Книга: Общее языкознание - учебник

реализаций36; указание на более

или менее употребительную форму (лексему, конструкцию) из числа вариантных

реализаций; указание на различную сферу употребления языковых явлений,

от­носящихся к норме, или на различные условия их употребления.

Точность кодификации, ее соответствие объективной норме в значительной степени

зависят от языкового чутья нормализаторов, отражаясь вместе с тем в системе

помет, используемых для харак­теристики соответствующих явлений в нормативных

словарях и грамматиках37.

Весьма существенным для оценки сознательной нормализации языка представляется

нам то обстоятельство, что объект коди<576>фикации практически никогда не

совпадает полностью с общим объемом языковых явлений, входящих в литературную

норму.

Относительно узкая сфера языковых признаков, являющихся объектом кодификации,

выступает особенно отчетливо, если при­нимать во внимание и историческую

расчлененность, неодновре­менность кодификации явлений, относящихся к разным

аспектам языка. Сравнительно поздно по времени и не всегда отчетливо

кодифицируется, например, большинство синтаксических явле­ний, а также

распределение вариантных реализаций, связанное с функционально-

стилистическими разграничениями литературно­го языка. К числу

некодифицируемых или слабо кодифицируе­мых явлений относится и частотность

употребления отдельных словоформ лексем и синтаксических конструкций. Лишь в

не­которых случаях в нормативных пособиях и словарях приводят­ся частотные

характеристики, как правило, они сводятся к общим и довольно неточным

указаниям типа «продуктивно», «не­продуктивно», «чаще», «реже» и т. д. Данное

обстоятельство следу­ет отнести как за счет сложности точных характеристик

норма­тивных явлений, так и за счет несовершенства и приблизитель­ности

некоторых форм кодификации, что приводит в ряде слу­чаев к неправильной или

неточной фиксации нормативных явле­ний.

Причиной «ложной» кодификации может служить субъекти­визм оценок,

недостаточность или неточность статистических данных, стремление

нормализаторов к искусственному вырав­ниванию форм «по аналогии», узкое

понимание социальной, территориальной и функциональной основы норм, а также

неверная оценка исторических тенденций развития языка.

Факты подобного рода наблюдаются в истории различных ли­тературных языков. Так,

например, в Германии в первой половине XVIII столетия И. Готтшед ратует за

сохранение трех форм zwen — zwo — zwei, отражающих родовую дифференциацию

соответствующе­го числительного, уже исчезавшую из употребления (заметим, что

данные формы были в системе немецкого языка изолированными, так как для других

числительных подобной дифференциации не су­ществовало). Закрепление этих форм в

грамматиках на некоторое время задержало их исчезновение

38, хотя на конечный результат процесса это обстоятельство существенного

влияния не оказывает. Впрочем, в некоторых условиях консервация архаических

форм в процессе кодификации литературной нормы может надолго задержать их

исчезновение, ср., например, длительное сохранение системы трех родов в

письменной форме нидерландского языка [55].<577>

Искусственное поддержание архаических форм иногда имеет своей причиной и

стремление к парадигматическому единообразию форм, в ряде случаев

противоречащее реальному историческому развитию языка (ср., например, для

немецкого языка встре­чающуюся еще в XVIII в. глагольную форму 2 л. ед. ч.

kцmmt по аналогии с stцЯt, или такие формы, как gehet, stehet, которые долгое

время поддерживались нормализаторами, несмотря на явную тенденцию к

сокращению их употребления, наблюдавшуюся уже в XVIII столетии).

Другая сторона данного явления связана с неверной оценкой новых, развивающихся в

языке явлений и также со слишком узким пониманием отдельными нормализаторами

территориальной, социальной или функциональной основы литературной нормы.

Такова, например, борьба с так называемым «именным стилем» немецкого языка,

основанная отчасти на игнорировании тех тенден­ций развития, которые

наблюдаются в деловом языке и языке на­уки. Заметим, что тенденция к широкому

распространению именных конструкций (например, типа русск, заявить протест;

нем. Abschied nehmen 'попрощаться') характерна не только для немецкого языка, но

и для ряда других европейских языков. Так, для чешского языка ее в свое время

отметил В. Матезиус, подчеркнувший вместе с тем преимущественное употребление

именных конструкций в определенных сферах письменного общения [59, 389].

Кодификация литературных норм, безусловно должна опираться на изучение языка

разных функциональных разновид­ностей и учитывать существующие различия в

употреблении отдель­ных языковых явлений, входящих в литературную норму. В

по­следнее время вопрос этот, активно разрабатывающийся в отече­ственной

лингвистике, ставится на материале «культуры речи» разных языков [85; 96].

Успех сознательной нормализации языка зависит таким обра­зом от соблюдения

целого ряда условий, сформулированных наиболее отчетливо пражцами [10, 136].

К их числу относятся следующие моменты: 1) нормализация должна способствовать

стабилизации литературного языка, не нарушая его структурных особенностей; 2)

нормализации не следует углублять различий между устным и письменнным языком;

3) нормализация должна сохранять варианты и не должна устранять

функциональных и стилистических различий.

К этой характеристике можно, по-видимому, добавить лишь одно: в процессе

сознательной нормализации (т. е. кодификации норм) литературного языка должны

приниматься во внимание особен­ности нормализации явлений, относящихся к

разным подсистемам языка.

Определяя роль кодификационных процессов для разных сторон системы литературного

языка, В. Матезиус писал: «Лингви­стическая теория вмешивается прежде всего в

норму правописания,<578> в меньшей мере... в его фонетику, морфологию,

синтаксис и меньше всего в его структуру и в лексику» [54]

39. Вместе с тем с его точки зрения, для всех уровней языковой реализации

сохраняет свое значение борьба с архаизмами, а также поддержание вариан­тов,

выражающих функциональные различия. Особенно важен этот последний аспект для

синтаксических и лексических явлений, где число параллельных конструкций и

лексем, закрепляемых нормой литературного языка, обычно особенно значительно.

Для орфогра­фии, которая является продуктом «чистой условности» [53, 389],

кодификационные процессы играют наибольшую роль. Они в зна­чительной мере

формируют саму орфографическую систему, приво­дя ее в соответствие с

фонологической и фонетической системами. Впрочем, момент стихийности все же

имеет место и при нормализа­ции орфографии: он может быть отнесен за счет

исторической традиции, известным образом затрудняющей и замедляющей действие

кодификации. Из-за необходимости сохранять преемственность письменной традиции

полная «оптимализация» орфографических правил оказывается практически не всегда

возможной, чем и объяс­няется существование ряда исключений, а также сохранение

не­которого числа вариантных написаний, нарушающих регулярность и простоту

орфографической системы.

НОРМА ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА КАК ИСТОРИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ

Определяя специфику литературной нормы на основе более широкого и общего понятия

языковой нормы, следует еще раз подчеркнуть, что для национального

литературного языка характерно усиление устойчивости, стабильности норм

40, а так­же увеличение их избирательности и дифференцированности (нормы

устной и письменной форм литературного языка, нормы разных функциональных

разновидностей литературного языка).

Названные выше специфические признаки литературной нормы появляются, однако, не

сразу, а складываются постепенно по мере формирования литературного языка.

Поэтому необходи<579>мыми аспектами изучения литературной нормы является

ее ис­торическое рассмотрение. Важность данного аспекта исследования была

настоятельно подчеркнута В. В. Виноградовым [15, 6—9], заметившим, вместе с

тем, что «динамическая» характеристика нормы имеет весьма существенное значение

и для общего понима­ния генезиса и развития литературного языка [14, 7—8 и 26].

Согласно нашему пониманию языковой нормы, ее характер обусловливается, с

одной стороны, структурной организацией данного языка, а с другой —

исторической традицией, определя­ющей привычные, устойчивые формы реализации

этой структуры. Взятая с этой точки зрения история литературной нормы — это

история языковой традиции, действующей в рамках структурных возможностей

языковой системы и опирающейся, вместе с тем, на процессы сознательного

регулирования отдельных способов и форм традиционной реализации языка.

Определяя литературную норму как историческую категорию, следует с самого

начала настоятельно подчеркнуть неразрывность ее статических (выделение и

изучение признаков нормы) и дина­мических (рассмотрение становления и

изменения этих признаков) характеристик. Непосредственная связь этих двух

сторон высту­пает весьма определенно, например, при изучении нормализационных

процессов. Выше мы определили нормализацию как сово­купность сознательных и

стихийных процессов отбора норматив­ных реализаций (см. стр. 574). Вместе с

тем нормализация может и Должна рассматриваться и как непрерывный

исторический про­цесс, приводящий к оформлению и изменению литературных норм

(см. также [5]). Тесная связь исторического аспекта рассмотрения нормы с ее

статическими характеристиками проявляется и в том, что последние в

значительной мере зависят от тех исторических условий, в которых формируется

определенная литературная норма. Так, например, степень вариантности норм

литературного языка может в некоторой степени зависеть от того, насколько

однородной (или разнородной) является генетическая основа данного

литературного языка и в какой мере влияли на него в процессе формирования

различные языковые системы, контакти­ровавшие с ним. Правда, такая связь

далеко не во всех случаях отчетливо выражена (ср., например, данные,

приведенные Д. Брозовичем для типологической характеристики славянс­ких

языков [7, 29]), так как степень вариантности нормати­вных реализаций

определяется и многими другими причинами: степенью развития общественных

функций литературного языка, историческими условиями его нормализации и т. д.

Исторический аспект характеристики литературных норм разработан для разных

языков еще весьма мало. Представляется, однако, возможным выделить и кратко

охарактеризовать некото­рые существенные, с нашей точки зрения, моменты,

связанные с процессами формирования и изменения норм.<580>

Историческая основа литературных норм

Формирующиеся литературные нормы обычно имеют некото­рую территориальную

основу, а также известную социальную и функциональную базу (язык определенных

видов письменности или сфер устного общения, носителями которого являются те

или иные общественные слои). Однако, как уже отмечалось выше, литературная

норма редко полностью совпадает с каким-либо территориальным или социальным

узусом.

В территориальном плане ведущую роль для формирующейся литературной нормы

обычно играют центральные районы страны, группирующиеся вокруг столицы (ср.

роль языка Москвы, Па­рижа, Лондона, Праги, Пекина, Ташкента и т. д. для

соответству­ющих литературных языков).

Вместе с тем территориальная основа литературной нормы может быть

охарактеризована и с точки зрения ее большей или меньшей однородности. Часто

наблюдающаяся гетерогенность системы литературного языка вызывается

различными историчес­кими причинами. К наиболее вероятным из этих причин

обычно относят неоднородность диалектной базы литературного языка, а также

сдвиги диалектной основы или историческую смену од­ной основы — другой. Так,

большинство славянских языков отличается исходной гомогенностью [7, 23 и

след.]. Исключение в этом плане составляет словенский язык, а отчасти также

хор­ватский (в его обеих разновидностях) и чешский языки. Однако по второму

признаку (обновление исходной структуры) гетеро­генные черты имеют

украинский, польский, словенский, болгар­ский и отчасти сербохорватский, т.

е. довольно значительное число славянских языков. Большинство германских

языков — немецкий, нидерландский, английский, норвежский — также от­личаются

гетерогенностью, связанной с разными историческими причинами.

Неоднородность литературной нормы нидерландского языка определяется фактом

исторического взаимодействия фламандско-брабантской и голландской диалектных

областей, наблюдавше­гося в XVI—XVII вв. в связи с передвижением

политического и экономического центра страны на север и упадком ее южных

провинций [32; 55; 56]. Происшедшая при этом смена диалектной базы явилась

результатом сложного взаимодействия южной ли­тературной традиции И

разговорного языка северных голландских провинций.

Соответствующая характеристика литературной нормы не­мецкого языка определяется

смешанным характером восточносредненемецких диалектов, легших в его основу, а

также интен­сивным взаимодействием локальных литературных традиций, опиравшихся

на разные диалектные группы [26; 27].<581>

Гетерогенность литературной нормы английского языка была связана со смещением

его диалектной базы и проникновением в лондонский диалект восточно-центральных

элементов, что сопро­вождалось вытеснением из языка Лондона ряда исконных

южных; черт (см. подробнее [80; 81; 82])

41. Кроме того, для всех рассмо­тренных выше германских языков были

характерны также разно­образные иноязычные влияния, в разной степени

отразившиеся в их современных литературных нормах.

Определенная территориальная ориентировка литературных, норм, наиболее ясно

ощущающаяся на ранних этапах формирования национальных литературных языков,

сочетается с некото­рыми социальными и функциональными ограничениями

исходного узуса.

В социальном аспекте носителями формирующихся литера­турных норм могут быть —

в зависимости от конкретных истори­ческих условий — более или менее широкие

социальные груп­пировки, причастные к культуре и образованию. Так, в качестве

основы произношения чешского литературного языка называют не просто

произношение жителей столицы, но — прежде всего — произношение образованных

слоев населения Праги. Подобную же роль сыграло для нормализации русского

литературного языка произношение московской интеллигенции.

Отмечая опору нормализационных процессов на язык опре­деленных сфер и форм

общения, следует прежде всего выделить роль письменного языка: его

относительная статичность, фиксированность и широкая сфера его использования

приводят к тому, что письменный язык оказывается удобной основой

нормализа­ционных процессов. Что касается тех видов письменности, кото­рые

можно считать наиболее существенными для становления литературной нормы, то

многие исследователи подчеркивают ведущую роль художественной литературы в этом

процессе [25; 54; 82]. Однако в зависимости от исторических условий для разных

языков и различных периодов их развития важную роль играют и другие виды

письменности: деловая проза, язык науки и т. д. Поэтому несмотря на то, что

художественная литература весьма существенна для становления литературных норм,

она, как спра­ведливо замечает Р. А. Будагов [8, 33], не может рассматривать­ся

как их единственная опора. Вполне возможно предположить, что роль отдельных

видов письменности была различной для исто­рии разных литературных идиомов.

Укажем, например, на значи<582>тельное, место деловой письменности в

истории немецкого лите­ратурного языка, или на роль делового, «приказного»

языка для определенных периодов истории русского языка XVI—XVII вв. [18, 111].

Отметим также все возрастающее значение языка науки для современных

литературных норм.

Наиболее общей для разных литературных языков историче­ской тенденцией

является расширение социальной и функци­ональной основы норм, а также

постепенная демократизация норм, связанная с расширением социальных функций

литера­турного языка и ростом его функционально-стилистического

мно­гообразия. Поэтому наблюдающаяся обычно в начальный период становления

литературных норм более тесная их связь с опре­деленным узусом в дальнейшем

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100