Книга: Общее языкознание - учебник

именно к единичным фактам, к отдельным изменениям в их совокупности — другого

способа обнаружить эту систему у нас нет. С другой стороны, само наблюдение за

со­вокупностью фактов, выражающих и манифестирующих эволю­цию языка, позволяет

разграничить общие тенденции и отклонения от них, регулярные сдвиги и сдвиги

частного характера, явления профилирующие и ограниченные и т. п. Априорная

абсолютиза­ция системного принципа как ведущего принципа в эволюции

фонологической системы кажется нам поэтому неопределенной. В силу качественной

неоднородности наступающих изменений одни из них имеют прямое отношение к

перестройке языка в целом, другие же как бы скользят по ее поверхности,

оставаясь на пери­ферии системы или даже вообще ее не затрагивают. А. Мартине,

оценивая статус различных фонем в конкретном языке, говорил, что одни из них

полностью включаются в систему, другие же ха­рактеризуются разной степенью

вхождения в нее [42, 115—117]. Можно, по-видимому, представить себе

существование и таких частных явлений, которые остаются вообще вне системы.

Если бы<268> все языковые феномены являлись непременно составными

частя­ми системы языка, вряд ли существовала бы настоятельная не­обходимость

оперировать двумя такими нетождественными поня­тиями, как «язык», с одной

стороны, и «система языка», с другой. Сказанное имеет прямое отношение и к

определению внутренних причин языкового развития (см. ниже). Все соображения,

которые здесь были высказаны, относились, строго говоря, к звуковым изменениям.

Аналогичные заключения можно, по всей видимости, сделать не только о

фонетических преобразованиях, но и об из­менениях, происходящих на других

уровнях языка.

Отрицая системный характер языковых изменений, Соссюр был неправ хотя бы

потому, что родственные языки вполне законо­мерно связаны между собой сетью

определенных корреспонден­ций и соответствий, и потому, что история отдельных

языков изобилует случаями регулярных системных сдвигов (типа, на­пример,

великого сдвига гласных в истории английского языка). Он был прав лишь в том

отношении, что отдельное историческое изменение не в состоянии ни создать, ни

перестроить какой-либо целостной системы. Вместе с тем он не учитывал того

важного обстоятельства, что языковое изменение может быть продиктовано

требованиями перестройки существующей системы и может по­влечь за собой такие

следствия, которые сделают необходимым дальнейшее преобразование системы в

каких-то определенных звеньях. Заслуги пражских лингвистов и заключаются, в

част­ности, в том, что они первыми обратили внимание на существова­ние

указанных возможностей. В истории языков действительно могут наблюдаться

изменения, обусловленные требованиями си­стемы и влекущие за собой новые

изменения в ее устройстве. Ответив положительно на вопрос о том, могут ли в

истории язы­ков совершаться изменения, вызванные непосредственно налич­ной

системой, мы должны также ответить и на вопрос о том, а всегда ли в качестве

причины языковых изменений выступает система языка. Ответ на этот вопрос уже

был, собственно, дан выше, когда мы подчеркнули двойственную природу

изменчиво­сти языков. Подобная точка зрения в современном языкознании не

является общепринятой.

Некоторые ученые полагают, вслед за Соссюром, что посколь­ку система «в самой

себе неизменчива» [69, 91], она и не может содержать внутри себя каких-либо

стимулов к изменению: со­гласно этим взглядам, языковая система была бы без

воздействия внешних факторов «обречена на вечную устойчивость, на

непо­движность» [115, 5—6]. Но внутренние законы развития системы языка,

несомненно, существуют. К таким импульсам можно, по-видимому, отнести давление

системы, влияние отдельных профи­лирующих принципов организации языка в целом

(ср. тенденции аналитизма и тенденции синтетизма), влияние некоторых прин­ципов

организации частных подсистем (ср. тенденцию к заполне<269>нию пустых

клеток и известной симметрии в фонологических системах, принцип

парадигматического выравнивания в морфоло­гии, принцип пропорциональности в

развитии словообразователь­ных систем и т. п.). Близки к ним и структурные

импульсы, свя­занные с сеткой существующих отношений и с созданием строго

выдержанных оппозиций по тем или иным признакам. Вместе с тем хотим

подчеркнуть, что нельзя провести знака равенства между внутренними мотивами

перестройки языка и собственно системными или структурными импульсами подобной

перестрой­ки. Иначе говоря, мы полагаем, что в числе факторов, обусловли­вающих

реорганизацию языка, факторы системные и структурные составляют только часть

причин внутреннего порядка. И эта точка зрения не является общепринятой. По

мнению некоторых языковедов, все изменения в языке обусловлены его наличной

структурой [27, 190 и сл.; 96] и все внутренние причины языковых изменений

структурно мотивированы. Представляется, однако, что концепции этого рода

проистекают из нежелательного смеше­ния понятия языка с понятием его системы.

Итак, решение проблемы системности языковых изменений связано с преодолением

значительных трудностей, вызываемых как неопределенностью исходных понятий (в

частности, отсутст­вием строгого определения такого понятия, как система),

так и чрезвычайной трудностью разграничения отдельных причин, вы­звавших то

или иное изменение. О затруднениях этого рода на­гляднее всего

свидетельствует обращение к фактическому матери­алу, демонстрирующему не

только исключительное разнообразие конкретных форм изменений, но и

нетождественность непосред­ственных причин, их обуславливающих и, наконец,

неодинаковый статус отдельных изменений с точки зрения наличной системы языка

и путей ее реорганизации.

Проблема системности языковых изменений в фонологии

Импульсы, вызывающие изменения в языке, могут быть весь­ма разнообразными.

Причинами изменений звуковой системы язы­ка могут, например, являться импульсы,

не продиктованные тре­бованиями перестройки фонологической системы. Вряд ли

можно утверждать, что развитие паразитарного согласного t между

спи­рантом s и следующим за ним r в таких случаях, как русск.

просторечн. страм из срам, нем. Strom 'течение' из

первоначального srom продиктовано требованиями системы. Появление лишнего t

в этих случаях не производит никаких сдвигов в фонологической системе языка.

Превращение k в аффрикату č перед гласными пе­реднего ряда е

и i в итальянском и румынском языках также не было вызвано требованиями

фонологической системы. Причиной<270> этого изменения первоначально была

артикуляционная аттрак­ция k перед е, и i сильно

палатализовалось. Далее произошло ослабление участка напряжения.

Примером изменения, не продиктованного давлением системы, может быть изменение

задненёбного k в тегеранском диалекте пер­сидского языка в задненёбное

фрикативное γ, ср. γorb 'близость' < qorb, γorban 'жертва'

< qorban, mдγbare 'место погребения' < mдqbare, lдγдb 'титул,

прозвище' < lдqab и т. д. Задненёбное фрикативное γ существовало в

персидском языке и прежде, особенно в начальной позиции, например, γдrb

'запад', γorur 'гордость' и т. д. Можно полагать, что ничего существенного

изменение q в γ к фонологической системе персидского языка не

прибавило.

В чувашском языке, как и в татарском, существуют редуциро­ванные гласные о и с.

В чувашском языке объем этих гласных по сравнению с татарским заметно

расширился за счет превращения нередуцированных гласных в редуцированные в

некоторых пози­циях, ср. чув. вăрман 'лес', но тат.

урман 'лес'; чув. вăхăт, но тат. вакыт 'время';

чув. йăнăш, но тат. я?ыш 'ошибка'; чув.

ăнăс, но тат. у?ыш 'успех'. Однако это изменение не

привело к каким-нибудь заметным изменениям фонологической системы чувашско­го

языка. Могут быть случаи, когда импульс, вызвавший звуковое изменение, не был

продиктован первоначально требованиями си­стемы, но его конкретные результаты

тем не менее приводят впо­следствии к изменению фонемного состава языка.

В истории башкирского языка, как и в ряде других языков Волгокамья, татарском и

чувашском, существовала сильная тен­денция к ослаблению смычки при произношении

аффрикат и взрывных согласных. В результате этой тенденции аффриката с

через промежуточную ступень ts превратилась в θ, ср. тат. ча?гы

— башк. са?гы 'лыжи'; тат. чуртан — башк. суртан

'щука'; тат. беренче — башк. беренсе 'первый'; тат. борчак —

башк. борсак 'горох' и т. п. Старое z превращалось в межзубное

z (δ), ср. тат. каз — башк. ка? 'гусь'; тат. зур —

башк. ?ур 'большой'; тат. кыз — баш. кы? 'девушка'; тат.

йоз — башк. йо? 'сто' и т. д. Старое d в интервокальном

положении также превращалось в межзубное z, ср. тат. идэн —

башк. и?эн 'пол'; тат. Идел — башк. И?ел 'Волга' и т. д.

Можно предполагать, что тенденция к ослаб­лению смычки в некоторых языках

Волгокамья не была продик­тована системными требованиями. Во всяком случае нет

никаких данных, указывающих на это. Однако это первоначаль­ный импульс, не

вызванный требованиями системы, привел к таким результатам, которые вызвали

целый ряд изменений, направленных на улучшение существующей системы.

Превращение старого č в s вызвало, по всей видимости,

избыток s, нарушивший распределение спирантов в башкирском языке.

На­чальное s превратилось в h, ср. тат. сары — башк.

hары 'желтый'; тат. сандугач — башк. hандугас 'соловей' и т.

д. Конечное старое<271> s, а также s в интервокальном

положении перешли в межзубное θ, ср. тат. ис — башк. из

'чувство, сознание, память'; тат. кис — башк. каз 'режь', тат.

исqн — башк. изqн 'здоровый' и т. д. Лю­бопытно, что при этом была

использована та же тенденция к ос­лаблению смычки.

Таким образом, импульс языкового изменения, который в сво­ем исходе не был

мотивирован системными требованиями, привел в конечном счете к возникновению

в системе языка ряда новых фонем.

Параллельно описанным изменениям существуют и звуковые изменения, продиктованные

потребностями перестройки фоноло­гической системы языка. Каждый язык, по всей

видимости, стре­мится сохранить какой-то минимум полезных фонематических

противопоставлений. Если нарушение этого минимума начинает создавать

коммуникативные неудобства, в системе фонем языка начинают происходить

определенные изменения, имеющие своей целью восстановление нарушенного

равновесия. Так, например, в нововерхненемецкий период долгие гласные i

, u, iu, превратились в дифтонги. Гласный i > ei

[ae], u > аи [ao], iи > еи[Oш]. Отсюда ср.-в.-нем.

min — совр. нем. mein 'мой', ср.-в.-нем. ful 'ленивый' — совр. нем. faul,

ср.-в.-нем. tiutsch — совр. нем. deutsch 'не­мецкий' и т. п. Дифтонгизация

гласных фонем i, u, iu привела к их исчезновению из

фонетической системы. Однако образовавшаяся брешь была тотчас же заполнена

долгими фонемами i, и, ь, воз­никшими благодаря стяжению дифтонгов ie,

uo, ье, ср.:

ie > i [i:]

ср.-в.-нем. совр. нем.

hier 'здесь' hier

schief 'косой' schief

brief 'письмо' Brief

uo > u [u:]

ср.-в.-нем. совр. нем.

bluome 'цветок' Blume

bluot 'кровь' Blut

buoch 'книга' Buch

üе > ü [y:]

grüene 'çåëåíûé' grün

küene 'ñìåëûé' kühn

grьezen 'приветствовать' grьssen<272>

Древние индоевропейские гласные е и о в древнеиндийском и в

иранском языках превратились в а. Общий объем гласного а в этих

языках сильно увеличился. Надо полагать, что это обстоя­тельство нанесло

известный ущерб арсеналу смыслоразличительных средств указанных языков.

Необходимо было в какой-то мере компенсировать утраченные e и о

. Эта компенсация была осуще­ствлена за счет монофтонгизации древних дифтонгов.

Так, напри­мер, дифтонг ai превратился в др.-инд. в ē, ср.

греч. a†?w 'жгу' — др.-инд. ēdha? 'топливо', греч. fљretai— др.-инд.

bharatē 'его несут'. Дифтонг ei также дал в древнеиндийском е,

ср. др.-инд. dēvah, др.-лат. deivos 'класс', лат. deus, лит. dievas 'бог';

др.-инд. ēti, греч. eЌsi, лит. eiti 'идет' и т. д. Такая же участь

постигла и дифтонг oi, ср. греч. oЌda 'я знаю', др.-инд. vēda.

Дифтонг аи превратился в древнеиндийском в ō, например,

лат. augeo 'умножаю', др.-инд. ōja? 'сила'; лат. sausas, др.-инд.

sōja? 'сухой'. Дифтонг еu дает др.-инд. ō, например,

др.-инд. ōjami, греч. eЮw, лат. uro < euso 'гореть'. Наконец, дифтонг

ои в древ­неиндийском также превращается в ō, ср. лит. laukas

'поле', лат. lucum < loukorn 'роща', др.-инд. lōka? 'свободное место,

пространство' и т. п.

Очень интересной с этой точки зрения является история вока­лизма и консонантизма

чувашского языка. Древнее а в начальном слоге слова превратилось здесь

в и через промежуточную ступень о, ср. чув. turt 'тянуть', но

тат. tart, чув. puś 'голова', но тат. baj и т. д. После этого превращения

общий объем а в чувашском языке в известной степени сократился. Эта

утрата была компен­сирована превращением д в а, др.-чув.

kääč 'вечер' — совр. чув. kas, др.-чув. kдp 'форма' — совр. чув.

kдp. Древнее i в чуваш­ском языке перешло в редуцированное q,

ср. чув. рql и тур. bilmek 'знать', чув. рqr и тур. bir 'один'. Таким образом

i в чу­вашском утратилось. Однако эта утрата была компенсирована тем, что

древнее e сузилось в i, ср. ногайск. bet 'лицо', но чув. pit,

тур. уеl 'ветер', но чув. śil'. Древнее и в чувашском

превра­тилось в редуцированный гласный q?, ср. тур. durmak 'стоять', но чув.

ter, ногайск. buz 'лед', но чув. рq?r и т. д. Любопытно, что в чувашском языке

появилось новое и из древнего о, ср. тур. уоl 'дорога', но чув.

śul, тур. yok 'нет', но чув. śuk и т. д.

Нельзя, конечно, представлять дело таким образом, что утрата любой фонемы в

языке вызывает необходимость ее компенсации. Можно найти немало случаев, когда

утраченные фонемы не ком­пенсируются. Прибалтийско-финские языки утратили

довольно большое количество фонем, которые в ходе дальнейшего развития языка не

были восстановлены. Утраченные во многих славянских языках носовые гласные не

компенсируются. Эти факты лишний раз свидетельствуют о том, что различные

импульсы и движущие силы, управляющие механизмом регулирования фонематического

равновесия, еще в деталях не выяснены.<273>

Тенденция к созданию симметричной системы фонем

Если система фонем в том или ином языке не обладает достаточ­ной степенью

гармоничности и стройности, в языке возникает стремление к большой её

упорядоченности. Пермским языкам, например, присуща редкая корреляция по

глухости и звонкости:

Глухие p, t, t’, s, s’, љ, c’, č, k противопоставлены

Звонким b, d, d’, z, z’, ћ, Z’, Z?, g.

Первоначально звонкие согласные возникали только внутри слова. Позднее они

распространились и на начало слова [128, 194].Следствием этой тенденции

являются процессы, которые фоно­логи называют заполнением пустых клеток.

В качестве примера можно взять вокализм первого слога в позднем

общеприбалтийскофинском языке. Первоначально эта система была представлена в

таком виде:

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100