Книга: Общее языкознание - учебник
Вместе с тем при рассмотрении соотношения структурной организации языка и ее
нормативной реализации обнаруживается известный парадокс, заключающийся в том,
что норма одновременно трактуется как категория более узкая, чем структура, так
как число потенциально существующих возможностей реализации<556> языковых
элементов может быть значительно больше, чем то, что реализовано в конкретном
историческом языке [39, 174 и 236] для определенных словоформ и лексем
13. Так, для испанского языка Э. Косериу приводит три теоретически возможные
словообразовательные пары: 1) rendimiento — rendiciуn, 2) remordimiento —
remordiciуn и 3) volvimiento — volviciуn. Однако лишь в первом случае в норме
испанского языка действительно реализованы обе возможности (ср. rendimiento
'производительность' — rendiciуn 'сдача, капитуляция'). Во втором случае
оказался реализованным лишь один словообразовательный вариант (ср.
remordimiento 'угрызения совести'), а в третьем случае — ни одного [39, 238]
14.
На соответствующие нормативные ограничения реализаций, т.е. на их
«избирательность», не раз обращали внимание и исследователи русского языке,
ср. начальник — начальница, певец — певица, но: дворник, министр,
врач и т. п. (ср., однако, разг. дворничиха, врачиха или
министерша — последнее только для 'жены министра', причем с ироническим
оттенком). Заметим, что подобная асимметрия в соотношении структуры языка и его
нормы является существенным резервом для его изменения и развития [39, 236].
Избирательный характер нормативных реализаций по отношению к структурным
потенциям языковой системы проявляется также и в том, что одной и той же
языковой структуре могут соответствовать — и часто действительно соответствуют
— несколько параллельных норм. В результате возникает несколько хотя и весьма
близких, но отнюдь не подобных «наборов» реализаций, находящихся между собою в
отношениях частичного варьирования
15. Это наблюдается, например, при использовании одного и того же языка на
разных территориях и в разных государствах (ср., например, варианты испанского
языка в Испании и странах Латинской Америки, или английский язык в Англии и
Америке и т. д.).16<557>
Второй вопрос, который необходимо рассмотреть при определении нормы и
отграничении ее от других лингвистических понятий, — это вопрос о
соотношении нормы и узуса.
Норма, являясь понятием функционального плана, включает, согласно приведенному
определению, наиболее устойчивые, традиционные реализации, принятые обществом
и в той или иной мере осознаваемые им как правильные и обязательные. Так как
данное определение не покрывает всей совокупности реально существующих
реализаций структуры того или иного языка, то норма не может оставаться
единственным понятием, представляющим реализацию и функционирование языка.
Другим понятием функционального плана и является узус, отличающийся от нормы
тем, что он всегда содержит определенное число окказиональных, нетрадиционных
и даже некорректных реализаций, хотя некоторые из них могут быть, впрочем,
довольно устойчивыми (ср. русск. хочим, транвай, консомолец или нем.
Gebürge вместо Gebirge, interezant вместо interessant).
Структура языка и его узус (охватывающий, таким образом, всю совокупность
реальных употреблений языка) являются теми общими границами, в которых
существует языковая норма. Правда, соотношение структуры и нормы все еще
мыслится лингвистами различно в зависимости от трактовки ими самих этих
понятий. Оно может представать то как соотношение потенций («техники и
эталонов») и непосредственно реализованных моделей (Э. Косериу), то как
«чистая форма» (отношения между элементами) и их материальная манифестация
(субстанция), ср. у Ельмслева, то как «элементы и их связи» — в их
противопоставленности «функционированию (т. е. распределению и
использованию) этих элементов» (Э. А. Макаев [50]). Можно было бы назвать
здесь и иные интерпретации общей схемы (ср. [22; 70]), свидетельствующие о
все продолжающихся и далеко еще незавершенных поисках в определении сущности
указанных понятий.
Пока трудно определенно указать на возможные типы соотношения структуры и нормы
в разных языках. Можно предположить, что это соотношение в известной степени
зависит от самого языкового типа. В этой связи упомянем об отдельных — правда
довольно беглых — замечаниях Э. Косериу, который утверждает, что своеобразная
«асимметрия» в соотношении языковой структуры с планом ее реализации
характеризует прежде всего языки со сложной и разнообразной структурой,
относящиеся к флективному типу. Наряду с этим в языках с простой и регулярной
структурой — к последнему типу Косериу относит, например, агглютинативные
языки — все потенциально возможное является вместе с тем и конкретно
реализуемым [39, 237]. О подобной же тенденции пишет в отношении изолирующих
языков и Н. Н. Коротков [38, 11]. Положение об известной общей зависимости
характера норм от типа языковой структуры, само по себе еще недостаточно
изу<558>ченное и ясное, усложняется еще и тем, что для языков,
относящихся к одному и тому же типу, соотношение структуры и нормы также может
различаться, как это отчасти показал на материале французского и русского
языков В. Г. Гак [22].
Что касается характера соотношения нормы и узуса, то оно, видимо, также
значительно колеблется для разных языковых идиомов и разных исторических
периодов их существования. Однако для любой формы существования языка (в том
числе и для диалекта) норма и узус полностью не совпадают (ср. в этой связи
[83, 9]). Основанием для подобного утверждения является хотя бы то, что узус,
включая как традиционные, устойчивые, правильные, так и нетрадиционные,
окказиональные и ошибочные реализации, всегда шире нормы. Следует отметить,
что мысль о несовпадении нормы и узуса выражается лингвистами в различной
форме: так, например, О. фон Эссен определяет норму как «совокупность
директив для реализации», т. е. как нечто, стоящее над узусом [87, 121—122],
а Д. Нериус [98, 10] — как «инвариант языкового употребления».
ПРИЗНАКИ ЯЗЫКОВОЙ НОРМЫ И НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ЕЕ ИЗУЧЕНИЯ
Как следует из принятого определения, норма является одновременно и
собственно языковой и социально-исторической категорией. Объективная сторона
нормы воплощена в функционировании языка, тогда как ее «субъективная»
сторона связана с принятием и осознанием нормы коллективом, говорящим на
данном языке [67; 90].
Изучение нормы имеет различные аспекты, большинство из которых намечено
весьма бегло. Не имея возможности остановиться на всех этих аспектах, укажем
на некоторые существенные признаки языковой нормы, имеющие принципиальное
значение и для характеристики норм литературного языка.
К числу наиболее общих признаков языковой нормы можно отнести относительную
устойчивость и избирательность, а также обязательность и «правильность»
нормативных реализаций.
Эти признаки — уже сами по себе достаточно разнородные — обнаруживают различное
отношение к внутренней организации языка и «внешним» факторам, обусловливающим
его функционирование. Если устойчивость относится преимущественно (хотя и не
исключительно) к свойству самих языковых реализаций, то их обязательность и
правильность лишь в самой общей форме предопределяется языковой структурой, а
ведущим моментом служит здесь более или менее сознательная оценка тех или
иных<559> реализаций обществом. Что касается избирательности нормы,
проявляющейся и по отношению к структурным потенциям языка и по отношению к их
разнообразным реализациям в узусе, то и она определенным образом связана с
влиянием общества на язык, ибо, по замечанию М. М. Гухман, в «факте отбора
выступает историческая и социальная обусловленность общенародной нормы» [27,
ч. 1, 13]. Таким образом, большинство признаков языковой нормы имеет двойную
детерминированность, т. е. определяется как языковыми, так и внеязыковыми (по
преимуществу социально-историческими) факторами.
Норма как собственно языковой феномен
Рассматривая норму как некоторую совокупность реализаций, следует отметить,
что ее изучение должно тем самым основываться на установлении соотношения
структуры языка с ее нормативными реализациями, принятыми в определенный
исторический момент и для определенного языкового коллектива. Структура языка
полностью предопределяет реализацию лишь тогда, когда отсутствует
возможность выбора между знаками. В этом случае к норме относится
определение материальной формы знака, в чем проявляется наиболее
существенная, реализующая сторона нормы. При наличии выбора между знаками не
только конкретная форма их реализации, но и выбор одного, а не другого знака
относится к нормативному плану языка, в чем проявляется вторая — селективная
сторона нормы (ср. также [3; 22; 39; 64]).
Другим существенным аспектом изучения нормы является характеристика самих
нормативных реализаций, которые, в свою очередь, можно рассматривать в двух
планах. Во-первых, с точки зрения степени их устойчивости; при этом
рассматриваются как константные, так и вариантные реализации, входящие в
норму, и определяется допустимый для изучаемого языка на определенных
участках реализации его структуры диапазон варьирования (см. далее, стр. 569,
584). Во-вторых, можно рассматривать эти реализации с точки зрения их
относительной продуктивности и их отбора и распределения по разным сферам
использования языка.
В настоящий момент важность изучения категории вариантности для определения
характера норм является широко признанной (см., например: [4; 30; 35; 36;
41; 65; 95] и т. д.), хотя исследование инвариантности на материале
различных языков, в сущности, еще только начинается.
Э. Косериу, уточняя предложенное им понятие нормы и приписывая ей наряду с
реализующей и регулирующую функцию по отношению к различным вариантным и
изофункциональным средствам, выделяет два основных типа вариантов, между
которыми норма поддерживает известное равновесие: с одной стороны —<560>
это «внутреннее равновесие между комбинаторными и дистрибутивными вариантами и
между различными системными изофункциональными средствами, а с другой — внешнее
(социальное и территориальное) равновесие между различными реализациями,
допускаемыми системой...» [39, 174].
Высказанная Э. Косериу мысль о специфической нагрузке явлений нормы была
поддержана и другими лингвистами (см., например, [45, 207; 46, 32—33]).
Согласно этой мысли даже разного рода вариантные элементы, входящие в норму,
могут считаться тождественными далеко не во всех отношениях. Весьма часто они
обладают дифференциальными признаками вторичного порядка — стилистическими,
территориальными, социальными. Эти признаки также образуют своеобразные ряды
«противопоставлений», хотя и иного рода и менее регулярные, чем те, из которых
складывается фундаментальная структура языка
17.
Для каждого языка норма является достаточно сложным явлением, позволяющим
выделить в ее пределах различные типы норм. Наиболее общими для различных
языковых идиомов следует, видимо, считать типы норм, соотнесенные с разными
уровнями языковой системы. При этом основой характеристики норм во всех
случаях должна быть оценка соотношения структурной организации каждого из
уровней языка и характера ее реализации. В этой связи также заслуживает
внимания идея Э. Косериу, отметившего, что соотношение «системного» (т. е.
несущего функциональные разграничения, структурного) и «нормативного»
планов весьма различно для разных ярусов языка. С точки зрения Косериу, «в
фонетическом преобладает система, в смысловом — и особенно грамматическом —
норма» [39, 238].
В фонетике к нормативному плану можно отнести, согласно точке зрения,
представленной еще у Н. С. Трубецкого [73] и позднее развитой Ж. Фурке [89],
следующие моменты: а) характер реализации фонем, связанный с определением
релевантных акустических признаков; б) определение границ, в которых тот или
иной признак является релевантным или нейтрализуется (ср.: Rades — Rates, но:
Rat — Rad [rat]); в) характер реализации тех или иных противопоставлений в
зависимости от их позиции в слове и их окружения (ср., например: Dach —
Tasse, но: leiden — leiten с точки зрения интенсивности придыхания смычных в
начале и середине слова); г) отграничение нормативных вариантов от случайных
колебаний и т. д.
Применительно к словообразованию понятие нормы рассматривалось вслед за Э.
Косериу Н. Д. Арутюновой [3]. Разграничение «системного» и нормативного планов
проводится ею по следующему принципу: общее значение словообразовательной
модели<561> (например, значение исполнителя действия, орудия действия и
т. п.) относится к системной функции словообразовательной модели, а все
конкретные лексические значения, которыми обладают производные, образованные по
этой модели, принадлежат к плану нормы. На нормативном уровне происходит
сужение, конкретизация семантики словообразовательной модели, в чем также
проявляется несовпадение структурного и нормативного планов (ср. выше стр.
556).
Любопытные, хотя и спорные соображения о принципах разграничения плана нормы и
структуры в лексике — по отношению к значению, — высказал Ю. С. Степанов. К
структуре он относит значение слова как совокупность определенных
дифференциальных признаков, а к норме — значение как указание на денотат
[69,71—72]18.Следует сравнить в
этой связи замечание А. А. Леонтьева и Л. А. Новикова, которые считают, что
«лексическая (семантическая) норма в широком смысле этого слова и есть
реализация дифференциального потенциала соответствующей структуры» [47, 108].
Согласно общему определению нормы и выделенным выше ее признакам, при
рассмотрении норм на разных уровнях языка должно учитываться кроме того
соотношение константных и вариантных реализаций, а также степень и характер
дифференциаций, существующих для вариантных реализаций у каждого из аспектов
языка. Обстоятельное рассмотрение данного комплекса вопросов пока
затруднительно в связи с тем, что конкретный языковой материал изучен в
намеченных направлениях еще очень мало. Обычно отмечается в общей форме
специфика лексической нормы по сравнению хотя бы с орфографическими и
морфологическими нормами. Эта специфика связана с тем, что инвентарь лексем
весьма широк, а их вариантность остается при всех условиях довольно
значительной. При этом преобладают варианты и синонимы, дифференцированные в
функционально-стилистическом, социальном, территориальном или хронологическом
планах. Таким образом, типы дифференциаций в лексической норме весьма
разнообразны, а сама лексическая норма должна рассматриваться в этой связи как
некая сложная совокупность разнообразных лексических слоев. Для сравнения
заметим, что, например, для орфографии, где инвентарь графем, напротив, весьма
ограничен, допустимая вариантность графем и орфограмм сравнительно
незначительна19, а
дифференциация имеющихся вариантов — слабая.<562>
Языковая норма как социально-историческая категория
Двойственная природа нормы обусловливает необходимость ее рассмотрения не только
в собственно языковом, но и в социально-историческом, т. е. «внешнем» по
отношению к самому языку аспекте20
. К данному аспекту — Г. В. Степанов обозначает его как «аксиологический» [67,
226] — относятся разные формы осознания и оценки обществом объективно
существующих языковых норм.
Степень осознания нормы, а также характер и формы ее оценки исторически
изменчивы, однако в любой исторической ситуации можно, с нашей точки зрения,
выделить две стороны, а именно — осознание нормативных реализаций, как
обязательных [3, 32] и как правильных [69, 71].
Императивность норм может быть сильнее или слабее в зависимости от разных
историиеских условий, в частности, известную роль может играть наличие
нескольких исторически сосуществующих возможностей реализации, недостаточно
дифференцированных для их носителей. Такая ситуация может создаваться,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100
|