Книга: Общее языкознание - учебник

совокупность свойств объекта означает, что в каждом конкретном случае объект

выступает, выявляя только часть своих свойств. Можно было бы сказать, что

объекты действительности как бы абст­рагируют сами себя [16, 34—36].

Необходимость абстрагирования обусловлена также действием закона экономии

физиологических затрат. «Если бы человек,— замечает И. М. Сеченов,— запоминал

каждое из впечатлений в от­дельности, то от предметов наиболее обыденных,

каковы, напри<28>мер, человеческие лица, стулья, деревья, дома и пр.,

составляющих повседневную обстановку нашей жизни, в голове его оставалось бы

такое громадное количество следов, что мышление ими, по крайней мере в

словесной форме, стало бы невозможным, потому что где же найти десятки или

сотни тысяч разных имен для суммы всех ви­денных берез, человеческих лиц,

стульев и как совладать мысли с таким громадным материалом? По счастью, дело

происходит не так. Все повторяющиеся, близко сходные впечатления

регистри­руются в памяти не отдельными экземплярами, а слитно, хотя и с

сохранением некоторых особенностей частных впечатлений» [56, 439].

Механизм памяти основывается на способности мозга закреплять и воспроизводить

следы некогда им полученных впечатлений. Обра­зование этой способности

представляет собой результат биологи­ческого приспособления человеческого

организма к окружающей среде. Различение и узнавание предметов, замечает И.

М. Сеченов, свойственно животным, обладающим способностью передвижения [56,

465]. Поскольку животное, способное к передвижению, сталки­вается с массой

различных предметов, удовлетворяющих его жиз­ненные потребности, то

возможность их опознавания приобретает определенную биологическую значимость.

Для ориентировки дей­ствия на предмет, следовательно — для удовлетворения

потребно­стей, в этих условиях одного лишь восприятия как чувственной

дифференциации предмета оказывалось недостаточно. Для этого необходимо, чтобы

предмет узнавался в дальнейшем.

Восприятия, в которых человек познает окружающую действи­тельность, обычно не

исчезают бесследно. Они закрепляются, со­храняются и воспроизводятся.

Узнавание предметов, замечает Сече­нов, носит на себе все существенные

характеристики и признаки мышления [56, 466]. В узнавании есть, наконец, даже

некоторые элементы рассудочности, поскольку процесс напоминает собой

умозаключительные акты [56, 467]. Сеченов придавал также очень боль­шое

значение так называемому закону регистрации впечатлений по сходству, согласно

действию которого у человека все сходные пред­меты сливаются в памяти в

сходные итоги [56, 485].

Ассоциации по сходству имеют огромное значение в создании структуры языков.

Сравнение одного предмета с другим является одним из наиболее мощных средств

познания окружающего мира. Весь прогресс теоретической половины человеческих

знаний о внеш­ней природе, подчеркивает Сеченов, достигнут в сущности

сравне­нием предметов и явлений по сходству [56, 378]. При отсутствии такого

свойства человеческой психики, как память, возникновение человеческого языка

было бы невозможно. Обобщенное знание свойств класса предметов явилось в

дальнейшем основой для воз­никновения слова.<29>

ПРОБЛЕМА ДОЯЗЫКОВОГО МЫШЛЕНИЯ

Многих исследователей интересует вопрос о возникновении языка и мышления.

Значительное большинство ученых стоит на той точке зрения, что язык и

мышление возникли одновременно и что до возникновения языка мышления якобы не

могло быть. Так, по мнению К. К. Кошевого, язык и мышление находятся в

неразрывном единстве: нет языка без мысли и, наоборот, мысли без языка. Мысли

существуют только в языковом оформлении [35, 14]. По мнению Н. К. Одуевой,

начало мышления совпадает со словесным обобщением чувственных данных [41,

71]. «Мышле­ние, протекая в неразрывной связи с материальными

физиологи­ческими процессами головного мозга, вместе с тем может проис­ходить

и происходит только на основе и при помощи языка»,— замечает В. З. Панфилов

[43, 118].

Поясняя сущность марксистско-ленинской теории происхож­дения языка и

мышления, А. Бынков отмечает, что человеческое мышление и язык возникли

одновременно в процессе труда. Абст­рактное мышление человека формировалось

вместе с развитием языка. Не только язык, но и мышление возникло в трудовой

дея­тельности, в результате необходимости в общении [6, 88]. То же самое

утверждение находим мы и в книге Г. В. Колшанского «Логика и структура языка»

[29, 17]. И. В. Сталин пытался ис­толковать приводимое им высказывание Маркса

(«Язык есть непосредственная действительность мысли») в том плане, что

мыш­ления без языка не существует. Но ведь его можно понимать и иначе — как

указание на то, что мышление проявляется в языке.

Приведенные выше высказывания не совсем согласуются с содержанием известной

статьи Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», где

Энгельс основной причи­ной возникновения языка считает совместный труд людей.

«... Развитие труда по необходимости способствовало более тес­ному сплочению

членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной

поддержки, совместной деятельности, и стало ясней сознание пользы этой

совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря,

формировавшие­ся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то

сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: нераз­витая глотка

обезьяны медленно, но неуклонно преобразовыва­лась путем модуляции для все

более развитой модуляции, а ор­ганы рта постепенно научились произносить один

членораздель­ный звук за другим» [65, 489]. Однако в статье Энгельса нигде ни

одним словом не сказано, что до возникновения языка у пред­ка человека вообще

не было никакого мышления. Материалы статьи скорее всего говорят о другом.

Труд, по Энгельсу, возник раньше членораздельной речи. «Сначала труд,—замечает

Ф. Эн­гельс,— а затем и вместе с ним членораздельная речь явились<30>

двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно

превратился в человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с обезьяньим,

далеко превосходит его по величине и совершенству» [65, 490].

Но ведь труд необходимо предполагает мышление, а всякий труд, замечает Ф.

Энгельс, начинается с изготовления орудий [65, 491].

Современная психология ясно показывает, что изготовление даже самого

примитивного орудия невозможно без наличия мыш­ления, совершенно

сознательного, а не инстинктивного исполь­зования жизненного опыта,

установления целого ряда причинных связей, обобщений и умозаключений.

«Умозаключение,— справедливо замечает И. В. Копнин,— воз­никает из

потребности трудовой деятельности человека, специфи­ческая особенность

которой заключается в том, что в сознании человека еще до начала труда

имеется предварительный готовый результат его. Прежде чем произвести вещь, он

идеально воспроиз­водит весь производственный процесс от начала до конца.

Этот процесс невозможен без умозаключения» [34, 22]. Стало быть, люди стали

говорить друг с другом, обладая уже сравнительно развитым мышлением.

Сам Ф. Энгельс считал, что нет оснований отрицать наличие генетических корней

мышления и речи в животном царстве. Рас­сматривая познание исторически,

Энгельс видел «корни» челове­ческого познания в отражательных способностях

животных. Он писал: «Нам общи с животными все виды рассудочной деятель­ности:

индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирова­ние... анализ...

синтез...» [65, 178].

Подобное мнение позднее высказывалось многими исследова­телями.

«У животных,— замечает И. М. Сеченов,— помимо прирож­денной машинообразной

умелости производить известные действия, часто замечается умение пользоваться

обстоятельствами данной минуты или условиями данной местности, чего нельзя

объяснить иначе как сообразительностью животного, его рассудительностью и

вообще умением мыслить» [56, 417].

В этом же смысле высказывался и Плеханов: «Как бы там ни было, но зоология

передает истории homo, уже обладающего спо­собностями изобретать и употреблять

наиболее примитивные орудия». «Ясно, как день, — говорит далее Плеханов, — что

при­менение орудий, как бы они ни были несовершенны, предполагает огромное

развитие умственных способностей» [45, 138]. Того же мнения в основном

придерживался и Л. С. Выготский. «В опытах Кёлера мы имеем совершенно ясное

доказательство того, что зачатки интеллекта, т. е. мышления в собственном

смысле слова, появляются у животных независимо от развития речи и вовсе не

связаны с ее успехами. Изобретение обезьян, выражающееся<31> в

изготовлении и употреблении орудий и в применении обходных путей при разрешении

задач, составляет совершенно несомненно первичную фазу в развитии мышления, но

фазу доречевую» [12, 76—771. Мышление и речь, по мнению Л. С. Выготского, имеют

поэтому генетически совершенно различные корни [12, 76-77].

Оставляя пока в стороне вопрос о мышлении животных, сле­дует прежде всего

рассмотреть вопрос, что следует понимать под мышлением вообще. Некоторые

исследователи считают мышле­ние словами единственным типом подлинного

мышления. Но под мышлением можно также понимать вообще процесс отражения

человеком окружающего мира независимо от того, какими спо­собами оно

осуществляется. В таком случае необходимо решить один существенный вопрос —

является ли так называемое сло­весное мышление единственно возможным типом

мышления, или оно существует наряду с другими типами мышления.

Исследования целого ряда выдающихся психологов скорее говорят в пользу того,

что существуют разные типы мышления. В их числе словесное мышление выступает

только как наиболее совершенное и наиболее пригодное для целей общения людей

между собой. «Трудно согласиться со взглядом, который пол­ностью отделяет

мышление от прочей познавательной деятель­ности человека и противопоставляет

его всем Другим видам пси­хической деятельности», — справедливо пишут по

этому поводу И. М. Соловьева и Ж. И. Шиф [58, 335].

Успехи психологической науки вынуждают подвергнуть сом­нению гипотезу о

полной независимости и самостоятельности интеллектуальной деятельности.

Следует усомниться в том, что реализация мышления возможна лишь в строго

очерченных пре­делах, включающих совершенно особый психический материал.

Тезис о том, что осмысленность прочих психических процессов всегда и

исключительно обязана включением со стороны обособ­ленно стоящего

мыслительного аппарата, также вызывает сомнения. Мышление не только и не

просто вносится в память, деятельность памяти способна приобретать и в самом

деле приобретает характер мышления. В отношении представлений мышление

рассматрива­ется как нечто извне приходящее и упорядочивающее их течение. Не

следует, однако, исключать возможность такой динамики представлений, которая

является по своему качеству мышлением. Все более накапливаются доказательства

в пользу понимания мышления как своеобразного динамического процесса,

который может осуществляться различным психическим материалом,

происходить в любой «психической среде», во всякой «области психики».

Правилен, по нашему мнению, взгляд, рассматривающий мыш­ление как познавательную

деятельность, усматривающий в мыш<32>лении высшую ее форму. Мышление

характеризу­ется не изоляцией от других компонен­тов познавательной

деятельности, но их охватом, своеобразным сочетанием и взаи­модействием между

ними. Мышление осуществля­ется не только в сфере абстрактно-логического

познания, но и в ходе познания чувственного, а в пределах последнего

осущест­вляется материалом образов восприятия, памяти и воображения.

Придавая большое значение абстрактно-логическому мышле­нию, мы не забываем,

что мышление имеет и другие виды, осу­ществляемые посредством иных форм

отражения. При этом вся­кий анализ мышления обнаруживает, что качественные

различия форм отражения действительности, осуществляемого психикой человека,

отнюдь не препятствуют их взаимосвязи и кооперации при решении мыслительных

задач, а, напротив, весьма часто содействуют их успешному разрешению [58,

335—336].

На точке зрения признания разных видов мышления стоит также выдающийся

психолог С. Л. Рубинштейн. «Теоретиче­ское мышление, раскрывающее

закономерности своего предме­та,— замечает С. Л. Рубинштейн,— является

высоким уровнем мышления. Но было бы совершенно неправильно сводить мышле­ние

в целом исключительно к теоретическому мышлению в аб­страктных понятиях. Мы

совершаем мыслительные операции, не только решая теоретические проблемы, но и

тогда, когда, при­бегая к абстрактным теоретическим построениям, мы с более

или менее глубоким учетом объективных условий осмысленно решаем любую задачу,

оставаясь в рамках наглядной ситуации. Сущест­вует не только отвлеченное, но

и наглядное мышление, поскольку в некоторых случаях мы разрешаем стоящие

перед нами задачи, оперируя в основном наглядными данными.

Наглядное мышление и мышление отвлеченно-теоретическое многообразными

способами переходят друг в друга. Различие между ними относительно; оно не

означает внешней полярности, но оно существенно.

Всякое мышление совершается в более или менее обобщенных, абстрактных понятиях,

и во всякое мышление включаются более или менее наглядные чувственные образы;

понятие и образ-пред­ставление даны в нем в неразрывном единстве. Человек не

может мыслить только в понятиях, без представлений, в отрыве от чувственной

наглядности; он не может мыслить одними лишь чувственно-наглядными образами без

понятий. Поэтому нельзя говорить о наглядном и о понятийном мышлении как о

внешних противоположностях, но том не менее, поскольку представления и понятия

не только связаны друг с другом, но и отличны друг от друга, внутри единого

мышления можно различать, с одной сто­роны, наглядное, с другой —

абстрактно-теоретическое мышле­ние...»<33>

Понятие отвлеченного мышления, замечает далее С. Л. Рубинштейн, отражает

общее, но общее никогда не исчерпывает особенного и единичного; это последнее

отражается в образе [54, 362—363].

Образное мышление является специфическим видом мышления. Резко критиковал

сторонников «безобразного» мышления И. П. Павлов. На основании того, что

вторая сигнальная система отрицательно индуцирует деятельность первой

сигнальной систе­мы и выступает хозяином ее, Павлов, однако, не делает

вывода, что образы не участвуют в мышлении. Наоборот, возражая

пред­ставителям идеалистической психологии и физиологии, он ука­зывал, что в

мышлении непременно должны быть следы, образы, обобщения слов. Эти образы

очень слабы, летучи и постоянно подвергаются действию отрицательной индукции,

поэтому в раз­ное время и в различном состоянии «степень» следов бывает

разная. Отрицание связи мышления с образами Павлов называл бес­смыслицей [44,

42—43]. Современная психология также ставит вопрос о теоретическом и

практическом мышлении. «Традицион­ная психология,— замечает С. Л.

Рубинштейн,— исходила из внешнего противопоставления мышления и практической

дея­тельности, при исследовании мышления имелись в виду исключи­тельно

отвлеченные задачи научного мышления и теоретическая деятельность,

направленная на их разрешение... Отношение мыш­ления к действию всегда

мыслится как односторонняя зависимость деятельности от абстрактного мышления;

причем эта зависимость представлялась неизменной на всех ступенях

исторического раз­вития. Всякое действие, которое не было реализацией

теоре­тического мышления, могло быть лишь навыком, инстинктивной реакцией —

словом, не интеллектуальной операцией; поэтому соз­давалась альтернатива:

либо действие не имеет интеллектуального характера, либо оно — отражение

человеческого мышления» [54, 364—365].

В настоящее время в связи с новейшими исследованиями эта точка зрения уже не

находит большого количества сторонни­ков.

«С практикой связано в конечном счете всякое мышление: лишь характер этой

связи может быть в разных случаях различным. Теоретическое мышление, опираясь

на практику в целом, незави­симо от отдельного частного случая практики;

наглядно-действен­ное мышление непосредственно связано с той частной

практичес­кой ситуацией, в которой совершается действие» [55, 365].

Под практическим мышлением обычно понимают мышление, совершающееся в ходе

практической деятельности и непосредствен­но направленное на решение

практических задач,— в отличие от мышления, выделенного из практической

деятельности, направ­ленной на разрешение отвлеченных теоретических задач, лишь

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100