Курсовая: Конституционно-правовое регулирование политической системы

которым надлежит следовать, если разделять систему определенных об­щественных

ценностей, например, стремиться к демократическо­му функционированию власти,

обеспечению реальности прав и свобод человека и гражданина и т.д. Нижний

уровень — это политическая и правовая психология", которая

непосредственно определяет поведение людей (наряду, разумеется, с внешними

факторами). Между обоими уровнями существует известная вза­имозависимость, но

применительно к отдельным людям и их группам, порой весьма значительным,

достаточно часто наблю­дается противоречие. Человек считает себя демократом,

знает, как нужно действовать демократическим образом, однако если такой образ

действий ему почему-либо неудобен, кажется неэф­фективным, то, сознавая

ценность демократии, он готов посту­питься ею в конкретном деле, оправдывая

себя в лучшем случае тем, что в конечном счете действует на благо людей, а

следова­тельно, и той же демократии. В правовой сфере можно привести еще более

примитивный пример: человек знает, что красть не­льзя, в принципе согласен с

этим, однако для себя в конкретном случае допускает исключение. Здесь речь не о

тех, кто убежден, что демократия вредна для общества или что красть можно и

нужно, ибо не крадут лишь дураки. У таких людей все сознание антисоциально, и

их не так уж много. А вот таких, у кого идеология и психология ориентированы

несовпадающим обра­зом, к сожалению, порой оказывается и большинство.

Особенно опасно, когда в руках такого человека с раздвоен­ным сознанием

оказываются публично-властные полномочия. При их реализации он склонен часто

нарушать права других субъ­ектов отношений, в которых участвует как носитель

публичной власти, и тем дискредитировать эту власть, подрывая доверие к ней.

Недоверие же общества к публичной власти чревато опас­ностью разрушения

всякого правопорядка и гибели самого об­щества. Поэтому политическая и

правовая культура развитых обществ всегда предусматривает систему

институциональных и нормативных гарантий от возможного злоупотребления

властью, а люди в политическом и правовом отношении настолько куль­турны, что

в любой момент готовы оказать противодействие та­кому злоупотреблению.

Политическая и правовая культура — явление сложное не только с точки зрения

"уровней их "в сознании человека, но и потому, что различается в зависимости от

исторических условий жизни конкретного общества и его составных частей. Мы

можем поэтому говорить о существовании различных субкультур. На­пример,

заметны различия в политической и правовой культуре государств, население

которых в своей массе исповедует хрис­тианскую или мусульманскую религию,

восприняло англо-саксонскую или романскую правовую систему. Политическое и

пра­вовое поведение отдельных людей зачастую определяется их принадлежностью к

той или иной общественной группе, разде­ляемыми этой группой ценностями.

Имеются даже субкультуры преступных сообществ.

В этой связи можно выделить господствующую субкульту­ру — ту, которую

насаждает политическая элита, руководящая часть общества. Прочность

господства такой субкультуры зави­сит, однако, от того, насколько она

согласуется с политической и правовой психологией основной массы населения.

Если общес­твенная психология считает дачу взятки нормальным явлением, то

любое запрещение взяточничества, какими бы санкциями ни поддерживалось, не

будет эффективным до тех пор, пока в массовом сознании не произойдет

соответствующий сдвиг. До этого официальная субкультура неизбежно будет

оставаться тонким поверхностным слоем. В развивающихся, да и в

«соци­алистических» странах, это можно наблюдать сплошь и рядом.

Конституционное же регулирование обычно и отражает этот тонкий слой, а

реальное регулирование подавляющего большин­ства общественных отношений

зачастую происходит в противо­речии с конституционными нормами. Это

обстоятельство нельзя упускать ^из вида, читая конституции, например, стран

Тропической Африки, где очень многие институты заимствованы от бывших

метрополий — Франции, Великобритании, Испании, Бельгии. Для жителей

«глубинки» в таких странах само понятие конституции неизвестно: в условиях

племенного строя оно ника­кой связи с жизнью иметь не может.

Таким образом политическая и правовая культура общества, отражающая

достигнутый им уровень социально-экономическо­го, политического и духовно-

культурного развития, есть непре­менное условие действенности и

результативности конституци­онного права.

9. Федеральные территории. Это территориальные единицы, не являющиеся

субъектами федераций и непосредственно под­чиненные центральной власти. Такие

единицы имеются не во всех федерациях; например, в Германии их нет. Однако в

боль­шинстве федераций мы их находим.

В числе федеральных территорий мы можем прежде всего отметить существующие в

ряде федеративных государств (США, Мексика, Австралия и др.) федеральные

округа, в которых на­ходятся столицы этих государств. Это сделано в

качестве одной из гарантий равноправия субъектов федераций: там считается, что

размещение столицы на территории какого-либо субъекта федерации дало бы ему

преимущества перед другими субъекта­ми. Но не везде разделяют такие опасения.

Скажем, в Австрии столица Вена сама представляет собой одну из 9 земель,

кото­рая, кстати говоря, по численности населения существенно пре­восходит

любую другую землю. В Германии же до последнего времени столицей служит

сравнительно небольшой город Бонн, находящийся на территории земли Северный

Рейн — Вестфа-лия и не являющийся даже ее столицей; лишь в 1994 году принято

решение о постепенном переносе столицы обратно в Берлин, имеющий после

объединения Германии в 1990 году статус федеральной земли. В Швейцарии столица

находится в Берне, который служит столицей и одноименному кантону, и никого это

не волнует.

Из ст. 43 и 48 мексиканской Конституции следует, что феде­ральный округ, в

котором расположена столица Мехико, наряду со штатами считается составной

частью Федерации, то есть не относится к федеральным территориям. Последние

же — это острова, островки и рифы, не находящиеся под юрисдикцией штатов.

Примечательно положение ст. 44, согласно которому если федеральные власти

переедут в другое место, то територия округа будет преобразована в штат Валье

де Мехико, границы которого определит Генеральный конгресс (федеральный

парламент).

Бразильская Конституция также отделяет федеральный ок­руг от территорий.

Согласно ее ст. 32, федеральный округ не может делиться на муниципии. Он

управляется на основе орга­нического закона, принимаемого его Законодательной

палатой 2/3 голосов и двумя голосованиями с промежутком не менее 10 дней. Ему

принадлежат законодательные полномочия, сохраняемые за штатами и муниципиями,

он формирует свою законодательную и исполнительную власть аналогично штатам.

И представитель­ство в федеральном парламенте он имеет такое же, как и

шта­ты, что позволяет сделать вывод об отличии его от штатов лишь по названию

и отсутствию политико-административного деле­ния.

Напротив, федеральный округ Колумбия, в котором располо­жена столица США

Вашингтон, в Конгрессе США не представ­лен. Лишь в 1961 году вступила в силу

XXIII поправка к Кон­ституции США, которая предоставила жителям федерального

округа право участвовать в выборах Президента США.

Что касается иных федеральных территорий, то они могут находиться под

управлением администраторов, назначенных федеральными властями, а могут и

наделяться определенными правами самоуправления. Например, ст. 32 бразильской

Консти­туции установила, что федеральные территории могут делиться на

муниципии, имеющие тот же статус, что и муниципии шта­тов. Счета

Правительства территории представляются предва­рительно Счетному трибуналу

Союза и затем Национальному конгрессу, то есть финансируется федеральная

территория Со­юзом. Федеральные территории, насчитывающие более 100 тыс.

жителей, избирают Губернатора, имеют суды двух инстанций, членов прокуратуры

(Мт151;епо РиЬИсо) и федеральных публич­ных защитников, выборное

Территориальное собрание с решаю­щей компетенцией.

10. Зависимые территории. Это пережиток колониальной сис­темы, рухнувшей

в 1960 году. Сейчас осталось очень мало терри­торий, которые находятся в

юридической зависимости от госу- дарств, выступающих по отношению к этим

территориям в роли метрополии, то есть колониальной державы. Формы

такой за­висимости довольно разнообразны. Как правило, коренные жи­тели

зависимых территорий не считаются полноправными граж­данами метрополии и не

участвуют в избрании ее парламента и других выборных органов, хотя эти органы

издают обязатель­ные для зависимых территорий акты.

Классическая схема колониального управления заключалась в том, что метрополия

назначала в колонию администраторов, располагавших там обычно всей полнотой

власти. Иногда адми­нистраторы опирались на местную родо-племенную знать,

ис­пользовали формы феодально-государственной зависимости, в частности

протекторат, при котором существовавшая государ­ственная организация после

захвата страны колонизаторами сохранялась, но поступала в подчинение

администраторам мет­рополии. По мере заселения колоний выходцами из метрополии

и повышения образовательного уровня коренных жителей коло­нии обретали в той

или иной мере автономию и в них вводилось самоуправление в разных формах. Во

многих колониальных странах такое самоуправление послужило основой последующей

суверенной государственности.

Приведем некоторые примеры сохранившихся сегодня форм зависимости тех или

иных территорий от государства-метропо­лии.

Так, французские владения имеют статус заморского депар­тамента или заморской

территории. Согласно ст. 72 Конституции Французской Республики 1958 года,

заморские департаменты и заморские территории, как и другие территориальные

коллек­тивы, создаются законом. Законодательный режим и админис­тративная

организация заморских департаментов могут, соглас­но ст. 73, изменяться с

учетом их особого положения. В насто­ящее время заморскими департаментами

являются Реюньон, Гвиана, Мартиника, Гваделупа, а также Сен-Пьер и Микелон.

Они считаются неотъемлемыми частями территории метропо­лии, хотя и

расположены от нее за многие тысячи километров. Законом об административной

децентрализации 1982 года пер­вые четыре из них приравнены к регионам.

Заморские территории в соответствии со ст. 74 Конституции имеют свою особую

организацию, сочетающую их собственные интересы с интересами республики. Она

определяется и изменя­ется законом после консультации с заинтересованным

Террито­риальным собранием, из чего следует, что заморские террито­рии имеют

самоуправление. Статус заморской территории име­ют в настоящее время Новая

Каледония, острова Уоллис и Футуна.

Ряд островных владений принадлежит США (Гуам, Виргин-ские острова и др.).

Там, где имеется достаточное местное насе­ление, введено самоуправление.

Пуэрто-Рико считается свободно присоединившимся к США государством.

Микронезия, которая включает Каролинские, Марианские и Маршалловы острова,

переданные после второй мировой войны Организацией Объеди­ненных Наций под

опеку США, разделена ныне на три «госу­дарства», также имеющих статус

свободной ассоциации с США, что предполагает их полное внутреннее

самоуправление. Опека считается прекращенной.

Самоуправление введено и в островных владениях Велико­британии. В ряде из них

(например, на Виргинских островах, на острове Монтсеррат) действуют

конституции.

Островные владения имеют также Нидерланды, Новая Зе­ландия, Австралия. Как

правило, это самоуправляющиеся тер­ритории.

Конституция Республики Венесуэла 1983 года в ст. 9 предус­матривает наряду со

штатами, федеральным округом и феде­ральными территориями существование также

федеральных зависимых территорий (Серепс1епс1аз Гео1ега1е5). Однако это не

колониальные владения (Венесуэла никогда не была колониаль­ной державой), а

«части территории Республики, не находящи­еся в составе Штатов, Территорий и

Федерального округа, а также острова, образовавшиеся или возникшие в

территориаль­ном море или в море над континентальным шельфом» (первое

предложение ст. 14).

Усложнение форм и методов деятельности политических партий, возрастание их

роли в об­ществе закономерно приводят к их юридической институционализации.

Если конституции XIX века ни одной буквой не упо­минали о политических

партиях, хотя партии уже тогда играли весьма заметную роль в политической и

государственной жизни, то ныне они образуют полноценный конституционно-

правовой институт.

Институционализация политических партий проявляется в двух взаимосвязанных

процессах: конституционализации, то есть включении в конституции основных

принципов их статуса, и законодательной институционализации, в результате

кото­рой правовое положение партий определяется законом достаточ­но детально.

Законодательная Институционализация обычно включает пра­вовое регулирование

следующих элементов статуса политичес­ких партий: 1) понятия политической

партии, определения места и роли партий в политической системе и

государственном меха­низме; 2) условий и порядка создания и прекращения

полити­ческих партий; 3) требований к идеологии и программным по­ложениям

партий; 4) требований к их организационному строе­нию и порядку деятельности;

5) финансово-экономической базы партий; 6) взаимоотношений с публичной

властью, прежде всего участия в выборах и в деятельности представительных

органов государства и местного самоуправления.

В условиях коммунистических однопартийных систем и, соот­ветственно,

авторитарных и тоталитарных политических режи­мов правящие круги, всячески

подчеркивая ведущую роль един­ственной государственной партии в обществе,

часто избегают регламентировать ее статус. Выражение или молчаливо они

исходят из того, что партия выше всякого закона, а следователь­но, никаких

законодательных границ ее власти устанавливать не следует. В недавнем прошлом

так было и у нас.

Почти все принятые после второй мировой войны демократи­ческие конституции

содержат в том или ином объеме положения о политических партиях.

Конституционные принципы получают свою конкретизацию и развитие в текущем

законодательстве — специальных актах о политических партиях (например, в

Герма­нии), в избирательных законах (например, в Мексике) и др. Такое

законодательство развивается и в тех странах, где конституционализация

политических партий места не имеет. Иног­да законы регулируют лишь какую-то

одну сторону статуса партий, например, их финансирование, как это сделано, в

час­тности, в соответствующих законах Швеции 1965 года, Финлян­дии 1969 года,

США 1974 года.

В ряде стран Восточной Европы акты, регулирующие статус политических партий,

были приняты вскоре после падения «со­циалистической» власти. В Румынии,

например, Декрет Совета Фронта национального спасения о порядке регистрации и

дея­тельности политических партий и общественных организаций от 31 декабря

1989 г. был издан уже через неделю после сверже­ния коммунистического режима

и взятия Фронтом власти.

Обратимся к конкретным примерам конституционно-правово­го регулирования

статуса политических партий.

В Конституции Японии о политических партиях специально не говорится; в части

первой ст. 21 установлено лишь: «Гаран­тируется свобода собраний и

объединений...». А вот Основной закон ФРГ в ст. 9 особо говорит об

объединениях (союзах и обществах) и в ст. 21 о политических партиях. Согласно

ч. 1 ст. 21, «партии участвуют в формировании политической воли народа. Они

основываются свободно. Их внутренний строй должен соответствовать

демократическим принципам. Они должны пуб­лично давать отчет о происхождении

и использовании своих средств, а также о своем имуществе». В этих положениях

про­сматривается стремление избежать повторения недавнего про­шлого, когда

гитлеровцы, опираясь на поддержку определенных групп крупного капитала,

создали массовую партию, основанную на беспрекословном подчинении вождю

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5