Книга: Общее языкознание - учебник

морфологии. Конечно, достаточно очевидно, что в наиболее общем случае

кон­тактного взаимодействия языков включаемая лексика фонетически

аккомодируется по определенным правилам субституции звукотипов к специфике

фонологической системы усваивающего языка: так, например, английское θ

преимущественно субституируется в дру­гих языках через t, s и f

(это явление лежит в основе возможности установления системы звукосоответствий

между любыми по своему происхождению контактирующими языками, подчеркнутой еще

Н. С. Трубецким). В этом случае возможны лишь изменения не­которых особенностей

фонологической синтагматики данного язы­ка: возникновение ранее отсутствовавших

последовательностей фо<293>нем, изменение закономерностей начала и конца

слова, нарушение некоторых надсегментных характеристик слова и т. п.

Однако в условиях более интенсивного контакта, сопровожда­ющегося уже

включением более или менее значительного слоя фо­нетически

неаккомодирующегося материала, в фонологической системе заимствующего языка

сдвиги происходят как на уровне субстанции, так и на уровне самой структуры.

Поскольку употреб­ление благоприобретенной для того или иного языка фонемы в

речи билингвистичной части его носителей непоказательно, так как может

объясняться вкраплением элементов второй языковой системы, критерием, на

основании которого можно судить, заим­ствована уже фонема в данном языке или

нет, следует считать факт появления ее в речи монолингвов (но независимо от

того, проникло ли ее употребление в исконный материал языка) [12, 169—170].

Примером контактно обусловленных изменений первого рода, когда затронутой

оказывается антропофоническая сторона, могут послужить преобразование всей

так называемой «напряженной» се­рии смычных и аффрикат в смычногортанную в

некоторых армян­ских диалектах, а также фонологическая система румынского

язы­ка, подвергшаяся столь сильному славянскому воздействию, что, по

образному определению Э. Петровича, румынский язык можно было бы

рассматривать как романский со славянским произноше­нием [144, 43].

В структурном плане языковые контакты иногда оказываются решающим фактором в

фонологизации уже существующих в дан­ной фонологической системе аллофонов,

особенно при наличии в системе так называемых «пустых клеток» (ср.

фонологизацию f в русском, смычного g в чешском, гласных е

и о в языке кечуа) или во включении в инвентарь новой фонемы. Такое

включение за­хватывает поначалу весьма ограниченные слои словаря. Так,

на­пример, в осетинском языке первоначально чуждые системе смычно-гортанные

согласные характеризуют в основном субстратную и экспрессивную лексику.

Необходимо вместе с тем отметить, что усваиваемые из других языков звукотипы

нередко обладают неус­тойчивым или во всяком случае недостаточно ясным

фонологическим статусом. Так, фонема ? («айн»), встречающаяся в персидском

иск­лючительно в словах арабского происхождения, характеризует только некоторые

стили языка, опускаясь в остальных. С другой стороны, звукотип арабского

происхождения q, передающийся на письме буквой ?? «каф», располагает в

персидском лишь статусом аллофона фонемы γ (еще в настоящее время около

60% слов, содер­жащих q, — арабизмы или арабизованные иранские слова)

42. На определенном этапе заимствования, когда включаемый в систему звукотип

функционирует лишь в фонетически неассимилирован<294>ной лексике, иногда

говорят о сосуществовании в языке двух фоно­логических систем, одна из которых

ограничена рамками заимство­ванного материала: [106, 29—50; 109, 31—35] так, в

языке мазатек (Центральная Америка) в слове siento 'сто' (исп. ciento) налицо

единственный для этого языка случай сочетания п + t (во всех

остальных случаях в аналогичной позиции выступает аллофон фонемы /t/ —

d, дающий основания говорить о вхождении этого t в особую систему

43. Наиболее ощутимые сдвиги происходят в фоно­логической системе языка,

оказывающегося в условиях интенсив­ного и длительного контактного воздействия

[147, 1—91].

Выше была отмечена целесообразность различения случаев поверхностного

контактирования языков, приводящих к заимство­ваниям, по существу не

затрагивающим внутренней структуры языка, и случаи более глубокого языкового

проникновения, так или иначе отражающиеся на структуре языка (последние

обычно сопровождаются соответствующим этногенетическим процессом), при

наличии которых принято говорить о языковом смешении. В последних случаях с

ассимилируемым языком соотносятся раз­работанные в языкознании понятия

субстрата, суперстрата и не­сколько реже встречающееся понятие адстрата.

Субстратом при­нято называть язык-подоснову, элементы которого растворяются в

наслаивающемся языке (например, дравидийский субстрат для индийских языков,

кельтский и др. — для романских, «азианичес­кий» — для армянского). Под

суперстратом, напротив, понима­ется язык, наслоившийся на какой-либо другой,

однако с тече­нием времени растворившийся в последнем (например, герман­ский

язык франков в отношении французского, романский язык норманнов в отношении

английского). В качестве адстрата квали­фицируется ассимилирующийся

территориально смежный язык (для обозначения тесного контакта двух языков с

взаимопроник­новением структурных элементов предложен термин «интерстрат»).

Хотя самое понятие языкового субстрата впервые было сфор­мулировано,

по-видимому, еще в 1821 году Бредсфордом, его кон­кретная разработка прежде

всего связывается с именем итальян­ского лингвиста Дж. Асколи, положившего

начало рассмотрению роли субстрата в формировании романских языков [137; 160].

Для правильной квалификации элементов смешения при этом необхо­димо иметь в

виду, что если для этнического субстрата сохраняе­мые элементы языка-подосновы

являются пережиточными («ре­ликтовыми»), то в составе наслаивающегося

языка-победителя они должны быть охарактеризованы как благоприобретенные.

Воз­действие субстрата, нарушающего в той или иной мере действие внутренних

закономерностей развития языка, распространяется на все стороны языковой

структуры. Поэтому, например, наличие определенного лексического слоя,

включающего ономастику и<295> даже топонимику, становится в этой смысле

показательным толь­ко при очевидных следах субстрата в фонологии и грамматике.

Поскольку структурные сдвиги, обусловленные давлением со сто­роны другой

языковой системы, происходят очень медленно, задан­ные субстратом импульсы

могут находить свою реализацию спустя очень длительное время имплицитного

существования в языке [43, 452—453; 46, 70]. В некоторых случаях с субстратным

фактором может быть связано становление языковых семей. Так, очевидна его роль

в трансформации латинского языка в современные роман­ские. Как результат

некоторого языкового союза, образовавше­гося путем наложения языков

завоевателей, говоривших на «протосанскритских» наречиях, на местные языки

различного проис­хождения, В. Пизани рассматривает индоевропейскую семью в

целом [55; 104, 245—254]. Сходные идеи еще большей популяр­ностью пользуются в

уральском языкознании [157]. Однако, несмотря на то обстоятельство, что

гипотезы о воздействии суб­страта во многих конкретных случаях дают вполне

удовлетвори­тельное объяснение особенностям исторического развития языков, как

справедливо отмечали еще А. Мейе и О. Есперсен, к ним сле­дует прибегать с

большой осторожностью, так как неизвестность в большинстве случаев

предполагаемого субстратного языка не позволяет верифицировать эти гипотезы.

Признаки воздействия языкового суперстрата (термин «супер­страт» предложен В.

Вартбургом на конгрессе романистов в Риме в 1932 году [170, 155]) в отличие

от субстрата, как правило, исто­рически засвидетельствованного, обычно

усматриваются в неко­торых фактах фонетики, упрощении грамматической

структуры и наличии характерных лексических групп (ср., например, «военную»

терминологию германского происхождения, обнаруживае­мую в романских языках).

Наиболее проблематичным по своей значимости и поэтому наи­менее популярным в

языкознании является понятие адстрата (тер­мин «адстрат» впервые употреблен в

1939 году М. Бартоли [95, 59— 66]), соотносящееся с чуждым языком, элементы

которого прони­кают в поглощающий язык в районах маргинального контактиро­вания

обоих языков и только позднее распространяются по более обширной языковой

территории (ср., например, белорусско-ли­товские, польско-литовские,

словинско-итальянские и т. п. взаимо­отношения). Существует попытка

истолкования адстрата как своего рода субстрата, продолжающего на определенной

территории оказывать воздействие на язык — победитель

44.

Изложенные выше соображения позволяют сделать некоторые более или менее

определенные выводы. Прежде всего образование новых языковых единиц в

результате смешения других может быть с достаточной достоверностью прослежено

только на уровне<296> диалектов, не достигших так называемого порога

интеграции. Под порогом интеграции понимается совокупность языковых

особен­ностей, препятствующих языковому смешению. Так, например, несмотря на

то, что на определенных территориях русский язык контактирует с такими

родственными языками, как польский или литовский, все же не наблюдается

образования смешанных поль­ско-русских или литовско-русских диалектов. Это

означает, что вышеуказанные родственные языки достигли порога интеграции,

исключающего их смешение.

Многочисленные исследования над языками, находящимися в состоянии

контактирования, убедительно показывают, что об­разование нового языка в

результате смешения существенно раз­личных языков является фикцией.

Языки определенным образом деформируются под влиянием других языков, но не

перемешиваются. При этом разные уровни языка реагируют по-разному. О смешении

в подлинном смысле слова можно говорить только в области лексики. В области

зву­ковой системы может наблюдаться усвоение некоторых чуждых данному языку

артикуляций, но отнюдь не перемешивание двух систем. Системы

словоизменительных элементов, как правило, почти никогда не перемешиваются.

Поэтому здесь не может быть речи о смешении. Язык может воспринимать только

отдельные типологические модели. Усвоение типологических моделей харак­терно

также и для синтаксиса, хотя в этой области может наблю­даться заимствование

некоторых элементов связи, например, со­юзов. Отдельные словообразовательные

элементы могут заимст­воваться. Кроме того, как указывалось выше, иноязычное

влия­ние может проявляться в характере ударения, значении грамма­тических

форм, оно может в известной степени направлять язы­ковое развитие и т. д.

В контактирующих языках происходят фактически два про­цесса — частичное

смешение (в определенных областях) и усвое­ние типологических моделей. Для

более точного наименования этого явления более подходит термин языковая

интерференция, а не языковое смешение.

Если рассматривать интеграцию языков под этим углом зре­ния, то формулировку Н.

Я. Марра и И. В. Сталина в одинаковой мере придется признать односторонней и

неправильной. Н. Я. Марр был неправ, когда объявлял смешение единственным

способом об­разования языковых семей и языков, поскольку смешение в под­линном

смысле этого слова в языках не происходит, если не при­нимать во внимание

возможности смешения близкородственных диалектов. Односторонность формулировки,

данной И. В. Стали­ным, заключается в том, что победа одного языка над другим,

ко­торую можно рассматривать только как один из важных случаев контактирования,

возводится в данном случае в абсолют и прев­ращается в своего рода закон. В

действительности степень влияния<297> одного языка на другой зависит от

действия самых различных фак­торов.

Известные трудности представляет объяснение явлений, под­меченных Иоганном

Шмидтом — автором так называемой теории волн. Рассматривая различные

индоевропейские языки, Шмидт пришел к выводу, что географически ближе

расположенные друг к другу языки больше имеют между собой сходства, чем языки

далеко отстоящие [151, 15—16].

Явления языковой аттракции наблюдаются и в других язы­ковых семьях. Можно

предполагать, что специфические матери­ально родственные черты сходства в

двух соседствующих языках возникли еще в тот период, когда они были

близкородственными диалектами, не достигшими порога интеграции.

Наиболее типичной методологической ошибкой, нередко встре­чающейся в работах

некоторых лингвистов и в особенности архео­логов, является отождествление

языковой интерференции с этни­ческим или расовым смешением. При расовом или

этническом сме­шении действительно происходит смешение различных физичес­ких

черт, тогда как языковая интерференция, как указывалось выше, имеет свои

специфические особенности.

ТЕМПЫ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИЙ. ПРОБЛЕМА СКАЧКА

Основоположники сравнительно-исторического языкознания Ф. Бонн, Раск, А.

Шлейхер, а также их последователи, изучавшие языковые изменения,

совершавшиеся на протяжении многих сто­летий и тысячелетий, никогда не

считали вопрос о темпах развития языка особой проблемой. Они просто были

уверены, что языки изменяются очень медленно. В нашем отечественном

языкознании в период господства так называемого нового учения о языке ши­роко

пропагандировалась теория скачков.

Основоположником тезиса о скачкообразном развитии языков следует считать Н.

Я. Марра, предполагавшего, что развитие че­ловеческого языка как

идеологической надстройки в основном представляет собою историю революций,

разрывавших цепь после­довательного развития звуковой речи.

Рассматривая причины различных изменений в языках мира, Н. Я. Марр заявлял,

что источником этих изменений являются «не внешние массовые переселения, а

глубоко идущие революционные сдвиги, которые вытекали из качественно новых

источников мате­риальной жизни, качественно новой техники и качественно

ново­го социального строя. В результате получилось новое мышление, а с ним

новая идеология в построении речи и, естественно, новое в технике» [40, т. 1,

241; т. 4, 61].

По словам Н. Я. Марра, нет культур изолированных и расовых, так же нет, как нет

расовых языков: «есть система культур, как<298> есть различные системы

языков, сменявшие друг друга со сменой хозяйственных форм и общественности с

таким разрывом со ста­рыми формами, что новые типы не походят на старые так же,

как курица не похожа на яйцо, из которого она вылупилась» [40, 241].

Резкой критике эта теория была подвергнута И. В. Сталиным во время

языковедческой дискуссии 1950 года. Сталин отмечал, что марксизм не признает

внезапных взрывов в развитии языка, внезапной смерти существующего языка и

внезапного построения нового языка [70, 56]. Марксизм считает, что переход

языка от старого качества к новому происходит не путем взрыва, не путем

уничтожения существующего языка и создания нового, а путем постепенного

накопления элементов нового качества, следователь­но, путем постепенного

отмирания элементов старого качества [70, 57-58].

Теория внезапных скачков и взрывов, составлявшая одно из важнейших

теоретических постулатов нового учения о языке, была справедливо подвергнута

критике во время языковедческой дискуссии 1950 года, проходившей на страницах

газеты «Правда».

Внезапный скачок и взрыв существующей языковой системы в корне противоречит

сущности языка как средства общения. Внезапное коренное изменение неизбежно

привело бы любой язык в состояние полной коммуникативной непригодности.

Внезапные скачки в развитии языка невозможны еще и по другой причине. Язык

изменяется неравномерно. Одни его со­ставные элементы могут измениться, тогда

как другие его эле­менты могут сохраняться в течение длительного времени,

иногда на протяжении целых столетий. Неравномерность изменений наблюдается

даже в пределах одного языкового уровня, скажем, фонологического уровня. Если

сравнить фонологические системы прибалтийско-финских и пермских языков, то

можно установить, что система гласных фонем в прибалтийско-финских языках

более архаична, тогда как система согласных фонем подверглась очень сильным

изменениям. Как раз наоборот обстоит дело в пермских языках. В этих языках

система согласных фонем более архаична и в то же время система гласных фонем

очень сильно изменилась. Между изменениями, совершающимися в разных сферах

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100