Сочинение: Государственная власть и идеология 
(«Законы» Платона), к апологии частной собственности и равенства граждан
перед законом в сфере имущественных отношений (в «Этике» Аристотеля).
XVI век — время окончательного складывания и укрепления Русского
централизованного государства. В этот период продолжает развиваться русская
архитектура, живопись, возникает книгопечатание. Вместе с тем XVI век был
временем жесткой централизации культуры и литературы — разнообразные
летописные своды сменяет единая общерусская великокняжеская (потом царская)
летопись, создается единый свод церковной и частично светской литературы —
«Великие Минеи Четий» (т. е. месячные тома для чтения — материал для чтения,
расположенный по месяцам). Разгромленное в начале XVI в., еретическое
движение возникло снова в середине XVI в. — после крупных народных восстаний
40-х гг. И вновь ересь была жестоко подавлена. Один из еретиков XVI в.
дворянин Матфей Башкин сделал из евангельской проповеди любви к ближнему
смелый вывод, что никто не имеет права владеть «христовыми рабами», он
отпустил на свободу всех своих холопов. Еретик — холоп Феодосии Косой пошел
еще дальше, заявив о том, что все люди равны, независимо от народности и
вероисповедания: «всие людие едины суть у бога, и татарове, и немцы, и прочие
языци». Феодосии Косой бежал из заключения в Литовскую Русь, где продолжал
свою проповедь, сблизившись с наиболее смелыми польско-литовскими и
западноевропейскими протестантами.
Антифеодальным движениям противостоит официальная идеология. Складывание этой
идеологии можно проследить уже начиная с первых десятилетий XVI в. Примерно в
одно время, в начале 20-х гг. этого века, появляются два важнейших
идеологических памятника: «Послание о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы и
«Послание на звездочетцев» псковского старца Филофея.
В «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы излагалась легенда,
сыгравшая важнейшую роль в развитии официальной идеологии Русского
самодержавного государства. Это легенда о происхождении правящей на Руси
великокняжеской династии от римского императора — «Августа-кесаря» и о
подтверждении ее династических прав «Мономаховым венцом», якобы полученным
киевским князем Владимиром Мономахом от византийского императора. Основы этой
легенды восходили еще к XV в. и, возможно, были связаны с претензиями на
«царский венец», выдвигавшимися в середине XV в. тверским великим князем
Борисом Александровичем. В 1498 г. внук Ивана III Дмитрий (по материнской
линии происходивший от тверских князей) был объявлен соправителем деда и
коронован «шапкой Мономаха». Так впервые появилась корона, которой
впоследствии стали венчаться русские государи. Вероятно, уже тогда
существовали какие-то сказания, обосновывающие это венчание, но наиболее
раннее письменное изложение таких сказаний, известное нам, — «Послание о
Мономаховом венце» Спиридона-Саввы. Тверской монах, назначенный в XV в. в
Константинополе митрополитом всея Руси, не признанный московским великим
князем и попавший после этого в заточение, Спиридон-Савва был образованным
для своего времени человеком. Свое «Послание о Мономаховом венце» он начинал
с изложения библейской истории и разделения вселенной при «Августе-кесаре»,
при котором города на реках Висле и Немане достались его родичу Прусу;
потомком Пруса оказывался Рюрик, происходивший, таким образом, «от рода
римска царя Августа». Далее излагалась легенда о призвании варягов и
рассказывалось о походе Владимира Мономаха на Царьград и получении им от
императора царского венца, «крабицы» (ларца), принадлежавшей Августу-кесарю,
и других даров. Этот рассказ несколько неожиданно переходит в родословие
литовских князей, которые оказываются потомками «раба-конюшнеца» Гегиминика,
служившего тверскому князю Александру Михайловичу, восстановившему Русскую
землю после нашествия Батыя. Таким образом, легенда о происхождении русских
государей от «Августа-кесаря» связывалась здесь с тверскими династическими
легендами.
На основе «Послания о Мономаховом венце» был создан один из популярных
памятников XVI в. — «Сказание о князьях Владимирских». Текст его был в общем
сходен с текстом «Послания» Спиридона, но «Родословие литовских князей»
выделено в особую статью, и роль, отведенная Спиридоном тверским князьям,
перенесена на московского князя Юрия Даниловича и его потомков; в конце
упоминалась победа Дмитрия Донского над Мамаем.
В 1547 г. произошло важное событие в истории Русского государства: молодой
великий князь Иван IV был коронован «шапкой Мономаха» и объявлен «царем всея
Руси». В связи с этим был составлен специальный «Чин венчания», во вступлении к
которому было использовано «Сказание о князьях Владимирских». Идеи «Сказания»
излагались в дипломатических памятниках, отражались в летописях и «Степенной
книге» XVI в. и в «Государевом родословце». Они проникли даже в изобразительное
искусство: сцены из «Сказания о князьях Владимирских» вырезаны на дверцах
«царского места» (ограды для трона Ивана IV) в Московском Успенском соборе.
1
Теория «Москвы — третьего Рима» старца Филофея. Около 1524 г. старец
(старший монах) Псковско-Печерского монастыря Филофей написал «Послание на
звездочетцев», адресованное дьяку Мисюрю Мунехину и направленное против
служившего при дворе Василия III немецкого врача и философа, латинянина
(католика) Николая Булева (Бюлова), распространявшего на Руси немецкий альманах
с астрономическими и астрологическими предсказаниями. Протестуя против этого,
Филофей высказал довольно распространенное в русской публицистике мнение о
греховности всего латинского (католического) мира, и о том, что как «первый
Рим», так и «второй Рим» (Константинополь) впали в ересь и перестали быть
центрами христианского мира. На смену им приходит Русское царство — «третий
Рим»: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».
2 Эта же идея высказывается еще в двух посланиях, встречавшихся в рукописной
традиции с именем Филофея и адресованных великим князьям Василию Ивановичу и
Ивану Васильевичу; однако адресаты-князья упоминаются только в поздних списках
(не ранее XVII в.), и мы не знаем, что представляют собой эти списки: другие
послания Филофея, или поздние переделки его «Послания на звездочетцев».
3 Но сколько бы посланий ни писал Филофей, именно ему принадлежит создание
теории «Москвы — третьего Рима». Теория эта опиралась на некоторые идеи,
высказывавшиеся еще в XV в. Незадолго до завоевания Константинополя турками,
византийский император и патриарх, желая получить помощь с Запада, согласились
на соединение греко-православной церкви с латинской, католической. Но церковная
уния не спасла Константинополь, и в 1453 г. он был завоеван турками. В России
не признали унию, а завоевание Царьграда рассматривали как божью кару грекам за
отказ от православия. В 1492 г. близкий к еретикам митрополит Зосима заявил,
что теперь на смену «первым» — грекам приходят «последние» — русские, и назвал
Москву «новым градом Константина». В отличие от Зосимы Филофей был противником
еретических движений и не помышлял о какой-либо реформе церковного устройства,
но идее «Москвы — нового города Константина» он придал еще большую широту,
объявив Москву духовным центром всего христианского мира.
«Постепенное установление равенства есть предначертанная свыше неизбежность.
Этот процесс отмечен следующими основными признаками: он носит всемирный,
долговременный характер и с каждым днем все менее и менее зависит от воли
людей; все события, как и все люди, способствуют его развитию. Благоразумно ли
считать, что столь далеко зашедший социальный процесс может быть приостановлен
усилиями одного поколения? Неужели кто-то полагает, что, уничтожив феодальную
систему и победив королей, демократия отступит перед буржуазией и богачами?
Остановиться ли она теперь, когда она стала столь могучей, а ее противники
столь слабы?»1
А. Да Токвиль жил в эпоху великой демократической революции; все ее замечали,
но далеко не все оценивали ее сходным образом.
Одни считали ее модным и, рассматривали как случайность, еще надеялись ее
остановить, тогда как другие полагали, что она неодолима, поскольку
представлялась им в виде непрерывного, самого древнего и постоянного из всех
известных в истории процессов.
Среди множества новых предметов и явлений, привлекших внимание Токвиля во
время пребывания в США, сильнее всего он был поражен равенством условий
существования людей. Он без труда установил то огромное влияние, которое
оказывало это представленное обстоятельство на все течения общественной
жизни.
Эмигранты, обосновавшиеся в Америке в начале 17 в., каким-то образом смогли
отделить демократические принципы от всего того, против чего они боролись в
недрах старого общества Европы, и сумели перевезти эти принципы на берега
Нового Света. Там, произрастая свободно, в гармоническом соответствии с
нравами, эти принципы мирно развивались под сенью законов.
В Америке народ сам выбирает тех, кто создает законы, и тех, кто их
исполняет; он же избирает суд присяжных, который наказывает нарушителей
закона. Все государственные институты не только формируются, но и
функционируют на демократических принципах. Все это подтверждает, что именно
народ управляет страной. И хотя государственное правление имеет
представительную форму, нет сомнения, что в повседневном управлении обществом
беспрепятственно проявляются мнения, предрассудки, интересы и даже страсти
народа.
Особое значение Токвиль в своей работе уделяет партиям Соединенных штатов
Америки как политическим организациям государства, которые, по его мнению,
является подобными соперничающим нациям.
«Прежде всего, необходимо определить основное различие между партиями».2
Есть страны, занимающие столь обширную территорию, что их народонаселение
хотя и находится под единым суверенитетом, не едино по своим интересам,
отсюда и постоянные разногласия между отдельными его группами. Эти группы
населения еще не образуют партий в прямом смысле слова, это скорее разные
народы.
Когда же граждан страны разъединяют разные взгляды на проблемы, интересующие
в равной степени все регионы страны, такие как, например, общие принципы
государственного правления, тогда и рождаются группировки, которые Токвиль
называет «собственно партиями».
«Партии – зло, свойственное демократическому правлению, однако характер
их в разные периоды неодинаков, и в основе их деятельности лежат различные
побуждения».3
Общественное настроение в США
Существует любовь к родине, которую питают неосознанные, бескорыстные и
неуловимые чувства, любовь, которая наполняет душу человека привязанного к
месту его рождения. К такой инстинктивной любви примешивается еще
приверженность к древним обычаям, уважение к предкам, память о прошлом, и
люди любят свою страну так же, как отцовский дом. Им дороги царящее в ней
спокойствие, приобретенные там мирные привычки, воспоминания, которые она им
навевает. Им даже бывает сладко жить там в неволе. Такая любовь к родине
нередко подогревается еще и религиозными чувствами, и тгда она способна
творить чудеса.
Как всякое неосознанное чувство, такая любовь может скорее подвигнуть на
крупные, но кратковременные дела, чем на постоянные усилия.
Есть и другая любовь к родине, более рациональная. Она, быть может менее
великодушна и пылка, но более плодотворна и устойчива. Эта любовь возникает в
результате просвещения, развивается с помощью законов, растет по мере
пользования правами и в конце концов сливается с личными интересами человека.
Люди начинают видеть связь благосостояния страны и их собственного
благосостояния, осознают, что закон позволяет им его создать. У них
пробуждается интерес к процветанию страны сначала как к чему-то приносящему
им пользу, затем как к собственному творению.
Люди, ныне живущие в США, прибыли туда сравнительно недавно, они не принесли
с собой ни прежних обычаев, ни воспоминаний, они встречаются там впервые и
плохо знают друг друга. Почему же каждый из них интересуется делами общины,
округа и всего государства, как своими собственными? Только потому, что
каждый из них по-своему принимает активное участие в управлении обществом.
В Соединенных Штатах простые люди понимают одну несложную, но в то же время
плохо осознанную народами истину: счастье каждого зависит от общего
процветания. Более того, они привыкли смотреть на это процветание как на дело
своих рук, они не отделяют благополучие общества от собственного и трудятся
на благо государства не только из чувства долга или гордости, но, можно
сказать, из страсти к наживе.
Права в США
«Права – это не что иное, как добродетели, перенесенные в политическую жизнь».1
Именно понятие о правах позволило людям определить, что есть вседозволенность
и произвол. Оно помогает им быть независимыми без высокомерия и подчиняться,
не унижаясь.
В Америке простые люди осознают высокое понятие политических прав, потому что
они ими располагают. Они не задевают права других, потому что не хотят, чтобы
нарушали их права.
«Демократия доводит понятия политических прав до сознания каждого гражданина,
так же как наличие имущества делает доступным всем людям понятие
собственности».2
В Америке народ получил политические права в такое время, когда ему еще было
трудно употребить их во зло, потому что граждане были малочисленны, а нравы
просты. По мере роста населения страны американцы не расширяли, если можно
так выразиться, полномочия демократии, а скорее распространяли сферы ее
приложения.
Уважение закона в США
Не всегда возможно прямо или косвенно привлечь весь народ к созданию закона.
Но нельзя отрицать, что в тех случаях, когда это удается авторитет закона
значительно повышается. Народное происхождение законов, которое часто вредит
их доброкачественности и мудрости, удивительным образом способствует росту их
могущества.
В США все граждане имеют право голоса и, следовательно, все косвенно
принимают участие в законодательной деятельности. Тот, кто выступает против
закона, вынужден открыто делать одно из двух: либо стремиться изменить
убеждения народа, либо пренебречь его волей.
К это надо добавить еще один довод, более конкретный и веский: в США каждый в
како-то смысле лично заинтересован в том, чтобы все исполняли законы. Как бы
неудачен ни был закон, граждане США исполняют его без принуждения и относятся
к нему не только как к результату трудов большинства, но и как к собственному
делу. Они смотрят на него, как на сделку, в которой они участвуют.
В Америке нет многочисленного и беспокойного слоя людей, которые смотрели бы
на закон со страхом и подозрением, как на своего естественного врага.
Напротив, нельзя не заметить, что все общество полностью доверяет законам, по
которым живет страна, и питают к ним нечто вроде отцовской любви.
Просвещение, привычки и практический опыт американцев
До сих пор в Америке мало знаменитых писателей, там нет великих историков,
поэтов. Американцы смотрят на литературу в собственном смысле этого слова с
некоторым пренебрежением.
Американскому уму чужды общие идеи, он совсем не стремится к теоретическим
открытиям. Этому способствуют американская политика и промышленность. В США
постоянно издаются новые законы, но еще не нашлось крупного ученого, который
бы изучил их основные принципы.
У американцев есть юрисконсульты и комментаторы, но у них нет публицистов. В
политике они дают миру скорее примеры, чем уроки.
В Америке умело используют европейские изобретения, совершенствуют их и
отлично приспосабливают к местным условиям. Американцы изобретательны, но они
не занимаются промышленностью с теоретической точки зрения. В этой стране
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
|
