Книга: Общее языкознание - учебник

непосредственной действитель­ностью мысли). Однако в этом плане все шире

открываются новые возможности изучения мыслительного процесса с помощью

ис­пользования физиологических и кибернетических методов иссле­дования

функций мозга, позволяющих — пусть пока еще и очень несовершенно — выявлять

не только собственно мыслитель­ные механизмы чувственного познания (например,

механизмы восприятия; см. работы А. Н. Леонтьева), но и изучать некоторые

высшие формы мышления более непосредственно, а не только че­рез его

проявление в формах речевой деятельности. Важность этих перспектив трудно

переоценить, если принять во внимание, что существующие взгляды на отношение

языка и мышления основы­ваются, главным образом, на представлениях о

мышлении, выве­денных из языка.

Можно предположить, что именно эта односторонность инфор­мации о мышлении в

значительной степени является причиной тен­денций к отождествлению мышления и

языка, механистического понимания связи межу ними и навязывания мышлению

законо­мерностей языка.

Но пока возможности более непосредственного изучения мыш­ления очень ограничены

даже в психологическом плане. В гносе­ологическом же плане языковые образования

остаются почти единственным источником для заключений о мышлении. «Если бы

наука имела в своем распоряжении какую-нибудь другую сис­тему знаков, кроме

языка, стремящуюся обнаружить мысль, быть может, мы могли бы мечтать о

достижении положительных ре­зультатов в анализе психологической природы

коммуникации; но такой системы нет, так как язык жестов, употребляемый

глу­хонемыми, так же как язык жестов некоторых первобытных по культуре племен,

находится в сильнейшей зависимости от язы­ка слов, является или прямо от него

производным или в сильной степени от него зависимым. Кроме того, всякая

выработанная сис­тема отразила бы на себе этапы исторического развития, а они

отдалили бы ее от ее основания — человеческой психики. В виду этого нам

приходится ограничиваться анализом явлений самого языка и уже по ним делать те

или иные заключения о некоторых психологических основаниях этих явлений» [91,

28—29].<378>

МНОГОКОМПОНЕНТНОСТЬ МЫШЛЕНИЯ И

МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ ЯЗЫКА

При обсуждении вопроса связи языка и мышления необхо­димо учитывать

сложность, многосторонность обоих явлений. Это особенно важно в отношении

мышления, которое включает в себя разные стороны и компоненты и требует

расчлененного изучения средствами и методами разных наук. Мышление как

функция, особый вид деятельности мозга исследуется в физио­логии высшей

нервной деятельности, познавательный аспект мышления как отражения внешнего

мира в плане адекватности отражаемого и отражения, истинности и ложности

является объектом изучения в теории познания и логике.

В психологии происходит поиск своего специфического под­хода к изучению

мышления. Он заключается в том, чтобы, не игнорируя физиологической и

гносеологической сторон мышле­ния, осваивать их в особом аспекте изучения его

«как процесса взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом, как

ведущую форму ориентирования субъекта в действительно­сти»

6. Именно так формулируется психологическое определение мышления в

«Философском словаре» (1968 г.) наряду с обще­философским определением мышления

как высшего продукта особым образом организованной материи — мозга, активного

процесса отражения объективного мира в понятиях, суждениях, теориях и т. д.

В последнее время интенсивно разрабатывается кибернетиче­ский аспект в

изучении сознания и мышления. Соответственно этому предлагается также особое

определение мышления, как процесса прогнозирования и перестройки структуры

сознания с изменением динамической структуры внешнего мира [53, 235].

В зависимости от подхода к изучению содержание и объем понятия «мышление»

интерпретируются различно. Иногда мышле­ние понимают широко, включая в это

понятие обе его формы: чув­ственное познание и рациональное, логическое

мышление, другие ограничивают это понятие дискурсивным (логически

расчле­ненным) мышлением. При этом проявляется тенденция разграни­чивать

чувственное и логическое на основании предполагаемого участия или неучастия

языка в познавательном процессе. Такой взгляд часто основывается на

прямолинейном противо<379>поставлении первой и второй сигнальных систем

отражения дей­ствительности. Общепризнано, что обе системы тесно

взаимосвя­заны, что основные законы, установленные в работе первой сиг­нальной

системы, управляют также и второй. «Высшая форма мышления неразрывно связана с

элементарной: она возникает на ее основе, функционирует в неразрывной связи с

ней и реали­зуется в конечном счете через нее» [67, 113]. Однако иногда

игно­рируется другая сторона вопроса, а именно, что наличие второй сигнальной

системы и общественная практика существенно моди­фицируют и чувственную форму

познания у человека. «Главное состоит в том, что с переходом к человеку мозг

начинает работать иначе, чем на предшествующих этапах биологической эволюции. У

человека возникает новый тип поведения и соответственно фор­мируются новые

уровни организации физиологической деятель­ности мозга» [46, 50]. Одной из

важнейших проблем и является выяснение механизма взаимодействия чувственной и

логической форм познания и роли языка в них.

В настоящее время как будто можно считать доказанным, что «ощущение и

восприятие как чувственные формы познания на уровне человека представляют

собой копии действительности, выраженные в знаковых моделях, вербализованные,

оречевленные формы отражения, познания, поскольку уже они имеют по­нятийную

форму различной степени обобщенности» [67, 113—114]. (Наряду с этим

существуют и такие элементарные ощущения и вос­приятия, которые остаются

неосознанными, следовательно, не вы­раженными в знаковых моделях.)

Вопрос о том, всегда ли вербализуются ощущения, восприя­тия, представления

(иначе говоря, образуются ли они при помощи языка) и как это происходит,

изучается в психологии и физиоло­гии мышления, поскольку все эти формы

познания — наиболее не­посредственные проявления психической деятельности

человека.

Этот вопрос связан также с изучением таких умственных ме­ханизмов, как

отвлечение, абстракция, обобщение, что подтвер­ждается данными

экспериментальных исследований механизмов восприятия и представления,

проведенных как отечественными, так и зарубежными учеными (работы С. Л.

Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, Э. А. Асратяна и др.). Сошлемся

также на статью М. М. Кольцовой [35], в которой подводятся итоги изуче­ния

явлений обобщения и абстракции в физиологическом аспекте и устанавливаются

механизмы постепенного развития обобщения у ребенка от его низших

элементарных форм до образования по­нятий, причем прослеживается изменение

функции речевых ха­рактеристик.

Экспериментально установлено, что определенные формы обобщения имеются уже на

уровне первой сигнальной системы и что основой его является тот же механизм,

который действует и на высшем функциональном уровне, а именно — сведение

комп<380>лекса раздражителей в один, т. е. процесс сокращения сигнала.

«Сначала формируются сложные комплексы раздражений, каждый элемент которых

несет определенную сигнальную функцию. За­тем постепенно эта функция

переносится на слово, таким образом обобщение представляет собой постепенный

процесс, происходя­щий на всех уровнях деятельности больших полушарий» [35,

310]. Интересны в этом смысле также результаты исследования воспри­ятий

пространства и времени и их названий в различных языках, которые дают основание

сделать вывод, «что в языке они упоря­дочиваются не по образцу логической

системы понятий, а примени­тельно к внутренним закономерностям чувственного

познания человека, который находится не в созерцательном, но в активном

отношении к миру» [93, 55].

В логико-гносеологическом аспекте вопрос об обобщении тес­но связан с

процессом образования понятий. Проблема понятия вряд ли может считаться

окончательно разработанной и, может быть, наиболее слабой ее стороной все еще

остается вопрос о связи понятия со словом. Собственно говоря, самое

разграничение чувственной и логической форм мышления на основе участия язы­ка

упирается в вопрос о соотношении слова и понятия. Если счи­тать, как это

принято в традиционной формальной логике, что слово обязательно выражает

понятие и только понятие, а в каче­стве понятия рассматривать всякое

обобщенное отражение дей­ствительности, то нужно или отрицать наличие

обобщения в чув­ственных формах, или признать, что не каждое обобщение есть

уже отработанное понятие (подробно см. в гл. «Знаковая природа языка», раздел

«Понятие языкового знака»).

Очень интересны в этом плане соображения И. М. Сеченова, который определял

представление как элементарное, научно не­отработанное понятие, как

«умственную форму», являющуюся ре­зультатом и умственного и физического

анализа предметов и их отношений друг к другу и к человеку [74].

Все эти проблемы возникают прежде всего в связи со специ­фикой чувственного и

логического мышления в генетическом ас­пекте, когда обсуждается процесс

развития обобщения и участие в нем слова в плане филогенеза (становления

слов-понятий в язы­ке) или онтогенеза.

Но этот вопрос является достаточно сложным и в психологи­ческом аспекте.

Действительно, какую роль играет язык в сов­местном функционировании

чувственного и рационального компо­нентов мышления? Можно ли представить себе

такое положение, что только отработанные понятия находят в этом случае

выраже­ние в слове, а, скажем, восприятие цвета, звука, тех или других

признаков некоего предмета, который нужно узнать (опознать, идентифицировать)

происходят без участия языка? Вряд ли воз­можно допустить такое

дифференцированное использование язы­ка в мышлении современного человека, уже

владеющего языком.<381> Речь может идти, по-видимому, о разной степени и

форме словес­ного оформления отдельных компонентов мысли, а не о полном

исключении роли языка в чувственных восприятиях. С. Л. Рубинштейн пишет по

этому поводу: «Наглядные элементы включают­ся в мыслительный процесс в виде

более или менее генерализованного содержания восприятия, в виде обобщенных

образных пред­ставлений и в виде схем, которые как бы антиципируют и

предвосхищают словесно еще не развернутую систему мыслей. Чув­ственное

содержание включается в мыслительный процесс и как обусловливающее его ход и

как обусловленное им». «Образы, ко­торыми оперирует человек, это «означенные»,

как бы речевые об­разы. Поэтому образы могут функционировать в мышлении наря­ду

с речью, со словом и выполнять в нем функцию, аналогичную той, которую

выполняют эти последние» [71, 61, 113].

Для исследования процесса мышления с точки зрения взаимо­действия в нем

чувственного и логического компонентов и ме­ханизмов вербализации особый

интерес представляют работы Н. И. Жинкина, в которых ставится задача

исследования стыка между языком и речью, выяснения, в какой форме зарождается

у человека мысль и как она реализуется в речи [23; 24]. Н. И. Жинкин

экспериментально доказывает сложность, двухзвенность ме­ханизмов

человеческого мышления, наличие кодовых переходов во внутренней речи

(предметно-изобразительный и речедвигательный код), наглядно показывает, что

мысль может связываться непосредственно с образом предмета, а не с звуковым

образом и только в экспрессивной речи переводится с языка изображений на язык

звуков.

В этой связи отметим еще один момент. В последнее время боль­шое внимание

уделяется особой форме научного мышления (поз­нания), в которой своеобразно

сочетаются и взаимодействуют чув­ственные (наглядные) и абстрактные

компоненты. Речь идет о так называемых образных (идеальных, «иконических»)

моделях. Под образной моделью понимают «специфическую форму мышления,

синтезирующую в единую систему чувственный образ, созданный с заранее

определенной исследовательской целью, и научную аб­стракцию». В этом синтезе

чувственное выступает в своей, так ска­зать, высшей форме, ибо такие модели

являются «способом нагляд­ного отображения объектов, недоступных чувственному

восприя­тию» [75, 53].

Можно предположить, что участие языковых средств в таких моделях имеет свои

специфические закономерности, как и в эв­ристическом мышлении в целом.

Итак, мышление не может рассматриваться как нечто одно­родное, одноплановое. Оно

включает различные компоненты, ко­торые в разной степени и форме связаны с

языком. Многокомпонентность мышления предполагает таким образом и расчлененный

подход к проблеме его взаимосвязи с языком.<382>

Сложность взаимосвязи мышления и языка обусловлена также сложностью я

спецификой самого языка. Одним из решающих мо­ментов представляется

многофункциональность языка. Для рас­сматриваемой проблемы особенно важно

разграничивать две его главнейшие функции: познавательную, как орудия,

инструмента мышления, и коммуникативную, как средства общения.

Необходимость выделения функций языка, как будто, призна­ется большинством

лингвистов7. Помимо

познавательной и комму­никативной некоторые исследователи считают необходимым

выделять также другие функции, в частности, экспрессивную (вы­ражение личного

субъективного отношения,чувств и эмоций), функ­цию убеждения. В последнее время

эти две функции часто объеди­няют под названием «прагматической функции»

8. Что же касается выделяемой некоторыми авторами номинативной (или

сигни­фикативной) функции, то она с полным правом может быть отне­сена к

познавательной функции языка как один из ее частных слу­чаев.

Разграничения познавательной и коммуникативной функций языка особенно важно

при обсуждении вопроса о связи языка и мышления в различных аспектах, так как

недифференцирован­ный подход часто приводит к неправильной интерпретации этой

связи.

Отметим также, что нередко наблюдается тенденция к пере­оценке одной функции

за счет другой. Наиболее ярким примером может служить «новое учение о языке»,

в котором явно проявля­лась переоценка познавательной функции языка и

пренебрежение его коммуникативной функцией.

Но есть еще одна сторона .вопроса о функциях языка. Иногда в той или иной

степени проявляется тенденция разграничивать познавательную и коммуникативную

функции по линии язык — речь: язык связывают с мышлением, сводя таким образом

позна­вательную функцию к системе закрепленных в языке знаний, речь связывают с

коммуникацией, усматривая по сути только в речи проявление функции общения

9.<383>

Нам представляется, что между функциями языка и различе­нием языка и речи

существует более сложное соотношение. Можно признать, что основной функцией

речи является коммуни­кативная, а основной функцией языка познавательная, если

считать основным то, что выступает на передний план и наиболее часто служит

ведущим моментом. Однако из этого не следует, что в речи не реализуется

познавательная функция, а в языке — коммуникативная, если рассматривать язык

как систему неких стабильных элементов, в которых закреплено (зафиксировано)

некое познавательное содержание, а речь как использование этих элементов

индивидом в речемыслительном процессе сообразно с задачами, которые перед ним

стоят, и условиями, в которых эти задачи возникают

10.

Другими словами, в речи на первый план выступает в большин­стве случаев

коммуникативная функция языка, обусловленная коммуникативным намерением

говорящего. Познавательная функ­ция может служить при этом фоном (субстратом),

если сообщаются некие «готовые» знания, или выступать в качестве равноправной,

даже ведущей, например, в ситуации, когда познавательный и коммуникативный акты

сливаются во времени. Это можно показать на самом простом примере: Вы несете

что-либо в руке, уже зная, что это. На вопрос собеседника: Что это? вы

отвечаете, скажем: Это жук. Если же, идя по дорожке сада, вы видите

нечто ползущее и в результате опознания признаков этого «нечто» идентифицируете

его Это жук, то, очевидно, на первый план здесь выступает

познавательная функция языка, которая может сопро­вождаться определенным

коммуникативным намерением при на­личии собеседника, или же проявляться в виде

внутренней речи (в том числе в свойственной ей чисто предикативной форме