бесплатно рефераты

бесплатно рефераты

 
 
бесплатно рефераты бесплатно рефераты

Меню

Книга: Общее языкознание - учебник бесплатно рефераты

самостоятельных слов в суф­фиксы наблюдается в истории самых различных

языков. Напри­мер, суффикс абстрактных имён существительных -lun в

современ­ном коми-зырянском языке в словах типа pemyd-lun 'темнота', ozyr-lun

'богатство' и т. д. восходит к самостоятельному слову lun 'день'. Сначала

такие словосочетания, как pemyd lun 'темный день', были переосмыслены в

направлении 'нечто темное, темнота', и затем суффикс механически был

перенесен на другие имена существительные.

При названиях лиц и живых существ в языках хинди и урду может употребляться

суффикс lok, восходящий к древнеиндий­скому слову loka 'мир, люди'.

Английский суффикс прилагательных -lу, например, night-ly 'ночной' развился

из некогда самостоятельного слова lic, озна­чавшего 'тело, облик, образ'.

Суффикс совместного падежа или комитатива мн. ч. -guim в норвежско-саамском

языке, например, oabbai-guim 'с сестрами' от oabba 'сестра' восходит к

самостоятельному слову kui eme guoibme 'товарищ'

28.

Внутренние противоречия и их характер

Выше были охарактеризованы различные тенденции, направ­ленные на улучшение

языковой техники и сохранение языка в со­стоянии коммуникативной

пригодности.<262>

Если бы все эти полезно направленные тенденции последова­тельно и регулярно

осуществлялись, то система технических средств различных языков мира, вероятно,

давно достигла бы идеального состояния. В действительности все тенденции

практи­чески далеко не всегда осуществляются. Но самое парадоксальное состоит в

том, что осуществление одной тенденции может помешать осуществлению другой.

Существует антагонизм тенденций в са­мом прямом значении этого слова. Так,

например, различные изменения спонтанного и комбинаторного характера нередко

про­тиворечат тенденции к выражению одинаковых значений одина­ковыми

средствами. Тенденция к устранению зияния может при­вести к нарушению чётких

границ между морфемами, ср. др.-греч. §h?rwpoj 'человек', но род. п. ед. ч.

ўn?rиpou из antroposo. После исчезновения интервокального -s- произошло

слияние гласных, в результате чего четкие границы основы утратились. В процессе

словосложения могут образоваться трудные для про­изношения сочетания звуков,

ср. фин. pддmддrа 'цель', состав­ленное из двух слов рдд 'голова' и mддra 'цель

(собственно мера)', где в двух смежных слогах оказались долгие гласные.

Выравнивание форм по аналогии, способствующее обозначению форм с одинаковым

значением одинаковыми средствами, может привести к омонимии форм.

Строевые особенности языка могут препятствовать исчезно­вению отживающих в

языке грамматических категорий. Нагляд­ным примером может служить сохранение

категории рода в рус­ском языке. Наличие рода у различных неодушевленных имён

существительных давно не отражает никакого реального содержа­ния, однако

наличие разветвленной системы грамматического со­гласования по роду в сильной

степени затрудняет процесс исчез­новения фактически исчезнувшей категории.

Поскольку каждая тенденция является постоянно действую­щей, устранение

результатов действия одной тенденции осуще­ствлением другой тенденции не

означает невозможности изменения сложившегося положения в будущем. Так,

например, согласные к, г и х когда-то в славянских языках были

одинаковыми во всех положениях. Позднее перед ± (< oi) они

превратились в ц', з', с'. В древнерусском языке были

возможны такие формы, как в руц±, на дороз±, в кожус± и т. д. при

формах им. пад. ед. ч. рука, доро­га, кожух. Таким образом, стремление

к облегчению произноше­ния, выразившееся в комбинаторном изменении согласных,

ока­залось идущим в разрез со стремлением к сохранению звукового единообразия.

Действием выравнивания конечных согласных основ по аналогии вариативность основ

была ликвидирована, откуда современные формы на руке, на дороге, в кожухе

и т. д.<263>

Случаи полезного взаимодействия процессов

Констатируя наличие противоречий в процессах исторического развития языка,

нельзя, однако, забывать о том, что могут быть случаи, когда направленность

одного процесса помогает осуще­ствиться другому процессу. Так, например, в

народной латыни VII в. н. э. в 1-м склонении в именительном падеже

множествен­ного числа наравне с формой на -ае стали употребляться формы

на -as по аналогии с формой винительного падежа:

Ед. ч.

им. п.

вин. п.

terra > terra

terram > terra

Мн. ч.

им. п.

вин. п.

terrae > terras

terras > terras29

Процесс выравнивания по аналогии в данном случае облегчался тем, что форма

винительного падежа множественного числа имела более чёткое морфологическое

строение по сравнению с формой именительного падежа того же числа.

Благоприятствующим фак­тором могло оказаться также возможное переразложение

основ. Исчезновению дательного падежа в истории греческого языка в немалой мере

способствовало устранение различия между дол­гими и краткими согласными и

отпадение конечного п, в резуль­тате чего формы обоих падежей стали

омонимичными.

ВОЗМОЖНОСТЬ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ИЗМЕНЕНИЙ В РЕЗУЛЬТАТЕ

СОВОКУПНОГО ДЕЙСТВИЯ ВНЕШНИХ И ВНУТРЕННИХ ФАКТОРОВ

В истории различных языков можно найти немало случаев, когда различные языковые

изменения происходят в результате совокупного действия внешних и внутренних

факторов. Так, на­пример, в новогреческом языке исчез инфинитив, существовавший

некогда в древнегреческом. То, что раньше выражалось инфини­тивом, стало

выражаться описательно путем употребления союза nў (из др.-греч. †na 'чтобы'),

сочетаемого с формами конъюнкти­ва, фактически совпавшими с обычными формами

настоящего вре­мени изъявительного наклонения, ср. др.-греч. ™?љlwgrЈfein 'я

хочу писать', совр. греч. Κlw n¦ gr£fw. Процесс исчезновения

инфинитива происходил и в других балканских языках (в болгар­ском, албанском и

румынском). Несомненно, новогреческий язык испытывал какой-то внешний импульс.

Однако и в самом ново­греческом языке происходили внутренние процессы,

создавшие благоприятные условия для исчезновения инфинитива. Конечное п

отпадало, а дифтонг ei стягивался в i. По этой причине древне­греческий

инфинитив на -ein, например, ferein 'носить', должен<264> был бы принять

форму feri, которая полностью совпала бы с формой 3-го л. ед. ч. наст. врем.

'он несёт'.

Как известно, ударение в древних германских языках падало на первый слог.

Изменение характера ударения вызывало ослаб­ление конечных слогов.

Ослабленная флексия постепенно исчезала, что привело к развитию аналитических

конструкций. Было, одна­ко, подмечено, что английский язык ранее других

языков теряет остатки синтетических форм и наравне с датским даёт наиболее

чистый образец аналитического типа. Исландский язык по срав­нению с другими

германскими языками развил аналитические элементы в гораздо меньшей степени,

так что об исландском языке трудно говорить как о языке аналитического типа.

фактически в отношении языкового строя современный исландский язык мало чем

отличается от языка Эдды. Можно предполагать, что эти особенности в развитии

двух германских языков возникли не без участия внешних факторов. Исландский

язык, развивающийся совершенно изолированно благодаря географическому

положению самой Исландии, сохраняет в основном состояние древнейших

германских письменных памятников. Развитие аналитических конструкций не

достигает в нем той степени, которая наблюдает­ся в английском; синтетические

формы сохраняются в прежнем виде.

По иному обстояло дело в истории английского языка. Впер­вые, еще, в IX веке,

английский язык, в особенности его северные диалекты, непосредственно

сталкивается с языком завоевателей датчан. В эпоху завоевания Англии

норманнами английский язык имел тесные контакты с французским языком.

Очевидно, эти кон­такты и ускорили развитие аналитического строя в английском

языке [15, 29—30].

Любопытно отметить, что болгарский язык, являющийся един­ственным языком

аналитического строя в семье славянских язы­ков, также имел различные

контакты с другими языками.

Уральский аблатив, характеризовавшийся суффиксом -ta, превратился в финском

языке в особый падеж партитив, обозна­чающий часть какого-нибудь предмета,

например, ostan kilon voita 'куплю кило масла'. Спорадические случаи

превращения аблатива в партитив отмечены также в мордовском языке, ср.

эрзя-морд. чай-де симемс 'попить чаю' и т. д. Возникновение партитива в

финском и отчасти в мордовском языках имело благо­приятную почву, поскольку

партитивное значение могло легко возникнуть на базе аблативного значения. Ярким

примером воз­можности такого развития может служить родительный партитивный в

русском и других славянских языках, ср. русск. кило хлеба. Родительный

падеж в славянских языках исторически восходит к аблативу.

Было обнаружено, что значение финского партитива в извест­ной степени напоминает

значение родительного падежа в бал<265>тийских языках. Не исключена

возможность того, что во время контактов предков современных финнов с

балтийскими народами в ту эпоху, когда они находились на южном берегу Финского

за­лива, влияние балтийских языков послужило стимулом для воз­никновения в

прибалтийско-финских языках партитива.

Таким образом, явление, которое первоначально было внут­ренним, испытало

воздействие иноязычного влияния и приняло специфическую форму выражения.

К ВОПРОСУ О СИСТЕМНОМ ХАРАКТЕРЕ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИй

Рассматривая проблему, касающуюся соотношения двух таких понятий, как система

и диахрония, системность и языковые из­менения, следует отметить прежде всего

ее недостаточную изучен­ность. Отчасти это может быть объяснено тем, что

структурные исследования носили вплоть до недавнего времени преимущест­венно

синхронный характер и что историческая проблематика отходила в этих

исследованиях на задний план. Отчасти это об­стоятельство можно связать также

с тем, что и самый круг вопро­сов, затрагиваемый в диахронических

исследованиях структур­ного порядка, был достаточно специален и в принципе

отличался от того, который определял подобные исследования в традицион­ной

лингвистике. Диахронические изыскания представляли собой в значительной мере

исследования по фонологии, которые нередко предлагали «не столько новые

принципы объяснения звуковых изменений, сколько лишь принципы классификации и

реинтерпретации звуковых изменений в структурных терминах» [10, 85—86] (ср.,

например, понятия фонологизации, дефонологизации и трансфонологизации у

пражских лингвистов, понятия расщеп­ления и слияния фонем у американских

структуралистов, понятие лакун или пустых клеток в фонологической системе и

понятие различительного признака как единицы изменения у А. Мартине и др.).

При освещении названной проблемы на современном уровне целесообразно, по-

видимому, подойти к ней расчлененно, разгра­ничивая по крайней мере три

разных комплекса проблем, из ко­торых первый относится к определению

характера языковых изменений, второй — к определению места изменений разного

типа в той целостности, которую образует язык на протяжении всей истории

своего существования и, наконец, третий связан с анализом причин языковых

изменений.

Основоположник современного структурализма Ф. де Соссюр, как известно, полностью

отрицал системный характер диахрони­ческих преобразований. По его определению,

для любого отдель­ного состояния языка типичны отношения, связывающие

сосуще<266>ствующие элементы языка и образующие систему; напротив, для

характеристики языка в историческом плане важны иные отно­шения, не

воспринимаемые одним и тем же коллективным созна­нием. Наблюдаемые между

элементами, сменяющими друг друга, они системы не образуют [69, 103]. Признание

беспорядочности, хаотичности и случайности исторических изменений,

унаследо­ванное соссюрианцами от младограмматиков, обесценивало в их глазах

результаты диахронических исследований: исторический материал оказывался,

якобы, неподходящим источником для изу­чения языка как системы. Положение

Соссюра о «частном харак­тере» диахронических фактов, не образующих системы

[69, 101], получило распространение и за пределами женевской школы и было

поддержано, например, глоссематиками. С другой стороны, оно вызвало резкую

критику со стороны представителей Праж­ского лингвистического кружка, которые

уже в своих Тезисах подчеркнули, что диахронии и синхронии в равной мере присущ

системный характер [10, 50—52; 39, 145]. «Было бы нелогично утверждать, —

писали составители Тезисов, — что лингвистиче­ские изменения — не что иное, как

разрушительные удары, слу­чайные и разнородные с точки зрения системы...

диахроническое изучение не только не исключает понятия системы и функции, но,

напротив, без учета этих понятий остается неполным» [72, 18].

Признание системного принципа организации диахронических явлений повлекло за

собой, как мы уже говорили выше, ради­кальный пересмотр задач исторической

лингвистики. Он был связан прежде всего с тем, что «... в структурном

языко­знании речь идет об определении некоторой модели, способной от­ражать

целый класс языковых явлений, дающей возможность предусмотреть, что будет с

теми или иными элементами, если дан­ный изменить определенным образом» [76,

78]. Сторонники этой точки зрения полагают, что структурная лингвистика

открывает новые страницы в исторических исследованиях и в том отноше­нии, что

она позволяет обнаружить самые общие закономерности в развитии языков путем

установления (и сокращения) числа до­пустимых переходов от одного состояния к

другому [76, 78]. В такой постановке вопроса уже содержится, собственно, и

прин­ципиальный ответ на вопрос о том, системны ли наступающие сдвиги и

образуют ли они сами некую определенную систему. Естественно, что хаотические

и случайные изменения непредска­зуемы и установить на их основе какие бы то

ни было закономер­ные переходы было бы попросту невозможно. В то же время,

безусловно, в вопросе о степени подобной предсказуемости оста­ется еще много

спорного и неясного.

Из указанного тезиса о системности диахронии вытекала и определенная новая

методика изучения языковых изменений: их интерпретация стала означать прежде

всего рассмотрение изме<267>нения как динамического компонента системы,

т. е. исключитель­но с точки зрения его роли в организации целого. Задачи

диахро­нической фонологии формулировались, например, как анализ функ­циональных

сдвигов, происшедших в системе, и основой этой дисциплины стали два ведущих

принципа: 1) ни одно звуковое из­менение не может быть понято без обращения к

системе; 2) каждое изменение в фонологической системе является целенаправленным

[10, 84]. Уже в начале 30-ых годов Е. Д. Поливанов, комменти­руя работы Р.

Якобсона по диахронической фонологии, писал: основное требование у Р. Якобсона

заключается в том, что ни одно звуковое изменение «не должно и не может

рассматриваться изолированно, без связи с данной фонетической системой в целом,

ибо предметом исторической фонетики являются не отдельные из­менения единичных

звуков языка..., а именно эволюция последо­вательно сменяющих друг друга (от

поколения к поколению) си­стем фонетических представлений» [56, 135—136]. Из

этого следовало, что объяснение единичного факта возможно лишь на фоне общего —

целостной системы. Но как раз подобных представ­лений о конкретном содержании

понятия системы во многих слу­чаях и недоставало. Иначе говоря, исходное

данное, по отношению к которому следовало бы, согласно общим требованиям

лингвисти­ческого анализа, производить оценку частных изменений, оста­валось

зачастую весьма расплывчатым.

«Не отдельные изменения приводят к изменению системы в целом, — подчеркивает С.

Д. Кацнельсон, — а наоборот, история системы, обусловленная присущими ей

противоречиями, опреде­ляет историю отдельных фрагментов системы, в том числе и

от­дельных звуков» [30, 15]. Но ведь для того, чтобы восстановить историю

системы и представить себе систему как таковую, нам необходимо обратиться

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100