Книга: Общее языкознание - учебник

про­тивопоставление реализуется не только тогда, когда соотносятся правильная и

неправильная реализации, но и тогда, когда разгра­ничение проходит между

собственно литературной и простореч­ной (или диалектной) формой, ср. нем. лит.

Gebirge ? сакс. прост. [gqbyrgq], русск. лит. троллейбус ? прост.

[трΛлл'эбус].

При наличии близких норм (например, норм другого литера­турного варианта)

возникает противопоставление одной нормы другой — равноценной или

второстепенной — норме (одна нор­ма — другая норма). Подобное положение

характерно для совре­менных литературных языков, обладающих не одним

стандартом, а двумя более или менее стандартизованными вариантами, ср.,

например, языковую ситуацию в Норвегии, Индии или в Арме­нии (см. подробнее

гл. «Литературный язык»).

Для любого литературного национального языка существенно также

противопоставление норм его устной и письменной разно­видностей. На

необходимость разграничивать эти два типа норм указывает, в частности, Й.

Вахек, рассматривающий любой ли­тературный язык как некую сумму двух норм,

дополняющих друг друга и не сводимых к общей норме [11, 531]. Стоит, однако,

подчеркнуть, что в «нормальном» случае, т. е. тогда, когда пись­менная и

устная форма имеют одну и ту же исходную лингвисти­ческую базу,

представляется все же возможным свести их к не­коему общему инварианту.

Соотношение устной и письменной разновидностей значитель­но различается в

отдельных литературных идиомах. В частности, для некоторых европейских языков

оно может быть охарактери­зовано как соотношение двух нормированных

разновидностей од­ного и того же стандартного идиома, ср., например, ситуацию

в<570> современном русском языке в оценке Д. Брозовича [7]

30. В иных ситуациях стандартной форме письменного языка противостоят в

сфере устного общения «субстандартные» образования, представ­ляющие собой

постепенный переход от стандартной формы к диа­лектам. Таковы, видимо, ситуации

в немецком, чешском и италь­янском языках, где сфера употребления устной формы

литератур­ного языка до сих пор довольно ограничена и где преимуществен­но

используются разные формы обиходно-разговорного языка (Umgangssprache — в

Германии, obeená čeљtina — в Чехии)

31. Слож­ное соотношение различных типов и форм языка обусловливает весьма

пеструю картину в распределении вариантных средств, используемых литературным

языком в его письменной и устной разновидностях, ср. нем. лит. darum ? разг.

drum, drei ? разг. dreie, Wie geht es? — разг. Wie geht's?, Was gibl es

(Neues)? ? ðàçã. Was gibt's?

Вариантные реализации дифференцируются также по террито­риальным и

функционально-стилистическим признакам.

Следует обратить внимание на то, что территориальные диф­ференциации выполняют в

языке различные функции. Во-первых, они отграничивают нормы литературного языка

от явлений диа­лектных и просторечных. Во-вторых, они разграничивают отдель­ные

территориальные или национальные разновидности в рамках самого литературного

языка. Так, например, для немецкого языка могут быть отмечены территориальные

дифференциации типа die Backe ? ю.-нем. der Backen 'щека', die Ecke ? ю.-нем.

das Eck 'угол', der Schornstein ? вост.-ср.-нем. die Esse 'труба', связанные с

известными разграничениями между отдельными аре­алами в пределах литературного

немецкого языка (юг — север, восток — запад)

32. Вместе с тем в ряде случаев наблюдается еще более отчетливая поляризация

вариантных явлений, обусловлен­ная существованием немецкого, австрийского и

швейцарского суб­стандартов, ср. нем. diesjдhrig ? австр. heuer 'в этом году',

нем. die (das) Fahmis ? швейц. die Fahrhabe 'движимое имущество', нем. die

Verladung ? швейц. der Verlad 'погрузка, перегрузка'. Подобная же

территориальная поляризация ряда параллельных форм наблюдается и для

британского и американского вариантов английского литературного языка, для

разных вариантов испан­ского языка и т. д.<571> Более определенно связаны

с варьированием в пределах одной литературной нормы

функционально-стилистические разграни­чения: ср. русск. жена ? офиц.

супруга, отец ? устар. ба­тюшка, город ? поэт. град; нем.

die Quelle ? поэт. der Quell 'источник'; die Reste ? торг. die Rester 'остатки'

и т. д.

Разные типы вариантов и дифференциаций, по-видимому, оп­ределенным образом

распределяются по разным уровням языковой системы. Так, например,

территориальные разграничения вариант­ных средств языка связаны прежде всего с

фонетическими, лекси­ческими и морфологическими явлениями. Напротив,

функцио­нально-стилистические разграничения опираются в современных

литературных языках главным образом на дифференциацию син­таксических и

лексических явлений, на что уже обращал внимание Б. Гавранк [21, 347], а также

некоторые другие исследователи (см., например, [84, 201]). Наименьшую

дифференцированность обнаруживает обычно орфография современных литературных

язы­ков, поскольку здесь отчетливее всего проявляется тенденция к максимальному

ограничению вариантности. Это обстоятельство от­личает современные

стандартизованные литературные языки от литературных языков донационального

периода (ср. примеры по­добных явлений в [17, 465], характеризующие

определенный пе­риод в развитии русского литературного языка, типа сладкiй

? сладкой, добрый ? доброй). Между тем для других аспектов языка

вариантность реализаций не только сохраняется и под­держивается, но и широко

включается в литературную норму. Таким образом, устойчивость литературной нормы

отнюдь не исключает значительной вариантности используемых языковых средств и

не служит абсолютным препятствием для исторических изменений литературного

языка33. Учитывая это, чешские

лиг висты ввели для характеристики норм развитого литературно языка

национального периода понятие «гибкой» (или «эластичной») стабильности («pruћna

stabilita»), которое действительно более точно передает их специфику (см.,

например, [53, 381] и др.). На­помним также аналогичное по смыслу замечание Л.

В. Щербы о том, что нормы литературного языка находятся в состоянии

«не­устойчивого равновесия» [78]. Характерно, что Д. Брозович вклю­чает данный

признак (степень «гибкой стабильности») в число типологических характеристик

литературного языка. При этом он противопоставляет языки с высокой степенью

стабильности — языкам с низкой степенью стабильности, а языки с

сосуществую­щими дублетами (вариантами) в пределах нормы — языкам с

по­ляризованными в территориальном плане дублетами. Оценивая с этих позиций

различные современные славянские литературные языки, Д. Брозович относит

большинство из них к типу языков<572> с сосуществующими вариантами в

пределах нормы [7, 29]. Заме­тим в этой связи, что многие германские языки

(немецкий, гол­ландский, английский) объединяют оба признака, т. е. должны быть

одновременно охарактеризованы и как языки с сосуществую­щими и как языки с

поляризованными в территориальном отно­шении вариантами.

Впрочем, степень стабильности норм литературного языка — это величина все же

достаточно неопределенная. В связи с разно­образием тех исторических

ситуаций, в которых формируются и функционируют различные литературные языки,

а также в зави­симости от разнообразия структурных типов языка, создающих

определенные общие предпосылки для реализации этой структу­ры, нормы разных

национальных литературных языков не могут быть, видимо, представлены в виде

совокупности вполне опре­деленных, ясно очерченных признаков. Скорее эти

признаки дол­жны быть представлены в виде некоторых общих для большинства

литературных национальных языков тенденций, к числу которых относятся

тенденция к стабильности и известному ограничению вариантных реализаций и

тенденция к значительной дифферен­циации вариантных реализаций в

функционально-стилистичес­ком, а отчасти и в территориальном планах. Следует

отметить, что оценка степени стабильности литературных норм у разных

иссле­дователей довольно сильно расходится. «Система норм не задает точных

констант, — пишут по этому поводу А. А. Леонтьев и В. Г. Костомаров, — а лишь

предельные границы, внутри которых речевая реализация колеблется от случая к

случаю, от «человека к человеку» [41, 11]. Иное мнение высказывается И. Н.

Головиным, который утверждает, что норма — это «жест­кое предписание выбора

из нескольких вариантов одного, предписание, даваемое свойствами самого

языка и литературными тра­дициями его социального применения» [24, 41].

Сознательная кодификация литературных норм

Помимо внутренних признаков, носящих преимущественно потенциальный характер,

литературная норма характеризуется и со стороны ее внешних, социальных

свойств.

Обязательность и осознанность являются важными и вместе с тем исторически

обусловленными признаками языковой нормы, а степень выраженности данных

признаков различна для разных языковых идиомов. Наиболее отчетливо внеш­няя

(социальная) сторона нормы проявляется в факте сознательной нормализации,

который рассматривается многими лингвис­тами как специфический признак

литературной нормы, отличающий ее от норм других «форм существования» языка

[83; 92]. Принимая данный тезис, нужно иметь, однако, в виду два момента: 1)

наличие<573> более или менее осознанного отбора и регламентации отличает

нормы литературного языка от норм других форм существования языка (диалект,

обиходно-разговорный язык); 2) усиление процессов сознательного отбора,

находящее выражение в кодификации норм и других организованных и

целенаправленных формах воздействия общества на язык (деятельность различных

языковых обществ, издание специальной литературы по «культуре речи»), является

специфическим признаком литературного языка нацио­нального периода (см. его

характеристику на стр. 520).

Нормализационные процессы представляют собою единство сти­хийного отбора и

сознательной кодификации явлений, включае­мых в норму (подробнее см. [27, ч.

II, 172]). Именно это сочетание спонтанных и регулируемых процессов

обеспечивает выделение на определенном этапе развития языка некой

совокупности «образцо­вых» реализаций языковой системы, т. е. ведет в

конечном итоге к установлению литературной нормы. По мере развития

литера­турного языка роль целенаправленного отбора, видимо, возрастает, а

формы сознательного воздействия постепенно становятся все более

разнообразными и научно обоснованными [28].

Однако сознательной оценке и закреплению норм в большинстве случаев, по-

видимому, предшествуют спонтанные процессы отбора языковых явлений,

включаемых в литературную норму. Так, по мнению Б. Гавранка, процессы

кодификации лишь подкрепляют извне стабильность норм, достигаемую в самом

функционировании языка [91, 85—86]. Той же точки зрения придерживается и Г.

В. Сте­панов: определяя общее содержание нормализационных процес­сов как

«выбор одной из возможностей реализаций, предоставляе­мых системой языка», он

утверждает, что «объективная норма... всегда предшествует элементу оценки, т.

е. аксиологической норме» [67, 234], см. также [27, ч. II, 172].

Рассматривая нормализацию литературного языка как сочета­ние стихийного и

сознательного отбора и постулируя первичность спонтанного отбора «нормативных»

реализаций, следует отметить вместе с тем избирательное отношение

нормализационных процес­сов в целом к узусу

34. Если для нестандартных естественных («ор­ганических») идиомов норма

практически опирается на некоторый «усредненный» коллективный узус, то для

формирующегося национального литературного языка расхождение нормы и узу­са —

особенно на ранних этапах развития — может оказаться весьма значительным.

Литературная норма обычно опирается в пе­риод своего формирования лишь на

некоторую часть узуса, ограниченного определенными территориальными,

социальными и функциональными рамками. Это значит, что в качестве

основы<574> литературных норм выступает язык какой-то определенной

терри­тории страны, язык определенных слоев общества и определенных видов и

форм общения (подробнее об этом см. далее, стр. 582). Однако это избирательное

отношение нормы литературного языка к узусу проявляется не только в ее опоре

лишь на некоторую часть узуса. В конечном итоге норма представляет собою

сложную совокупность языковых средств, объединенных в литературном языке в

результате разнообразных процессов отбора, и в этом смысле она всегда — в

большей или меньшей сте­пени — отклоняется от исходного узуса.

Оценивая сравнительную роль стихийного и сознательного отбо­ра,

совершающегося в процессе нормализации отдельных литера­турных языков, можно

утверждать, что сознательные усилия общества тем активнее, чем сложнее

исторические условия форми­рования литературных норм. Так, например,

сознательный отбор усиливается в тех случаях, когда в норме литературного

языка объединяются черты различных диалектов или разных литературных

вариантов. Подобная ситуация наблюдается в литературных языках с исходной

гетерогенной основой, а также в языках, где первичная гомогенная основа

подвергается в про­цессе развития литературного языка известным

преобразованиям, также ведущим к объединению в литературной норме

разнодиалектных по происхождению явлений (см. об этом стр. 581).

Не менее сложной для процессов нормализации является и ситуация, когда

литературный язык выступает в виде двух (или более) нормированных вариантов,

между которыми могут наблюдаться большие или меньшие расхождения (ср.,

например, ситуацию в Албании [29]). В этих случаях усилия общества могут быть

направлены на сближение двух норм путем различных языковых реформ, хотя успех

их относителен и не приводит обычно к полной и быстрой ликвидации

существующих различий.

Целенаправленность и сознательность нормализации весьма отчетливы и в тех

случаях, когда наблюдаются значительные расхождения между нормами письменного

и устного языка (ср. ситуации в Италии или Чехии) и существует необходимость

их двухстороннего сближения.

Весьма значительна также роль сознательной нормализации языка при складывании

норм литературных языков тех наций, ко­торые оформляются при социализме. В

этих условиях кодифика­ция норм совершается на самой широкой социальной

основе и при активном и сознательном участии носителей языка.

Можно упомянуть, наконец, и еще об одной ситуации, при которой сознательная

сторона нормализационных процессов также усиливается. Подобная ситуация

наблюдалась, например, в Гер­мании, где вплоть до конца XIX в. отсутствовала

сложившаяся естественным путем единая произносительная норма. Это

привело<575> к созданию специального нормативного орфоэпического

руко­водства Т. Зибса, выработанного в результате сознательной договоренности

ученых, писателей и актеров. Основа кодификации и сфера применения

выработанного таким путем литературного произношения была первоначально

чрезвычайно узкой, она ог­раничивалась театральной сценой, в связи с чем

литературное произношение и обозначалось здесь долгое время как

Bьhnenaussprache, т. е. «сценическое» произношение.

Явления, связанные с сознательной нормализацией языка, часто объединяются под

общим понятием кодификации литера­турных норм. Подобное широкое понимание

кодификации свойственно, например, лингвистам пражской школы [94].

Не имея возможности остановиться подробно на разнообразных сторонах

кодификации, попытаемся охарактеризовать хотя бы ос­новное содержание, а

также некоторые формы кодификационных процессов.

Наиболее общим содержанием кодификации можно, видимо, считать отбор и

закрепление инвентаря формальных языковых средств различного плана

(орфографических, фонетических, грамматических, лексических), а также

эксплицитное уточнение условий их употребления. Важным моментом кодификационных

процессов является вместе с тем фиксация распределения и использования в языке

разного рода вариантных реализаций

35.

В процессе сознательной кодификации норм можно выделить три тесно

взаимосвязанные стороны — это оценка, отбор и закрепление реализаций,

включаемых в норму. К основным видам оценки языковых явлений относится:

разгра­ничение правильных и неправильных (с точки зрения литературной нормы)

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100