Диссертация: Внутренний человек в русской языковой картине мира
пространственных моделей позволяет оказывать мощное эмоциональное воздействие
на читателя. Вот типичные примеры использования автором окказиональных образов
(библиотеки и кладбища) в высказываниях, реализующих семантическую модель
пространственно-определительной характеризации внутреннего человека. Живая
метафора квазипространств человека выступает как средство воздействия на
эмоциональную сферу читателя с целью убедить в уникальности и неисчерпаемости
потенциала всякой личности: Этот узор генов, эта библиотека памяти,
это живое, чувствующее, странное, знакомое, изменяющееся - такого, именно
такого существа никогда раньше не было и больше не будет – и это все вы; Каждый
несет в себе, помимо задатков известных способностей, имеющих спрос
современности, еще и «Н» неизвестных – уже или еще не нужных. Мы кладбище
молчаливых загадок (В. Леви)
Легко преодолевая стереотипность языковой формы и ее образного содержания,
индивидуально-авторское сознание тем не менее обычно следует традиционным
«правилам» выбора вспомогательного субъекта пространственной репрезентации
психики.
От выбора вспомогательного субъекта пространственной репрезентации внутреннего
человека, во многом зависит эмоционально-оценочное значение языковой (речевой)
единицы. Это замечание справедливо и для узуальных языковых единиц, и для
создаваемых в речи высказываний и их фрагментов. Тенденция пространственной
категоризации внутреннего человека такова: характер оценки прямо
пропорционален масштабам прототипических пространственных образов
(«ширина», «протяженность» актуализируют положительное отношение к объекту
изображения, а «узость», «ограниченность» – отрицательные). Эта тенденция
отсылает нас к особому фрагменту концептосферы русского народа, отраженного в
его языке. В русском языке существует ряд слов: ширь, даль, приволье,
раздолье и др., - характеризующихся положительной коннотацией и напрямую
связанных со специфической русской идеей (концептом) простора –
большого, открытого, протяженного в ширину пространства, как правило зрительно
воспринимаемого (простор чаще всего ассоциируется с равнинным пейзажем –
степью, полем), где «легко дышится, ничто не давит, не стесняет», где «человек
может достичь покоя и быть самим собой» [Шмелев, 2002, 348-349], -
противопоставленного ограниченным, замкнутым, тесным для человека
пространственным реалиям. Ср. реализованные в представленных в главе
метафорических выражениях, сравнениях, идиомах космические, небесные,
природно-пространственные образы благородной, глубокой души, внутренних
состояний, далеких от повседневности и пр., с образами «бытового назначения» -
разного рода хранилищ, контейнеров (стакана, бутылки, кошеля, решета, чулана,
кладовой), с их подчеркнутой материальностью, пространственной ограниченностью,
что сигнализирует о примитивизации духовного мира человека. Стоит заметить, что
актуализация наивных представлений о пространственном устройстве внутреннего
мира человека обнаруживает себя и аксиологически нейтральных контекстах, в
которых преобладает изобразительность. Вот один из таких случаев: Вся
сфера чувств, ощущений. приобретает особое значение, которого она была лишена в
рациональной картине мира. ‹.› .«Мыслю, следовательно, существую». Но ведь
всегда понимали, что это «мыслю» – лишь верхушка айсберга, тонкая
пленка «рацио», под которой глубины, множество этажей
(М. Жамкочьян). Представление о сложном устройстве психики человека дается в
научно-популярном изложении при помощи образа водного пространства, скрывающего
в своей глубине, под тонкой пленкой разума (по-видимому,
ледяной, поскольку он еще и верхушка айсберга) целые пласты
иррационального, чувственного, которые выстраиваются один над другим, как
этажи здания.
Для описания внутренних состояний, интерпретированных в образах дома,
релевантными оказываются признаки «обжитое», «теплое», «освещенное»,
формирующие концепт «уют». В зависимости от того, актуализируются ли они в
высказывании, психологическое состояние человека характеризуется как здоровое,
комфортное или, наоборот, как болезненное, дискомфортное, ср. образы души -
запущенной холостяцкой квартиры и дома, очага, приюта: ...В душе его было
пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкой квартире, с потертым ковром, на
котором вечно валялись давно прочитанные и уже успевшие пожелтеть газеты и
журналы, постель вечно не заправлялась.(М. Юденич). – Я впустил тебя в
душу погреться,/ но любовь залетела вослед (А. Кутилов).
В случае природнопространственной репрезентации явлений «внутренней
вселенной» характер оценки, как правило, определяется степенью освоенности
пространственной реалии - вспомогательного субъекта. В частности, сложные
внутренние состояния, процессы ассоциируются с долгим передвижением в границах
неосвоенного, чуждого человеку пространства: Это я, невезучий, в вашу
душу тропинку искал (А. Кутилов); .Сознание привычно заработало в
двух направлениях – одна часть внимательно отслеживала ситуацию на дороге.
другая же – плавно растекалась по не ведомым никому пустынным тропинкам его
размышлений и воспоминаний (М. Юденич).
Подобные преемственные связи индивидуально-авторских и стереотипных,
конвенциональных представлений о внутреннем человеке обнаруживаются также и в
том, что в процессе образно-ассоциативного, метафорического представления
психических феноменов авторы иногда опускают вспомогательный субъект сравнения,
уподобления. При этом, однако, понимание высказывания никоим образом не
затрудняется, поскольку последний легко восстанавливается из макро- и
микроконтекстных условий (лексическое окружение, ближайшие высказывания,
содержащие ключевое слово, тематика и в том числе стереотипные
национально-языковые образы внутреннего человека). См., например, выражение, в
котором вспомогательный субъект пространственной репрезентации человека
имплицирован (.Важно не выпустить на свободу «джина» совести, испепеляющего
русскую душу со скоростью света (А. Битов. Пушкинский дом)): на него
«намекает» лексико-семантический состав высказывания, его «подсказывает» идиома
выпустить джина из бутылки. Человек уподобляется сосуду (бутылке),
вмещающему в границах своего тела некие психические феномены: в
национально-языковом сознании - отрицательные, неуправляемые страсти,
негативные эмоции; в авторском варианте - совесть, так же мучащую человека
изнутри, как и указанные эмоции.
Выводы.
1. Разнообразные лексико-грамматические средства пространственной
интерпретации явлений внутреннего мира человека, предоставляемые русским
языком, позволяют изобразить последние либо как внутрипространственные, либо
как внешнепространственные. Для первых характерно использование как номинаций
целостного человека – вместилища, так и частичного (обозначенного
партитивами), причем для соответствующих образов-форм с пространственно-
предметной семантикой характерен метаморфизм (превращение) одного вида
локализации психических явлений в другой.
2. Внешнепространственная образная репрезентация внутреннего человека
опирается на номинации мира небесного и мира земного. В художественной речи
соответствующие метафоры, как правило, развернуты, актуализированы, так что
национально-языковые образные модели репрезентации психических феноменов
получают яркие, экспрессивно переосмысленные, актуализированные, часто
оценочные смыслы. Среди внешнепространственных моделей психики явно
преобладают микро- (а не макро-) пространственные, в частности образы жилищ,
хранилищ, очагов, сада, леса и др.
3.Наш материал позволяет выделить и систематизировать основные
семантико-синтаксические пропозитивные модели как средства образной
репрезентации явлений внутренней жизни человека. Представлены
пространственно характеризующие модели (в этих моделях внутренний человек
характеризуется за счет приписывания ему конкретного пространственного
признака, названного предикатом с первичным дименсиональным или дистанционным
значением, или в результате уподобления внутреннего мира человека некоторому
предмету, имя которого коннотирует определенные пространственные признаки);
модели локализации, хранения, бытия психических феноменов (модели
организуются номинациями предикатов и пространственных определителей –
целостных или частичных наименований человека, причем прагматически
(аксиологически) значимыми в этих моделях являются оппозиции заполненность
- незаполненность «вместилища»; наличие – отсутствие уникальных
органов «душевной» жизни. Упомянутым статическим образным семантическим моделям
противостоят пропозитивные модели движения / перемещения,
представляющие динамический аспект пространственных отношений субъектов и
объектов внутреннего мира. Для семантической интерпретации явлений психики в
рамках упомянутых образных субкатегориальных моделей пространственного
перемещения значим дифференциальный признак «произвольность –
непроизвольность» описываемых состояний человека, «замкнутость – открытость»
квазипространств (переход вовне / извне).
Глава 3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал
актантных семантических категорий как способов языковой репрезентации
внутреннего человека
3. 1. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал
семантической категории и субкатегории субъекта
В структуре пропозиции высказываний о внутреннем человеке выделяется два
обязательных смысловых компонента, формирующих денотативную ситуацию: лицо
+ приписывамое ему психическое состояние (действие, качество, реакция),
подвергающуюся в процессе формирования речевого сообщения определенной
понятийно-языковой интерпретации. Наш материал показывает, что образная
пропозитивно-событийная структура значительного числа речевых сообщений о
внутреннем человеке организуется при помощи непространственных актантных
семантических категорий, обозначающих различных, активных и неактивных,
«участников» ситуации – субъекта, объекта и инструмента.
Реальным (так называемым денотативным) субъектом описываемых в речи
психологических ситуаций является человек, и именно ему приписываются
разнообразные эмоции, чувства, мысли, желания. Даже не будучи вербализованным
в высказывании, субъект состояния (внутренний человек) неизменно остается
смысловым компонентом пропозиции: он подразумевается, на него указывают личные
окончания глаголов (Люблю его; Тебя не поймешь), контекст
(Я проводил гостей, оглядел опустевшую комнату. И вдруг
стало так тоскливо).
Образно-ассоциативный потенциал категории субъекта внутреннего мира человека.
Замечено, что вербализация рассматриваемого смыслового компонента пропозиции
осуществляется одним из двух лексико-грамматических способов -
целостно-субъектным и частично-субъектным, противопоставленных друг другу как
прямой и косвенный (метафорический, метонимический) [Цейтлин 1976; Телия 1987;
Арутюнова 1999; Одинцова 2000; Седова 2000].
Субкатегория целостного внутреннего человека объединяет высказывания, в
которых субъект состояния назван прямо - именем или именной группой:
Коткин устал, и в нем накапливалось странное, тяжелое
раздражение. (К. Булычев. Глаз); Княжна любила
его, он это знал; любила самого без титулов, любила
Петра Алексеевича Романова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим)).
Субкатегория частичного внутреннего человека объединяет высказывания, в
которых реальный субъект состояния (человек) метонимически замещен партитивом,
называющим одну из его «частей», формирующих представление об анатомическом
составе человека. Органы психической жизни (сердце, мозг, душа, совесть
и др.), функционирование которых обеспечивает, с точки зрения наивного
сознания, протекание определенных психические процессов, выступают в качестве
ипостасей внутреннего человека и становятся, благодаря
семантико-синтаксическому приему «расщепления духовного «Я» человека», особым
предметом его внутренней рефлексии, предметом относительно автономным и как бы
наблюдаемым со стороны» [Одинцова 2000: 16]. Отчужденные от человека «части»
выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным субъектом
состояния или в роли его метонимического заместителя, ср.: Он
тоскует – Душа его тоскует; Меня посетила
мысль – Мысли пришли мне в голову; Ее терзает
страх – Страх терзает ее душу; Он полюбил –
В сердце его пробудилась любовь. См. Ппимеры реализации
частично-субъектного способа репрезентации внутреннего человека в речи:
Старому сердцу не под силу ждать и ждать удара невесть
откуда (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим.); Память
отбросила все тягостное, обыденное и явила им
прошлое очищенным и возвышенным (В. Токарева. Центр памяти); Ему
[В. Высоцкому. - Е.К.] скучно, он прожил жизнь Жеглова, его творческое
нутро требует нового. (из газ. интервью со С. Говорухиным).
В высказываниях с частично-субъектной репрезентацией внутреннего человека
регулярно используется понятие души, которая, в отличие от прочих
органов внутренней жизни человека, имеющих достаточно узкую «специализацию» (ум
– думать, понимать; память – запоминать, припоминать; сердце – чувствовать и т.
д.), является средоточием всей внутренней жизни человека. Ее роль «не сводится
к функционированию в качестве вместилища чувств» [Шмелев 2002: 315] – «душа – в
общенародном языке – и чувствует, и мыслит» [Одинцова 2000: 17]. Отождествляясь
с личностью человека, с его внутренним «я», с его сущностью [Урысон 1995: 4],
душа легко занимает позицию целостного субъекта внутреннего состояния. Ей
противостоит дух, особый компонент внутреннего мира личности –
сверхлегкая нематериальная субстанция, которая, будучи частицей
нематериального, высшего, потустороннего мира внутри человека, ассоциируется с
началом жизни в целом (см. выражения со значением конца человеческой жизни:
испустить дух, дух вон), но ни с каким бы то ни было психическим процессом
[Урысон 1999]. («Анатомические» признаки понятия дух обнаруживаются
лишь в некоторых устойчивых выражениях, указывающих на его тесную связь с
процессом дыхания, ср.: затаить дух – затаить дыхание, перевести дух –
перевести дыхание, дух захватывает – дыхание захватывает). Таким образом,
духу отказано в статусе функционирующего внутри человека органа психики
(Е.В. Урысон, А.Д. Шмелев). Лишенный определенной функциональной нагрузки,
связанной с психическим, дух, «в отличие от души, не мыслится как
средоточие внутренней жизни человека, не отождествляется с личностью субъекта»
[Урысон 1999: 20] и, следовательно, не может выступать в качестве
метонимического заменителя человека (Мне радостно – Моей душе радостно -
?? Моему духу радостно; Я тоскую – Душа тоскует - ?? Мой дух
тоскует, Я хочу чего – Моя душа просит чего – ?? Дух просит / хочет
чего; У меня тоска – На душе / в душе тоска - ?? В духе / на духе тоска
). (Позиция субъекта для слова «дух» возможна лишь в тех случаях, когда
последнее означает бесплотное существо из потустороннего мира,
сверхъестественную субстанцию (абсолютный дух, дух добра, злой дух, духи леса и
др.), то есть не имеет отношения к составу внутреннего человека.)
Внутренний человек, репрезентированный одной из указанных ипостасей – как
целостный или частичный – включен в систему более частных семантических
субкатегорий. Так, в зависимости от пространственно-временной
дистанцированности субъекта состояния от субъекта речи, определяемой автором
высказывания, выделяются такие категориальные смыслы, как инклюзивность и
эксклюзивность (термины предложены авторским коллективом кн.: [Золотова,
1998]), формирующие субкатегорию включенности.
В высказываниях, маркированных по признаку инклюзивности (от англ.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24
|