Книга: Общее языкознание - учебник

функции (к взаимообусловленному отношению) формы выражения и формы

содержания, к «невещной» данности, к факту отношения, установившемуся между

этими двумя функтивами [20; 104, т. I, 99, 141].

Представители функционального понимания сущности языка определяют языковой знак

как отношение звукового образа или отдельного звука к той функции, которую он

выполняет в языке [66; 67, 83—86; 82, 170—180; 104, т. I, 45—46]. Знак

понимается настолько широко, что к категории знаков языка относятся в том

чис­ле и фонемы. Несколько иное понимание сущности языкового знака дают те

ученые [30; 94; 97; 98], которые рассматривают его как ас­социативную связь,

отношение звучания (или его отображения) к определенному смыслу.<114>

Многие исследователи, принимая точку зрения о билатераль­ной природе

языкового знака, отстаивают субстанциональное его понимание и считают знаком

(особенно словесным) исторически сложившееся и системно детерминированное

единство звучания и значения [2; 45; 56; 93, 104, т. I, 273—289].

Оспаривая тезис Ф. де Соссюра о билатеральной природе язы­кового знака, одни

ученые сводят знак только к его форме [81] как к средству выражения (sign-

expression), другие — только к содержанию.

Так, В. Поржезинский собственно знаком («... знаком нашего мышления вместо

представления... предмета или явления нашего опыта») считал содержание слова,

а представление звуковой сторо­ны слова — символом [43, 127]. К. Огден и Дж.

Ричардс сводили знак также только к его содержательной стороне, называя

знаком стимул извне или процесс, совершающийся внутри организма, вы­званный

символом [88].

Наконец, тезис о билатеральности языкового знака критикует­ся так, что

одноплановость (nonduality) признается, но не в поль­зу формы знака и не в

пользу его содержания. Представители Лондонской лингвистической школы

отрицают принцип дуализма на том основании, что две стороны знака (выражение

и содержание) настолько тесно взаимосвязаны, что невозможно в знаке усмотреть

две стороны, две разных сущности в силу их полной идентичности и симметрии.

«То, что мы имеем, представляет собой не две сущно­сти (entity) — выражение

(an expression) и содержание (content), а одну — знак (the sign)» [71, 74].

Следовательно, в простейших семиотических системах, представляющих собой

чисто конвенциональные построения, знаки представляют собой некую физическую

данность, материальный (ви­зуальный или акустический сигнал) предмет, стоящий

чисто услов­но вместо другого. При такой чисто механической и условной связи

означающего и означаемого, при одно-однозначном их соответствии друг другу

знаки этого типа допустимо считать односторонними, где форма знака может

служить «знаком» чего-то. Различие между знаками механических систем и

языковыми знаками заключается не в том, что первые односторонни, а вторые

двусторонни, а в том, что они различны по характеру знакового содержания, а

соответственно — и по знаковым функциям.

Одним из характерных свойств знака Ф. де Соссюр считал линейный характер

означающего. Что же касается характера означаемого, содержания знака, то о нем

у Соссюра и его последова­телей сказано очень мало. В связи с этим следует

отметить, что спе­цифика языкового знака заключается в его двойственности — в

определенном противоречии, которое составляют линейный (дис­кретный) характер

означающего и глобальный (недискретный) ха­рактер означаемого.<115>

Если к содержанию языкового знака подходить не с точки зрения генезиса и

гносеологического анализа, а в статическом плане, то различные ступени

абстракции в означаемом знака сливаются вое­дино и делают содержание знака

неоднородным и недискретным. Полнозначный словесный знак как номинативная

единица языка может: 1) репрезентировать, обозначать предмет, быть

обозначе­нием последнего; 2) служить обозначением, наименованием целого

класса предметов, указывая в линейном ряду на один из них, иметь предметное

(денотативное) значение; 3) выражать (называть) от­личительные признаки,

содержательное понятие о данном классе предметов — сигнификативное значение

знака. Поэтому любой полнозначный словесный знак служит обозначением как

единич­ного предмета, так и именем целого класса предметов, указывает на

конкретный предмет и очерчивает круг подобных предметов, мо­гущих быть

названными данным словесным знаком; наконец, та­кой словесный знак выражает —

иногда более, иногда менее полно — содержательную характеристику, понятие о

данном классе пред­метов.

Одним из специфических и в этом смысле уникальных свойств человеческого языка

как системы знаков является то, что более ем­кий по объему и многомерный по

структурной организации план содержания не имеет одно-однозначного

соответствия более просто­му по форме и меньшему по числу единиц плану

выражения. Это давно известное в языке явление «непараллельности звучания и

зна­чения» находит в лингвистике различное наименование и разную

интерпретацию: явление полисемии и омонимии, синкретизма, разделения языковых

сущностей на знаки и незнаки и т. п.

Антиномию неоднозначного соответствия двух планов языка Л. Ельмслев, например,

снял в своей теории, выведя из числа язы­ковых знаков те единицы содержания,

которые не имеют «открытого» выражения посредством тех или других звуковых

последователь­ностей (звуковых сочетаний), назвав их фигурами плана содержа­ния

8. По Л. Ельмслеву, значение языкового элемента приравни­вается к знаковой

функции, а последней обладают лишь те знаки

9, которые однозначно соотносятся с внешними, экстралингвисти­ческими

факторами. Следовательно, как раз то, что составляет осо­бенность языковых

знаков — синкретизм форм выражения, по­лисемия словесных знаков, синонимия и

омонимия языковых элементов — выведено в глоссематической теории за категорию

знакового значения.

Неконгруэнтность (непараллельность) плана выражения и<116> плана

содержания предстанет еще более очевидной, если рассмореть языковые знаки,

особенно слова, в языке как системе и языке как речи.

В плане выражения процесс говорения, актуальной речи упоря­дочен временем,

линейная последовательность фонем есть в то же самое время — временная их

последовательность; в плане со­держания временной фактор отсутствует. В

системе языка, в от­личие от речи, план выражения не имеет временной

отнесенности, а план содержания (значения словарных единиц) носит

комулятивный характер, т. е. выступает в каждый исторический момент как

результат предшествующего опыта, его нарастания, накопле­ния.

Для языковых знаков, особенно морфем и слов, характерна ли­нейная дискретность

означающего, наряду со структурной глобаль­ностью и временной непрерывностью

означаемого. Так, например, в именной лексеме русского языка дом форма

знака может быть линейно расчленена на три компонента, на три фонемы (единицы

второго членения, по А. Мартине [84], или фигуры плана выраже­ния, по Л.

Ельмслеву [20]). Содержание же этого словесного зна­ка складывается совершенно

по-иному. План содержания данно­го знака, как любого другого полнозначного

слова, неоднороден: в нем более общие, абстрактные семантические признаки,

прису­щие классу знаков и закрепленные за так называемыми граммати­ческими

морфемами [30, 93] противопоставляются более конкрет­ным, менее абстрактным

признакам, составляющим его лексиче­ское значение. Так, в словесном знаке

дом три семантических приз­нака 'единственное число', 'мужской род',

'именительный падеж' выражены нулевой морфемой, т. е. значащим отсутствием

какого бы то ни было элемента плана выражения. Эта совокупность кате­гориальных

признаков выражена дифференциально, не материаль­но, а путем противопоставления

остальным словоформам парадиг­мы и другим словесным знакам:

дом : стена : окно

дому и т. д.

Помимо общих категориальных значимостей, у словесного знака дом (взятого

в его виртуальной форме) есть собственное, ему одно­му присущее смысловое

содержание, которое также является не­монолитным: оно складывается из целого

ряда исторически на­пластовавшихся семантических признаков, которые составляют

определенную структуру в пределах этого знака.

Словесный знак дом функционирует в следующих значениях:

дом1 — 'строение', 'здание';

дом2 — 'жилище', 'место жительства человека';

дом3 — 'семья';

дом4 — 'жильцы, населяющие дом';

дом5 — 'домашний очаг', 'родное жилище'.<117>

Если фонемы способны проводить различие между отдельными словесными знаками,

например, дом, дым, дам, дум и т. п., то внутрисловное разграничение

смыслового содержания проводится совершенно другими средствами языка.

Та или другая последовательность фонем является необходимым, но недостаточным

для семантического развертывания общего, вир­туального знака дом.

Разграничение проводится путем парадиг­матической его противопоставленности (по

сходству или различию содержания) другим словесным знакам или путем

синтагмати­ческого контраста в линейном ряду, при их сочетаемости, а чаще и

тем, и другим, взятыми вместе. Сравните:

дом ремонтируется ('здание'), содержать дом в

чистоте ('жилище'); друзья дома, хозяин дома

('семья'), обрести дом, потерять дом ('родное жилище'),

весь дом заговорил ('жильцы дома').

Сравните различные означаемые, соотносимые в русском языке, с одним и тем же

графическим элементом означающего в предложе­нии: Огромная стена

ми.

Из 18 случаев употребления в приведенном выше предложении означающее — графема

а в восьми (отдельно или в комбинации) служит средством выражения

категориальных признаков слов, относящихся к разным частям речи: родовые,

числовые, падежные различия у именных лексем, признаки лица, наклонения,

времена и т. п. в глагольных. В девяти случаях а несет только

смыслоразличительную функцию в составе словесных знаков, дифференцируя их. В

одном случае а выступает как самостоятельный знак, выпол­няющий

функцию обозначения противительной связи в русском языке.

На уровне словесных знаков историческая непрерывность, глобальность

означаемого находит свое выражение в явлениях полисемии, лексической и

лексико-грамматической омонимии. Наличие в содержании слова признаков разной

степени обобщен­ности (грамматических, присущих целым классам и категориям

слов, лексических, являющихся принадлежностью единичных словесных знаков),

линейность означающего и глобальность, симультанность означаемого создают

специфическое свойство непа­раллельности двух сторон языка, свойство,

присущее только есте­ственному языку (о понятии симультанности элементов

означаемо­го см. в разделе «Специфика языкового знака»).

В отличие от знаков чисто условных систем, где одному означа­ющему, как правило,

соответствует одно означаемое, две стороны знаков естественного языка

соотносятся друг с другом совершенно по иной пропорции: «одно : несколько»

(одно означающее : несколь­ко означаемых) или «несколько : одно» (несколько

означающих: одно означаемое). Последствия подобных отношений между

озна<118>чающим и означаемым языкового знака огромны и находят свое

выражение в так называемых недискретных фактах языка: в поли­семии и омонимии

(одно означающее — несколько означаемых), в синонимии и полилексии (одно

означаемое — несколько означаю­щих), в наличии в системе языка синкретических и

дублетных форм знаков. Дифференциальный характер обеих сторон знака создает

почти неограниченные возможности варьирования не только озна­чаемого, но и

означающего знака. Определенная автономия двух сторон языкового знака позволяет

обозначающему обладать иными функциями, нежели его собственная, а обозначаемому

быть выра­женным иными средствами, нежели его собственная форма знака. Это

свойство непараллельности двух сторон знака было сформули­ровано С. Карцевским

в виде принципа «асимметричного дуализма языкового знака» [30].

Своеобразие в соотношении двух сторон знака заключается не столько в

отсутствии одно-однозначного, постоянного соответст­вия означаемого

означающему, сколько в факте неконгруэнтной членимости на элементы

означающего и означаемого. Каждая из сторон языкового знака имеет свои

принципы членимости и свои формы структурной организации, что в свою очередь

порождает определенную автономию как означаемого, так и означающего. Эта

особенность языковых знаков была определена А. Мартине как принцип двойного

членения языковых элементов.

Поэтому едва ли правомерно выделять, как это сделал Ф. де Соссюр [52, 80], в

качестве одного из основных принципов внутри-структурной организации

языкового знака — линейный характер означающего, не отметив другие принципы,

в большей степени определяющие системную организацию языка: глобальный,

недис­кретный характер означаемого, дифференциальную природу обеих сторон

языкового знака, асимметрию и историческую непре­рывность знака, различие в

структурной организации элементов, составляющих означающее и означаемое,

произвольность знака.

Произвольность составляет необходимое условие реа­лизации семиотического

процесса. Этой черте языковых знаков Ф. де Соссюр придал большое значение и

возвел ее в основной се­миотический принцип. Ф. де Соссюр различал два вида

произволь­ности знака — абсолютную и относительную [52, 127—129]. Од­нако

некоторая непоследовательность и нечеткость в определениях вызвали критику

взглядов Соссюра [62, 23—29; 67, 83—86; 83, 145—161; 94, 168—169]. Дискуссия

о произвольности языкового знака оказалась длительной по времени, но

малоплодотворной по результатам. Причину этого можно отчасти усмотреть в том,

что под термин «произвольность» подводились различные понятия: «условность»,

«немотивированность», «стихийность», «необлигаторность» и др.

Под произвольностью языкового знака прежде всего понимает­ся произвольная,

немотивированная при<119>родой вещей связь означающего и озна­чаемого. Ф.

де Соссюр называл этот вид произвольности — абсолютной. Аргументом в пользу

произвольного характера связи двух сторон языкового знака служит то, что одна и

та же вещь или понятие о ней обозначается в каждом отдельном языке

произволь­но, различно. Например, русск. бык соответствует англ. bull,

нем. Ochs, фр. bњuf. Наличие в каждом языке звукоподражательных слов, где как

будто бы имеется некоторая мотивированность связи означаемого с означающим,

дало повод оспаривать принцип про­извольности языкового знака. Однако факт

наличия в языках подобного рода слов нисколько не отменяет этого основного

прин­ципа по двум причинам: во-первых, звукоподражательных слов в словарном

составе каждого языка ничтожно мало, во-вторых, даже в словесных знаках этого

типа связь означающего с означаемым произвольна. Так, один и тот же звук

обозначается в русск. хло­пать (дверью), в англ. — to bang. и т. п.

Ф. де Соссюра критиковали за его «непоследовательность» в обосновании

принципа произвольной связи означаемого и озна­чающего: определив знак,

отношение двух сторон как форму орга­низации конкретного языка, Соссюр

прибегает к экстралингви­стическим факторам — к субстанции, к «обозначаемому

предмету», изменяя тем самым основному положению своей теории — понятию знака

не как субстанции, а как «формы организации языка».

Под относительной произвольностью языкового знака Ф. де Соссюр понимал также

частичную мотивированность при образовании словесных знаков, те ограни­чения,

которые накладывает на них словообразовательная систе­ма, мотивированность

сложных и производных слов. Соссюр вы­делял так называемые

«лексикологические» языки, в которых моти­вированность слов минимальна, и

«грамматические» языки, где мотивированность максимальна.

Системная обусловленность языковых знаков была отнесена Ф. де Соссюром к типу

относительной произвольности. По этой причине он сводил задачу лингвистики к

изучению языка «с точ­ки зрения ограничения произвольности» [52, 128].

Наличие в том или другом языке определенной системы грам­матических классов и

категорий слов, парадигматических груп­пировок и синтагматических рядов,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100