Книга: Общее языкознание - учебник

Все это вызвало появление новых научных направлений, стре­мящихся обеспечить

комплексный подход к исследованию речевой деятельности (речевого поведения)

и, прежде всего, вскрыть, опи­раясь как на лингвистические, так и на

психофизиологические данные, пути формирования, особенности организации и

законо­мерности функционирования языковой способности.

Комплексные исследования осуществляются под флагом раз­личных наук — психологии,

физиологии, лингвистики и т. д., вплоть до философии, с одной стороны, и

медицины — с другой. В последние годы наметилась тенденция к консолидации работ

в области психофизиологических механизмов речи и ее восприятия под маркой

«психолингвистических». Нам уже приходилось отме­чать неудачность этого

термина, вызывающего, в частности, ненуж­ные ассоциации с американской

психолингвистикой, однако он оказался пока наиболее подходящим [51; 72].

Встречая этот термин применительно к исследованиям, ведущимся в СССР,

читатель<316> должен иметь в виду частично отмеченную ниже специфику

совет­ской науки — прежде всего в плане различного понимания сущ­ности и

специфики психики человека.

Работы такого рода появились после второй мировой войны поч­ти во всех

крупнейших «научных державах» мира. В СССР это выразилось прежде всего в

углубленном исследовании афазий, переросшем в так называемую

«нейролингвистику»; систематиче­ское исследование нормального речевого

поведения началось у нас позже — в 60-х гг. В США это была так называемая

«психолингви­стика», в Японии — направление «языкового существования» (гэнго

сэйкацу), в Англии — функциональная лингвистика школы Фёрса, частично

восходящая к взглядам Б. Малиновского, и т. д. Мы не будем давать здесь

детальной характеристики всех этих работ и направлений, ограничившись ссылкой

на существующую литературу2.

Остановимся лишь на наиболее существенном из них — на американской

психолингвистике.

Считается, что психолингвистика возникла в 1954 году в ре­зультате специально

собравшегося в г. Блумингтоне (США) меж­дисциплинарного семинара, в котором

приняли участие крупней­шие психологи и лингвисты Соединенных Штатов. Участники

семинара выработали общую теоретическую платформу, сформули­ровали важнейшие

определения и наметили направление основных исследований на ближайшее время.

Все эти материалы были изда­ны в виде коллективной монографии под общим

названием «Психо­лингвистика» [137]. Вдохновителем этой работы и ее основным

автором был видный психолог Ч. Осгуд. Американская психо­лингвистика опирается

на три основных научных направления — это: а) дескриптивная лингвистика; б)

бихевиористская психоло­гия, т. е. такая психология, которая стремится свести

теоретиче­скую модель поведения человека к системе стимулов и вызванных ими

реакций; в) математическая теория связи, или теория инфор­мации. Первый из этих

источников психолингвистики за истекшее время претерпел значительные изменения:

сейчас многие психо­лингвисты исходят не из дескриптивного, а из

трансформацион­ного понимания языка. Второй выступал и продолжает выступать в

психолингвистике главным образом в виде «трехуровневой мо­дели поведения»,

разработанной Осгудом. Эта модель стремится примирить традиционные

бихевиористские идеи о речевом пове­дении как сочетании стимулов с реакциями и

экспериментальные данные, требующие введения в такую модель промежуточного

опос­редствующего механизма — того, что мы назвали выше языковой способностью.

Однако следует иметь в виду, что для Осгуда, как<317> и для большинства

психолингвистов, этот механизм есть лишь ап­парат, улучшающий пассивное

приспособление организма к среде.

Важнейшими вехами развития американской психолингвис­тики после 1954 года

были 1957 год — год выхода известной моно­графии Осгуда (в соавторстве с

двумя его учениками) «Измерение значения» [134], 1961 год, когда один из

участников первого психо­лингвистического семинара лингвист Сол Сапорта издал

хресто­матию важнейших психолингвистических работ [136], и 1965, особенно

богатый важными изданиями, касающимися психолингви­стических вопросов [101;

146]. В настоящее время в США суще­ствует специальный журнал, почти

наполовину занятый психо­лингвистическими публикациями, — «Journal of Verbal

Learning and Verbal Behavior».

Что касается советской науки, то в ней еще в 20—30 гг. сущест­вовали

тенденции к комплексному подходу в исследовании речи. Назовем, в частности,

петербургскую школу русской лингвистики — учеников И. А. Бодуэна де Куртенэ,

в частности — Л. В. Щербу, Е. Д. Поливанова, Л. П. Якубинского, С. И.

Бернштейна и др. [34]. Но особенно существенное значение для дальнейшего

форми­рования «психолингвистического» понимания речи имели, во-пер­вых,

психологические работы Л. С. Выготского, особенно его впер­вые опубликованная

в 1934 г. монография «Мышление и речь» (см. [15, 38]), во-вторых, ведшиеся

независимо от них физиологические исследования Н. А. Бернштейна [4],

оказавшие огромное влияние на наши современные представления о механизмах

деятельности вообще, а не только речевой.

Важнейшими особенностями концепции Выготского и его шко­лы являются следующие:

во-первых, это идея опосредствованного характера человеческой психики. Именно

то, что человеческая психика, по Выготскому, опосредствована употреблением

орудий и особенно знаков, является ее основным качественным отличием от психики

животных. Частным случаем знаков являются языковые знаки: таким образом, язык

выступает не как простая количествен­ная «прибавка» к психике, а как ее

конституирующий элемент. Поэтому можно говорить о сознании человека как о

языковом сознании par exellence. Во-вторых, это идея деятельности. В отличие от

большинства других направлений, школа Выготского исходит из представления об

активном характере деятельности, которая протекает не в порядке пассивного

приспособления орга­низма к окружающей среде, а как процесс «опережающего

отра­жения» (И. П. Павлов). Именно эта специфически человеческая способность,

опираясь на общественный опыт, закрепленный в орудиях и знаках, заранее

планировать своеповедение, активно регулируя окружающую действительность, и

воздействовать на нее (в отличие от животного, которое, будучи в состоянии

исполь­зовать лишь собственный опыт, всегда находится в отношениях пассивного

приспособления к действительности и не способно пла<318>нировать свое

поведение) и обусловливает ту важнейшую с фило­софской точки зрения особенность

человеческой деятельности, которую Маркс обозначил как «практическое созидание

пред­метного мира» [49, 566] и неоднократно подчеркивал в своих трудах.

Та же идея «опережающего отражения» действительности ле­жит в основе

физиологической концепции Н. А. Бернштейна, ко­торый видит специфику

человеческой деятельности в способности человека руководиться в своем

поведении «моделью будущего».

В настоящее время экспериментальные и теоретические иссле­дования

психофизиологических механизмов речи ведутся в СССР в различных направлениях.

Наиболее разработан к настоящему времени вопрос о порождении и восприятии

фонетической стороны речи. В этой области советская наука располагает такими

фундаментальными работами, как книга Н. И. Жинкина «Меха­низмы речи» и

коллективная монография под редакцией Л. А. Чистович и В. А. Кожевникова

«Речь. Артикуляция и восприятие». Зна­чительно меньше нам известно о

механизмах грамматической и осо­бенно семантической стороны речи. Соображения

на этот счет, как правило, основываются не на экспериментальных данных, а на

тех или иных априорных предпосылках.

В дальнейшем, давая характеристику современному состоянию наших знаний о

психофизиологических механизмах речевой дея­тельности, мы будем опираться

прежде всего на то направление в психологии и физиологии высшей нервной

деятельности, которое восходит к идеям Л. С. Выготского и Н. А. Бернштейна.

Не излагая всех экспериментальных работ, связанных с тем или иным вопросом,

мы будем останавливаться лишь на наиболее значительных из них.

Прежде чем перейти к непосредственному изложению, необхо­димо выяснить еще один

вопрос. Речь идет о том, насколько изла­гаемые далее модели (к сожалению, на

современной стадии иссле­дований мы не можем еще говорить об одной модели,

охваты­вающей все компоненты речевого механизма) отражают реальное устройство и

функционирование человеческого организма. Этот вопрос возникает в связи с тем,

что: а) в настоящее время значи­тельная часть моделей, как уже упоминалось,

опирается на мате­риал, полученный различными косвенными путями, в частности

путем анализа готового текста; так, модель семантиче­ского синтеза,

разрабатываемая в последние годы И. А. Мельчуком, безусловно отражает

закономерности речевой деятельности носи­теля языка, но строится на собственно

языковом материале и пред­назначается в основном для специфических целей,

связанных с МП; б) даже и те модели, в основе которых лежит непосредственное

экспериментальное исследование речевой деятельности, отражают далеко не все

детали моделируемого механизма. Например, говоря далее об уровневом строении

языковой способности, мы полностью<319> игнорируем физиологические

закономерности, так сказать, низших рангов, обеспечивающие такое строение.

Излагаемые нами модели будут отбираться соответственно их значимости для

лингвиста, а точнее — соответственно их «объяс­нительной силе» при

интерпретации тех или иных собственно линг­вистических явлений и

закономерностей (или, что для нас в данном случае безразлично, явлений и

закономерностей, наблюдаемых нами в процессах функционирования языка в

обществе и в процес­сах усвоения родного или иностранного языка). Так,

например, для нас не представляют в данной работе интереса все

физиологические тонкости, связанные с процессом восприятия речи; однако те

момен­ты в модели восприятия речи, которые связаны с введением в эту модель

исконно лингвистических понятий (слово, слог, фонема), будут освещены более

подробно, как и моменты, обусловливающие особенности восприятия, релевантные

при обучении иностранному языку.

Следует, таким образом, всюду иметь в виду, что мы отнюдь не претендуем на

сколько-нибудь полное описание устройства и функ­ционирования речевых

механизмов, но берем в них лишь то, что существенно с точки зрения лингвиста.

ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ РЕЧИ. ПАТОЛОГИЯ РЕЧИ

В современной физиологии еще довольно сильна тенденция представлять всякую

речевую деятельность как реализацию одних и тех же физиологических

механизмов. Между тем на самом деле речевая деятельность может обеспечиваться

разными, принципиально различными механизмами; это зависит от кон­кретного

содержания и целенаправленности того или иного рече­вого акта.

Порождение или восприятие речи может протекать по законам простейшей

рефлекторной деятельности, а речевые стимулы могут быть первосигнальными

раздражителями. Например, для бегуна на старте слово марш как раз

является первосигнальным раздражи­телем: спортсмену не нужно понимать это

слово, оно воздей­ствует на него самим фактом своего появления. Сходна с

описанной в физиологическом смысле ситуация, когда мы, услышав свое имя, кем-то

громко названное, автоматически оборачиваемся, и т. д. Эле­ментарные вербальные

реакции (типа Привет! — Привет!), по-видимому, осуществляются также по

сходному принципу.

Однако такого рода ситуации не типичны для речевой деятельности. Гораздо более

часты случаи, когда при порождении и восприятии речи мы оперируем словами, как

«сигналами сигна­лов» (И. П. Павлов), т. е. производим бессознательный (или

соз­нательный) выбор и отождествление этих слов на основе их

зна­чения.<320>

Однако физиологическая основа речевой деятельности не ис­черпывается и этим.

Независимо от того, говорим ли мы о «первосигнальных» или «второсигнальных»

раздражителях, в обоих слу­чаях мы остаемся на уровне условнорефлекторных

процессов. При таком понимании любая константная последовательность звуков

или слов представляет собой с физиологической точки зрения «ди­намический

стереотип», а речевая деятельность в целом — слож­ную систему таких

стереотипов. С другой стороны, для каждого ре­чевого раздражителя

постулируется физиологический коррелят, локализующийся в определенной точке

коры больших полушарий головного мозга человека: объединение таких

раздражителей осу­ществляется путем установления более или менее постоянных

свя­зей между их мозговыми локализациями. Точно так же определен­ным

психическим функциям, связанным с речевой деятельностью (таким, как понимание

слов, понимание фраз, спонтанное называ­ние предметов, речь фразами),

приводится в соответствие опреде­ленный четко локализованный участок коры

больших полушарий головного мозга.

Как показывают многочисленные исследования последних деся­тилетий,

осуществленные как физиологами (П. К. Анохин, Н. А. Бернштейн), так и

психологами (А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, Д. Н. Узнадзе, в США — Дж. Миллер),

такого понимания физио­логической основы речевой деятельности недостаточно

для ее ин­терпретации.

Более ста лет назад (1861) П. Брокб открыл, что при пораже­нии определенного

участка коры головного мозга (задняя треть нижней лобной извилины левого

полушария) у больных появля­ются нарушения речевой артикуляции

(произношения). Брока сделал из этого вывод, что этот участок есть «центр

моторных обра­зов слов», которые локализуются именно в этой области мозга.

Несколько позже (1874) К. Вернике, описав случай нарушения понимания речи при

поражении задней трети верхней височной извилины левого полушария, заключил,

что в этом участке коры ло­кализуются «сенсорные образы слов». Эти

исследования породили целый ряд аналогичных работ, в результате которых все

мысли­мые психические функции, связанные с речью, были «распределе­ны» между

определенными участками коры, причем эта локализация понималась весьма

упрощенно. Как писал в те годы один из физио­логов (Т. Мейнерт), «каждое

впечатление находит новую, еще не занятую клетку... Впечатления... находят

своих носителей, в ко­торых они навсегда сохраняются друг подле друга».

Такое упрощенное представление о физиологических меха­низмах речевой (и вообще

психической) деятельности уже в те годы критиковалось X. Джексоном, выдвинувшим

идею «вер­тикальной» организации психических функций. По Джексону (эти его

взгляды сейчас являются общераспространенными), каждая функция, осуществляемая

нервной системой, обеспечивается не<321> ограниченной группой клеток, а

сложной иерархией уровней физио­логической организации нервной системы. Иными

словами, чтобы человек произнес слово, мало активизировать «ответственную» за

это (по старым представлениям) группу клеток коры больших полу­шарий мозга: в

порождении этого слова участвуют различные по природе, структуре и

«глубинности» мозговые механизмы, причем эти механизмы будут различаться в

зависимости от того, произно­сится ли слово, например, произвольно или

автоматически.

Такая точка зрения получила развитие в работах советского физиолога П. К.

Анохина, которому принадлежит разработка по­нятия «функциональная система».

Согласно этому понятию, слож­ные формы психической деятельности обеспечиваются

спе­цифическим физиологическим механизмом, представляющим со­бой сложное

взаимодействие звеньев, расположенных на различ­ных уровнях нервной системы,

причем при тождестве решаемой задачи номенклатура конкретных звеньев, входящих

в функцио­нальную систему, может меняться в довольно широких пределах (чем

объясняется возможность частичного, а иногда и полного вос­становления

нарушенных психических функций у больных с по­ражениями определенных участков

коры головного мозга)3.

Особенно много занимался подобными системами (на материа­ле регуляции

движений) Н. А. Бернштейн. Он выдвинул концеп­цию функциональной

физиологической системы как системы само­регулирующейся, в которую в качестве

одного из звеньев входит прогнозирование будущей ситуации. Эта концепция,

находящая параллель в теории «акцептора действия» П. К. Анохина и во

взгля­дах американского психолога Джорджа Миллера, восходит к идее И. П.

Павлова о «предупредительной деятельности», или опережа­ющем отражении

действительности нервной системой человека.

Под углом зрения исследований Анохина, Бернштейна и др. физиологической

основой речевой деятельности является специ­фическая функциональная система

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100