

этой причине древние показатели мужского, женского и среднего родов

утратились, поскольку они оказались лишенными функции.

Некогда в уральских языках существовал специальный фор­мант -к, который,

как можно предполагать, был показателем бу­дущего времени. Контаминация форм

настоящего и будущего вре­мен привела к тому, что в новую парадигму проникла,

по-види­мому, только часть форм с показателем -к, вследствие чего

пока­затель -в стал технически несовершенным. Кроме того, появление двух

значений у новых временных форм привело к десемантизации показателя -к.

Как показатель будущего времени он вообще стал не нужен. Все эти причины привели

в конце концов к почти полному его исчезновению.

В древнерусском языке некогда существовали четыре прошед­ших времени — аорист,

имперфект, перфект и плюсквамперфект. Два последних времени были образованы

путем сочетания формы так называемого л-ового причастия с формами

настоящего или будущего времени. Позднее перфект приобрел значение аориста и

имперфекта. Аорист и имперфект исчезли из системы языка как совершенно ненужные

образования. Вместе с приобретением полисемантичности подвергалась изменениям и

структура самого<253> перфекта. Сопровождавшие л-овое причастия

формы вспомога­тельного глагола 'быть', которые раньше служили отличитель­ным

признаком перфекта, после приобретения последними новых значений утратили

всякий смысл и также исчезли. Присвязочное причастие становится глагольной

формой прошедшего времени, отсюда родовые различия и отсутствие показателей

лица.

Так называемые четвертое и пятое склонения в латинском языке уже в эпоху

существования классической латыни были своего рода балластом. Четвертое, в

которое входили основы на -и, не всегда могло быть отделимо от второго,

а пятое было тесно связано с первым. Позднее они исчезли.

IV. Тенденция к устранению языковых эле ментов, имеющих незначительную

се­мантическую нагрузку.

Наблюдение показывает, что языковые элементы, имеющие не значительную

функциональную нагрузку, с течением времени вы­падают из системы языка.

Редкие фонемы, замечает Эркки Итконен, обладающие малой частотностью, в

процессе развития языка легко сливаются с близ­кими им фонемами [128,193].

В финно-угорских языках долгие гласные i и и были редкими. По

этой причине во многих языках они смешались с соответствую­щими краткими

гласными или с более широкими гласными. Из согласных такой же редкой фонемой в

уральских языках была фонема δ (межзубное d), исчезнувшая почти во

всех современных уральских языках. Незначительная функциональная нагрузка

фонемы у (ы) в славянских языках очевидно явилась основной причиной ее

исчезновения в южно-славянских и чешском языках. Согласный η в тюркских

языках обладает очень незначительной фонематической нагрузкой. В чувашском и

турецком языках эта фонема исчезла полностью. Так называемое прошедшее

длитель­ное в мордовских языках типа эрзя-морд. молилинь 'я шел',

эрзя-морд. и мокша-морд. сокалинь 'я пахал' и т. д. употребляется

довольно редко. В современном мокша-мордовском языке оно поч­ти полностью вышло

из употребления.

Необходимость сохранения языка в состоянии коммуникативной пригодности

Необходимость сохранения языка в состоянии коммуникатив­ной пригодности имеет

двухстороннюю направленность. С одной стороны, она является источником

сопротивления какому бы то ни было изменению языка, с другой стороны, в ряде

случаев она вызывает стремление к компенсации утраченных языковых средств.

Компенсация утраченных средств может рассматриваться как осо­бый тип

исторических изменений.<254>

В специальной лингвистической литературе довольно часто встречается

определение языка как исторически изменяющегося явления. Некоторые лингвисты

даже считают методологически неприемлемым изучение языка в чисто синхронном

плане, утвер­ждая при этом, что язык все время находится в состоянии

непре­рывного изменения, и результаты этого изменения нельзя сбра­сывать со

счета. На самом же деле язык не только исторически изменяется. Он

одновременно оказывает сопротивление какому бы то ни было изменению,

стремится сохранить существующее в дан­ный момент состояние. Эта тенденция не

представляет чего-либо странного и необычного. Она порождается самой функцией

об­щения. Говорящий на том или ином языке заинтересован в том, чтобы

окружающие его поняли. Всякое внезапное и быстрое изме­нение языка несет в

себе опасность превращения его в недоста­точно удобное и пригодное средство

общения и, наоборот, стрем­ление сохранить систему привычных и коммуникативно

отрабо­танных языковых средств общения предохраняет язык от этой опасности.

Поэтому в каждом языке существует тенденция к сохра­нению существующего

состояния до тех пор, пока какая-нибудь сила не преодолевает это естественное

сопротивление. Сопротив­ление оказывает каждое слово и каждая форма. В

различных языках можно встретить много различных «неудобств», и тем не менее

они не устраняются.

В процессе исторического изменения языка отдельные элемен­ты языковой

системы, характеризовавшие его прежнее состояние, могут утрачиваться.

Некоторые элементы после утраты вновь не возобновляются или возобновляются

после истечения довольно значительных промежутков времени. Так, например,

старые сло­воформы славянского дуалиса были переосмыслены в русском языке как

формы род. п. ед. числа (шага, брата) в атрибутивных сочетаниях. Исчезнувшие

во многих уральских языках формы двойственного числа в системе спряжения

глагола вновь не вос­станавливались. Не возобновляется утраченная в некоторых

ин­доевропейских языках грамматическая категория рода. В финно-угорских

языках наблюдается сокращение большого количества суффиксов многократного

действия, типичное для уральского языка-основы. Случаи восстановления этих

потерь не наблюдаются.

Эти факты, очевидно, свидетельствуют о том, что утраченные языковые элементы

не являются в достаточной степени коммуни­кативно необходимыми. В то же время

утрата языковых элементов другого типа всегда связана с появлением новых

языковых средств, их компенсирующих.

Из истории различных языков известны случаи, когда утрачи­вались формы местных

падежей, выражавшие различные локаль­ные отношения. На их месте возникают или

послеложные или пред­ложные конструкции, или новые флективные падежи. Так,

напри­мер, в марийском языке исчез некогда существовавший в нем

абла<255>тив на -č. Значение удаления от предмета стало

выражаться кон­струкцией с послелогом gqč, например, ola gqč 'из

города'. Ана­логичное явление имело место в латинском языке, в котором древний

аблатив также исчез, а его функции взяли на себя пред­ложные конструкции с

предлогом de, например, др.-лат. populōd 'от народа', в более поздний

период — de populō. В древних тюркских языках существовал особый падеж

инструктив, имев­ший значение творительного и совместного падежей. После его

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100