Книга: Общее языкознание - учебник

чистом виде, либо сочетаться между со­бой. Наиболее часто встречается

комбинация второго и третьего типов, ведущая к созданию в языке цепочек

частичных тождеств, типичных для языков флективно-фузионного типа.

Уже говорилось, что в испанском языке значение буд. вр. и наст. вр. сосл. накл.

могут быть, в зависимости от синтаксических условий, выражены одной формой

(venga). Между тем буд. вр. изъявит. накл. имеет и свою «собственную» форму

(vendrб), кото<188>рая способна передавать еще и значение

предположительности, отнесенной к наст. вр. К этому можно добавить, что

значение буд. вр. в некоторых синтаксических позициях выражается формой наст.

вр. изъявит. накл. (viene). Описанную сеть отношений можно обобщить в следующей

схеме.

НЕДОСТАТОЧНОСТЬ ЗНАКОВОЙ СИГНАЛИЗАЦИИ. ВКЛЮЧЕНИЕ СМЫСЛОВОГО И СИТУАТИВНОГО

АППАРАТ ЯЗЫКА

В ходе предшествующего изложения было показано, что упот­ребление форм постоянно

выходит за пределы одной функции, а выражение одного значения не ограничивается

одной формой. Хорошо известно, сколь распространена, особенно в языках

флек­тивных, омонимия парадигматических форм и перекрещивание функций единиц

выражения. В естественных языках всегда широ­ко представлена омофония и

гетерофония (алломорфия), или ина­че — омосемия и гетеросемия. В них

присутствуют незначимые различия формы и в то же время остаются невыраженными

многие различия, существующие в плане содержания. Недостаточность средств

прямой сигнализации компенсируется вовлечением в ме­ханизм дифференциации

побочных, сопутствующих знаков, на­бора переменных речевых сигналов —

экспрессивной интонации, мимики, жеста, информации о классе соседних единиц и

т. п. В дистинктивный механизм языка включается также языковое значение. Смыслы

нередко разграничиваются через речевой или ситуа­тивный контекст. Мы различаем

то значение слова стол, которое реализуется в каждом случае, опираясь

либо на ту ситуацию, в которой оно было употреблено, либо на значение

сопутствующего ему имени или глагола: ср. 1) деревянный стол, сесть за

стол; 2) справочный стол, паспортный стол, стол находок, обратиться к

начальнику стола; 3) диетический стол, стол для больных яз­вой,

соблюдать стол.

Равновероятность выбора, не снятость полисемии знака со­держанием контекста

либо нарушает коммуникацию, либо соз­дает шутку, каламбур, игру слов.

Так, следующий отрывок из пьесы Маяковского «Баня» по­строен на том, что между

собеседниками постоянно происходит<189> нарушение взаимопонимания,

вследствие невключенности дополнительного аппарата дифференциации:

Оптимистенко: В чем дело, гражданин?

Проситель. Я вас прошу, товарищ секретарь, увяжите, пожалуй­ста, увяжите.

Оптимистенко. Это можно. Увязать и согласовать — это можно.

Каждый вопрос можно увязать и согласовать. У вас есть

отношение?

Проситель. Есть отношение... такое отношение, что прямо прохо­ду не дает.

Оптимистенко. Это как же, вопрос вам проходу не дает?

Проситель. Да не вопрос, а Пашка Тигролапов.

Оптимистенко. Виноват, гражданин, как же можно Пашку увязать?

Проситель. Это верно, одному никак не можно увязать. Но вдвоем, втроем,

ежели вы прикажете, так его и свяжут и увяжут. Я вас прошу, то­варищ,

увяжите вы этого хулигана. Вся квартира от его стонет...

Оптимистенко. Тьфу! Чего же вы с такими мелочами в крупное государственное

учреждение лезете? Обратитесь в милицию... Вам чего граж­даночка?

Просительница. Согласовать, батюшка, согласовать.

Оптимистенко. Это можно — и согласовать можно, и увязать. Каждый

вопрос можно и увязать и согласовать. У вас есть

заключение?

Просительница. Нет, батюшка, нельзя ему заключение давать. В милиции

сказали, можно, говорят, его на неделю заключить, а я чего, ба­тюшка, кушать

буду? Он ведь из заключения выйдет, он ведь опять меня побьет.

Оптимистенко. Виноват, гражданочка, вы же заявили, что вам согласовать

треба. А чего же вы мне мужем голову морочите.

Просительница. Меня с мужем-то и надо, батюшка, согласовать, несогласно

мы живем, нет, пьет он очень вдумчиво. А тронуть его боимся, как он партейный.

Оптимистенко. Тьфу! Да я же вам говорю, не суйтесь с мелочами в крупное

государственное учреждение.

Особенно велика роль семантического окружения в механиз­ме смыслоразличения

знаков, указывающих на отношения между словами. Так, например, знак твор. п.

указывает на разные типы отношений внутри следующих сочетаний: писать

шагом, облить водой, говорить намеками и т. д. Знак отно­шения может

интерпретироваться по-разному в зависимости от того, какие семантические типы

единиц он связывает. Ср. русск. чтение книги и чтение ученика;

англ. the shooting of the lions и the shooting of the hunters. В этом случае

принято считать, что семан­тический класс единиц приобретает синтаксическую

релевант­ность.

Таким образом, в функционировании языка участвует, наряду с собственно

семиотическим механизмом, еще и переменный, сколь­зящий аппарат дифференциации,

создаваемый смысловым и ситуа­тивным контекстом. Этот аппарат компенсирует,

выправляет сдвиги в отношениях между языковыми планами, порождающие

недостаточность знаковой сигнализации (омофонию).<190>

ИЗЛИШНЯЯ СИГНАЛИЗАЦИЯ. ОТСУТСТВИЕ ПРЯМОЙ СВЯЗИ МЕЖДУ

ЕДИНИЦАМИ ЯЗЫКОВЫХ ПЛАНОВ

Присутствие в языке незначимых, нефункциональных разли­чий формы и невыраженных

различий содержания побуждает предположить, что языковые планы не связаны (или

не всегда связаны) между собой непосредственно. Можно думать, что связь между

звучанием и значением осуществляется в языке ступенчато. На каждой ступени

происходит изменение критерия релевантно­сти, или иначе — принципов

отождествления единиц языка, в сто­рону их постепенного расширения,

постепенного отрешения от различий в форме, не несущих в тех или других

условиях дистинктивной функции. Так, различия между русскими фонемами [г] и

[ж], существенные с точки зрения современной фонологической системы, не влияют

на значение таких корневых морфем, как луг и луж

-ок, пирог и пирож-ок, берег-у и

береж-ешь. Изменение ре­левантности фонологических критериев на

морфологическом уров­не, частичное снятие фонологических оппозиций в составе

конкрет­ных морфем исследуется в морфонологии, изучающей связи между

фонологическим и морфемным уровнями языка. Но и морфемные различия оказываются

не всегда существенными для понимания следующей по величине единицы —

словоформы. Так, в приводи­мом ниже ряду одно и то же грамматическое значение

представлено разными морфемами (т. е. совершенно разными единицами выра­жения):

сестр-ой, брат-ом, ча-ем. Различия в морфемном строении

не мешают нам отождествлять такие слова, как иду — шел

, англ. go — wen-t. Подобные формы называются супплетивными,

так как они дополняют друг друга в парадигме, или, как теперь говорят,

находятся в отношении дополнительного распределения. Наконец, различия в

синтаксической организации не всегда суще­ственны для понимания смысловой

структуры словосочетаний и предложений. Присутствие разных падежных форм —

винитель­ного и творительного — в сочетаниях вести бригаду, возглавлять

трест — с одной стороны, и руководить бригадой, управлять тре­стом —

с другой, не отражается на смысловой структуре приве­денных словосочетаний, в

которых выражено действие, направлен­ное на некоторый объект.

Можно привести сходную серию примеров из английского языка. Фонематические

различия между [f] и [v] снимаются в морфемах half и halv-es.

Морфематическое различие в good и bett-er, boy-s

и ox-en оказывается безразличным для понимания этих образований. Разница

в словесной структуре can и to be able 'мочь' может быть сброшена со счетов,

когда последнее стоит в форме будущего времени, общей для простого глагола и

глаголь­ного сочетания42

.<191>

Таким образом, на пути от плана выражения к плану содержа­ния, от фонемного

яруса к семемному выделяется ряд уровней, зна­менуемых изменением критерия

тождественности: то, что пред­ставляется разным на более низком уровне, может

оказаться функ­ционально одним и тем же на более высоком уровне. Многие

дистинктивные черты постепенно нивелируются, «выходят из игры», перестают

выполнять смыслоразличительную роль внутри кон­кретных единиц следующего по

высоте уровня. Тождество озна­чаемого морфемы не обязательно предполагает

полное тождество фонематического состава означающего. Идентичность значения

слов не обязательно требует тождества входящих в него морфем (если считать

супплетивные элементы разными морфемами). Тож­дество смысловой структуры

некоторых словосочетаний и пред­ложений может быть установлено без

отождествления их синтак­сического строения.

Применение на разных уровнях неодинаковых критериев идентификации и ведет,

как уже отмечалось выше, к выделению в языке пар единиц, соответствующих

одному сегменту текста. Ср. фонема и морфонема, морфема и сема (или морфа и

морфема), слово и лексема, сло­восочетание и синтаксема (или словосоче­тание

и конфигурация). Эти единицы, тождествен­ные на одном уровне и

нетождественные на другом, покрывают асимметрию в строении языковых планов,

позволяя показать в описании языков нефункциональность некоторых различий в

форме.

Необходимость раздвоения всех значимых единиц языка про­диктована тем, что

асимметрия в строении языковых планов, которая была раскрыта выше на примере

минимальной значимой единицы (см. стр. 184—189), действительна не только по

отношению к простому знаку, но и применительно ко всем последующим, более

сложным, образованиям. Несовпадение формы и функции пронизы­вает всю структуру

языка, все его ярусы, все знаковые образова­ния. Устранение незначимых (и в

этом смысле излишних, «пустых») различий в форме оказывается возможным

благодаря тому, что формально различающиеся единицы встречаются, как правило,

во взаимоисключающих позициях, или иначе — находятся в отно­шении

дополнительного распределения. Таким образом, обилие вариантов в языке

нивелируется позицией, за которой закреплен каждый из них. Понятия варьирования

и позиции тесно между собою связаны.<192>

ТЕНДЕНЦИЯ ГРУПП ЗНАКОВ К ИДИОМАТИЗАЦИИ.

МНОГОПЛАНОВОСТЬ ОЗНАЧАЕМЫХ

Сдвиги между единицами содержания и выражения, особенно явственно заметные

внутри слова, выправляются в случае гетерофонии тем, что каждый вариант

соотнесен со строго определенным набором позиций. При омофонии смещения в

строении языковых планов выравниваются путем привлечения дополнительного

ап­парата дифференциации. Немалую роль в уточнении знаковой сиг­нализации

языка играет то свойство слова (и больших чем слово единиц), которое принято

называть идиоматичностью. Под идиоматичностью подразумевается произвольность

связи означаемого и означающего, конвенциональная закрепленность данного

смысла за данной формой. Абсолютно идиоматичной (немотивированной) единицей

языка может быть только простой знак. Но это свойство присуще, хотя и в

разной степени, также и составным образова­ниям — слову, словосочетанию,

предложению. Стремление к еди­ной знаковой функции характеризует в первую

очередь слово как свободную единицу языка, нивелируя в процессе его

семанти­ческой эволюции отдельные значения входящих в него морфем.

Вернемся к приводившемуся уже ранее примеру (см. стр. 187). Наиболее широко

распространенным значением испанского уффикса -уn является значение

увеличительности (ср. hombrуn 'очень крупный мужчина', cucharуn 'большая

ложка'). Можно было бы подумать, что pelуn (от существительного pelo

'волосы') означает 'длинные или густые волосы, шевелюра'. Но никому из

говорящих по-испански никогда не придет в голову связать это значение со

словом pelon. Когда суффикс -уn присоединяется к названиям частей тела,

значение увеличительности в нем обычно осложняется значением принадлежности:

суффикс -уn указывает не на сам предмет, а на его владельца, обладателя. Ср.

barrigуn 'пузатый', cabezуn 'головастый'. Согласно этой словообразова­тельной

модели слово pelуn должно было бы означать 'волосатый', 'косматый',

'длинноволосый'. Но и на этот раз мы попали паль­цем в небо. Pelуn указывает

не на наличие признака, а как раз наоборот — на его отсутствие. Это слово

значит 'лысый, безволо­сый'. Тот, кто захочет понимать смысл сообщения, не

отступая от смысла знаковых сигналов, окажется в этом случае жестоко

обма­нутым. Но говорящие по-испански никогда не вводят друг друга в

заблуждение, употребляя слово pelon, так как они знают, что его значение, как

и значение огромного множества других слов и сочетаний слов, идиоматично, т.

е. в определенной степени неза­висимо от значений образующих его частей.

Рождение (или лучше сказать вызревание) в языке нового зна­ка осуществляется

путем постепенного уменьшения мотивированности отношений между означаемым и

означающим, ведущего к установлению между ними прямой связи.<193>

Новые знаки в языке, как известно, не создаются искусствен­но путем

произвольного комбинирования фонем в поисках еще не использованных сочетаний, а

образуются из уже существующих знаков в ходе их постепенной эволюции в сторону

опрущения, по­давления первоначальных значений и создания прямой знаковой связи

между новым означаемыми старым, уже ранее бытовавшим в языке, означающим.

Например, употребляя сейчас слово соот­ветствовать, говорящие уже не

думают о совместном ответе, произнося слово благодаря, не имеют

в виду чувства благодарно­сти, которое, в свою очередь, не

ассоциируется более с дарением блага. Глагол сердиться не

вызывает уже представлений о сердце, а сердце — о середине.

Значения образующих слово единиц выра­жения оказались в положении «вне игры»,

ибо слово (или, точнее, его основа) становится единым, семантически нечленимым

зна­ком.

Процессы опрощения развертываются очень медленно. В каж­дом состоянии языка

присутствует много промежуточных об­разований, означающие которых еще не

вполне утратили связь с более ранними значениями. Многим языковым знакам

поэтому свойственна двуплановость означаемого, в котором, наряду с прямым

значением, присутствует то, что принято называть «вну­тренней формой» данной

единицы. Аналогичное свойство, в целом чуждое искусственным системам передачи

информации, можно от­части наблюдать в тех кодах, которые пользуются

иконическим или пиктографическим принципом. Так, например, изображение

бегущих детей в знаках ОРУДа означает 'Осторожно! Рядом шко­ла'.

Многоплановость означаемого, внутренняя форма которого отражает иногда

несколько ступеней семантического развития, будучи непременным свойством всех

естественных языков, ярко проявляется в художественной литературе, участвуя в

создании эстетической функции, отсутствующей у искусственных, стабиль­ных

систем сигнализации. Один из основных принципов создания художественного

образа как раз и состоит в употреблении слова со сдвигом в значении, в

результате чего в нем одновременно присут­ствуют два (или более)

семантических слоя. Ср.:

Улыбнулись сонные березки,

Растрепали шелковые косы.

Шелестят зеленые сережки

И горят серебряные росы

(С. Есенин. С добрым утром!)

В этом четверостишии две трети слов употреблены в непрямом значении,

семантически двуплановы. Такое использование сло­весных знаков, искусственное

расслоение их означаемых, ведет к созданию определенного художественного

эффекта: сквозь об<194>раз березки начинает просвечивать образ молодой

девушки. Так косвенным путем осуществляется сравнение.

Итак, одной из специфических черт языка как естественной знаковой системы

является тяготение его единиц к идиоматизации, постепенному опрощению, в

процессе которого возникает семантическая многоплановость знака.

Асимметрия знака, сдвиги в отношениях между формой и функ­цией, подчас

препятствующие достижению коммуникации, имеют прямое отношение к формированию

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100