Книга: Общее языкознание - учебник

Sprachen der britischen Inseln. Tьbingen, 1959, стр. 109).

9 Пример заимствован из кн.: Н.

Wagner. Das Verbum in den Sprachen der britanischen Inseln. Tьringen, 1959,

стр. 153—154.

10 Пример взят из кн.: Б. X.

Балкаров. Адыгские элементы в осетинском языке. Нальчик, 1965, стр. 76.

11 Пример заимствован из кн.: S.

К. Сhatterji. The origin and develop­ment of the Bengali language, p. II.

Calcutta, 1926, стр. 1050.

12 Пример заимствован из кн.: Т. И. Катенина. Язык маратхи. М., 1963, стр. 8.

13 Пример заимствован из ст.: В.

Е. Злобина. К проблеме лексической интерференции в карельском языке. — В сб.:

«Вопросы финно-угорского языкознания». М., 1966, стр. 190.

14 Пример взят изки.: Г. Н.

Макаров. Образцы карельской речи. М. — Л., 1963, стр. 67.

15 Материал взят из кн.: Э. В.

Севортян. Крымско-татарский язык. — В кн.: Языки народов СССР, т. II. М., 1966,

стр. 257.

16 Историческая справка взята из

кн.: Г. Н. Макаров. Образцы карель­ской речи. М. — Л., 1963, стр. 3.

17 В так называемых дардских языках подобные звуки являются вторичными.

18 Примеры из коми-зырянского и финского заимствованы из [128].

* буква i имеет диакритич. знак, аналогичный ?.

19 Пример взят из кн.: Н. Rоthе.

Einführung in die historische Laut- und Formenlehre des Rumänisclien.

Halle, 1957, стр. 64.

20 Материал заимствован из кн.: W.

Ноrn. Sprachkörper und Sprachhfunktion. Leipzig, 1923, стр. 82—96.

21 Примеры из древнеанглийского

языка заимствованы из кн.: В. Д. Аракин. Очерки по истории английского языка.

М., 1955, стр. 151, 239, 244.

22 По свидетельству М. А.

Соколовой (см. ее «Очерки по исторической грам­матике русского языка». Л.,

1962, стр. 118), их звуковая значимость, сооб­щающая форме выразительность,

сыграла огромную роль.

23 Ср.: Н. В. Юшманов. Сибилянтная

аномалия в числительных тигринья, «Africana», М. — Л., 1937, стр. 77 и след.

24 Примеры заимствованы из [54, 194—195].

25 Пример взят из [128, 191].

26 Пример взят из кн.: J. Вloch.

La formation de la langue marathe. Paris, 1919, стр. 207.

27 Пример заимствован из кн.: Д.

В. Бубрих, Историческая грамматика эрзянского языка. Саранск, 1953, стр. 206.

28 Пример заимствован из кн.: J.

Beronka. Lappiache Kasusstudien. «Etnografiske Museums Skrifter», Oslo, Bd 2,

H. 2, стр. 60.

29 Материал заимствован из кн.: К.

А. Аллендорф. Очерк истории французского языка. М., 1959, стр. 43.

30 Пример взят из [128, 193].

32 Не считая ш, ж, ц, возникших в результате отвердения ш', ж', ц'.

33 Примеры взяты из кн. А. А. Уфимцевой [79].

34 О развитии взглядов на механизм

и следствия языковых контактов см. [152, 13—42].

35 О билингвизме см. [116; 117; 173, 786—797].

36 Обзор проблематики психолингвистических механизмов двуязычия см. [11].

37 О структурном типе пиджинов и

креолизованных языков см. [111, 376 386; 112; 122, 373—374; 142; 155; 159,

394—414].

38 Пример заимствован из раб.: Кr.

Sandfeld. Linguistique balkanique. Problèmes et résultats. Paris,

1930.

39 О проницаемости различных

языковых уровней в ходе интерференции см. [22; 102; 161; 171].

40 Согласно подсчетам А. Граура

(Al. Graur. Încercare asupra fondului principal lexical al limbii

romîne. Bucureşti, 1954, стр. 59), только в основ­ном лексическом

фонде румынского языка имеется 21,49% славянских элементов.

41 Пример заимствован из [50, 100—106].

42 Пример заимствован из раб.: Дж.

Ш. Гиунашвили. Система фонем персидского языка. — «Труды ТГУ», т. 116. Тбилиси,

1965, стр. 35—37.

43 Пример заимствован из [106].

44 К соотношению всех трех понятий см. [95].

45 A. Mirambe1. Précis de grammaire élémentaire du grec moderne. Paris,

1939, ñòð. XXII.

46 Материал из истории

французского языка заимствован из кн.: К. А. Аллендорф. Очерк истории

французского языка. М., 1959, стр. 36—53, 103.

47 Пример заимствован из раб.: Т.

М. Шеянова. Развитие лексики эрзя-мордовского литературного языка в советскую

эпоху. Автореф. канд. дисс. М., 1968, стр. 15.

48 Е. С. Истрина. Синтаксические

явления Синодального списка в I Новгородской летописи. Л., 1923.

1 Ср. также: «Различия,

существующие между речью (явление психологи­ческое) и языком (общественное

явление)» [78, 32].

2 Об американской психолингвистике

см. [1; 37], в той же нашей работе см. о соответствующих направлениях во

Франции, Германии и Румынии; о школе Фёрса — Малиновского [31], о «языковом

существовании» [28; 55].

3 Подобная концепция «системной

локализации психических функций» была впервые разработана Л. С. Выготским.

4 Легко видеть, что мы опираемся

здесь на традиционную дескриптивную модель «единица — вариант». Эта модель

аналитическая с че­тырьмя независимыми уровнями (лексематический,

морфематический, фонематический, сонематический, или уровень звукотипов). Ничто

в принципе не меняется, если будет использована любая другая модель — при

непременном условии, что сохраняется различие между мо­делью языка и моделью

механизма, порождающего язык. Здесь для просто­ты мы не затрагиваем проблемы

текста. Строго говоря, сегмент потока речи, используемый для выделения

лингвистических единиц, и сегмент по­тока речи, используемый для выделения

единиц порождения, принадле­жат разным данностям: первый — тексту как

элементарной модели потока речи; второй — самому потоку речи, т. е. процессу

речевой деятельности (см. [41, 58]).

5 О понятии «опосредствованная

репрезентация» см. [38, 31]. По идее Осгуда, это часть реакции на

соответствующее данному речевому стимулу реальное событие, т. е. значение,

взятое в чисто прагматическом аспекте (см. об этом ниже).

6 Ср. также различие

«непосредственного» и «опосредствованного» языко­вого сознания у Г. Вейнриха

[149, 51].

7 См. [3, 93]: «Те или иные мысли

выражаются во внешней речи только потому, что предварительно они оказываются

словесно выраженными по внутрен­ней речи». Более подробно о различии внутренней

речи и внутреннего про­граммирования высказывания, а также внутреннего

проговаривания см. [36].

8 [15, 369—373]. Выготский

приписывает внутренней речи три важнейшие характеристики: преобладание смысла

над значением; агглютинация смыс­лов; синтагматическое взаимодействие смыслов.

«Переход от внутренней к внешней речи есть сложная динамическая трансформация —

превраще­ние предикативной и идиоматической речи в синтагматически

рас­члененную и понятную для других речь» [15, 375]. Л. С. Выготский и

осо­бенно А. Р. Лурия относят эти характеристики и к внутренней программе

речевого высказывания.

9 Еще ранее аналогичное деление находим у Л. Блумфилда [6, 144].

10 Ср. разграничение

«денотативного» и «коннотативного» значений в совре­менной американской науке.

11 О «синтагматических» и «парадигматических» ассоциациях см. [98].

12 На это же различие форм

мышления и форм логического знания указы­вает советский философ Э. В. Ильенков

(см. [27]).

13 См. об этих работах [39].

14 Такой бесконтрольный перенос

лингвистических моделей в психолингви­стику вызвал довольно бурный протест Дж.

Миллера [124]. Но сам он в своих работах нередко грешит подобным переносом.

15 См. охарактеризованное выше

понятие «обратимости» предложения у Д. Слобина [141].

1 Именно полемической

направленностью объясняется, по-видимому, об­разно-экспрессивная форма первого

предложения широко цитируемого высказывания: «На «духе» с самого начала лежит

проклятие — быть «отя­гощенным» материей, которая выступает здесь в виде

движущихся слоев воздуха, звуков — словом, в виде языка. Язык так же древен,

как и соз­нание: язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь

тем самым существующее и для меня самого, действительное созна­ние, и, подобно

сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоя­тельной необходимости

общения с другими людьми» [50, 29].

2 Отметим, что изменение порядка

слов при переводе предложения: Die unmittelbare Wirklichkeit des Gedankens ist

die Sprache (в переводе: «Язык есть непосредственная действительность

мысли») нарушает логическую связь. Ведь и здесь, как ясно из контекста,

исходным является «мысль», а не «язык». А именно это высказывание особенно

часто цитируется вне контекста.

3 Однако в неявной форме такое

понимание еще проявляется в отношении частных случаев этой связи, на них укажем

ниже.

4 Интересно в этой связи

обратить внимание на вполне закономерную эво­люцию взглядов по этому вопросу у

Г. П. Щедровицкого, который внача­ле защищал только гносеологический подход к

языку [98], а затем только деятельностный, но в конце концов пришел к тому, что

«два по видимости противоположных определения языка 1) как знания и 2) как

реально­сти — оказываются совместимыми и даже необходимо дополняющими друг

друга» [97, 85]. То, что предварительно казалось дизъюнкцией, оказывается при

углублен­ном познании — конъюнкцией, и в этом одна из важнейших

закономер­ностей познания.

5 Нужно отметить, что и при

исследовании языковых значений в гносеоло­гическом аспекте не исключены

элементы эксперимента. На это указывал, например, Л. В. Щерба, который всячески

защищал правомерность экспе­римента в изучении системы языка, в первую очередь

различных преобра­зований (замен, парафраз и тому подобное), которые издавна

применялись в конкретных языках для выявления омонимии и синонимии [99]. В

послед­нее время можно отметить также попытки теоретического осмысления этих

приемов в связи с обсуждением вопросов трансформационного метода (см., например

[25; 40; 85]).

6 Как отмечает Я. А. Пономарев,

в психологии проявляются тенденции к аб­солютизации одной или другой стороны:

«За разными взглядами на при­роду психического (которых придерживались

психологи-материалисты в последние годы) можно разглядеть две основные позиции:

одна из них подчеркивает отображательную функцию психических явлений и

тракту­ет их как идеальное субъективное отражение объективного мира; другая,

подчеркивая регулирующую функцию психического, сводит психическое к нервному»

[67, 117].

7 Можно сослаться здесь не

только на многочисленные высказывания в поль­зу этой точки зрения, но и на тех

авторов, которые считают, что язык имеет лишь одну функцию. Так, например, Г.

В. Колшанский утверждает, что язык имеет только функцию выражения мышления

[34], а Р. В. Пазухин доказывает, что можно говорить только о коммуникативной

функции языка [62]. (Подробнее см. в гл. «К проблеме сущности языка»).

8 Может быть следует согласиться

с С. Л. Рубинштейном, что выражение экспрессии и убеждения входят в

коммуникативную функцию и поэтому их вряд ли стоит выделять особо.

9 Такое противопоставление мысли

и речи, познания и коммуникации в этом смысле можно вывести из следующего

высказывания С. Л. Рубинштейна: «Говорить — еще не значит мыслить. (Это

банальная истина, которая слиш­ком часто подтверждается жизнью). Мыслить — это

значит познавать; говорить — это значит общаться. Мышление предполагает речь;

речь пред­полагает работу мысли: речевое общение посредством языка — это обмен

мыслями для взаимопонимания. Когда человек мыслит, он использует языковой

материал, и мысль его формируется, отливаясь в речевые форму­лировки, но

задача, которую мышление разрешает, — это задача познава­тельная». Правда,

дальнейшее замечание как будто уточняет это выска­зывание по крайней мере

смягчает его категоричность: «Познавательная работа над мыслями, облеченными в

речевую форму, отлична от работы над самой речью, над текстом, выражающим эти

мысли. Работа над тек­стом, над речью, — это отработка языковой оболочки мысли

для превра­щения последней в объекты осуществляемого средствами языка речевого

общения» [71, 110]. Здесь автор подчеркивает различный характер работы мысли в

зависимости от того, направлена ли она на непосредственно по­знавательные или

коммунитативные цели, но это требует уточнения пре­дыдущей мысли, о том, что

говорить — еще не значит мыслить. По-види­мому, нужно признать наличие

мыслительной деятельности и в «говоре­нии», в процессе общения, исключив из

этого, так сказать, патологические случаи «безмысленного» говорения, на которые

Рубинштейн намекает в скобках (см. также гл. «Психофизиологические механизмы

речи»).

10 В качестве обоснования

представляемого здесь взгляда на соотношение языка и речи, противостоящего

тенденции рассматривать язык и речь как коррелятивные понятия, отсылаем к

работе Й. М. Коржинека [37].

11 Эти вопросы составляют основную проблему стилистики.

12 Для мысли на ступени

внутренней речи характерна сокращенно предика­тивная, «сжатая» языковая форма,

которая развертывается в сообщение, в «полное» высказывание на уровне внешней

речи, для целей коммуника­ции. Исследования внутренней речи все больше

показывают, что это осо­бый вид мыслительной деятельности, который можно

рассматривать как промежуточное звено между познанием и коммуникацией. Хотя

соверше­ние перехода и не обязательно в каждом отдельном случае, но на основе

внутренней речи оно может быть при надобности осуществлено.

13 Говоря об обязательности

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100