Диплом: Метафора и метонимия в английском рекламном тексте и журнальном, газетном заголовке 
подход является наиболее традиционным, поскольку тесно связан с
представлениями о языке как относительно автономной от речевой деятельности и
стабильной системе. Соответственно, представители данного подхода считают,
что метафора реализуется в структуре языкового значения слова.
При втором подходе основное внимание уделяется метафорическому значению,
возникающему при взаимодействии слов в структуре словосочетания и
предложения. Он является наиболее распространенным: для него границы метафоры
более широки - она рассматривается на уровне синтаксической сочетаемости
слов.
Третий подход- самый инновационный, поскольку рассматривает образное
сравнение как механизм формирования смысла высказывания в различных
функциональных разновидностях речи. Для данного подхода – это функционально-
коммуникативное явление, реализующееся в высказывании/ тексте.
Г.Н.Скляревская в своей монографии «Метафора в системе языка», вышедшей в
1993 году, характеризует первый подход исследования. Автор рассматривает
языковую метафору, противопоставляя ее по многим параметрам метафоре
художественной. По Скляревской языковая метафора - это готовый элемент
лексики (Скляревская 1993: 31). Описывая структуру языковой метафоры,
Скляревская Г.Н. включает в сферу своего внимания структуру лексического
значения слов, обладающих метафорической образностью. В процессе анализа
производится сравнение сем у слова, обладающего буквальным значением, и у
слова с метафорическим значением. Метафорическое значение автор определят как
«удвоение денотата и перераспределение сем между денотативной и коннотативной
частями лексического значения» (Скляревская 1993: 40). Образность языковой
метафоры осознается только исследователями, а на уровне восприятия речи она
не идентифицируется. Языковая метафора не может быть воспринята как таковая
рядовыми носителями языка (Скляревская 1993: 30).
Такой подход к трактовке называется узколексикологическим. Предметом
исследования при этом подходе являются отдельные лексемы. Их подробный анализ
дает интересную информацию о структуре языкового значения отдельных словарных
единиц, обладающих изобразительным началом. Однако такой подход не может дать
ответ на вопрос о механизмах формирования смысла в различных видах речи.
Помимо замечания об автоматичности восприятия языковой метафоры и скрытости
ее образного начала от рядового носителя языка, предполагается
противопоставление языковой и художественной метафор (Скляревская 1993: 31-
36) на основании того, что в отличие от языковой метафоры, которую можно
исследовать лингвистическими методами, художественная метафора внесистемная,
индивидуальная и не может быть подвергнута теоретическому осмыслению.
Очевидно, что методология лексикологического подхода недостаточна для
лингвистического исследования. В наиболее полной форме, как, например, в
монографии Г.Н.Скляревской, такой подход подразумевает даже принципиальную
невозможность изучения метафоры в тексте. Примером более «мягкого»
использования лексикологического подхода при анализе метафоры может служить
монография В.Н. Вовк (Вовк 1986).
Существует иная традиция - рассматривать метафору как явление синтаксической
семантики. Наиболее ярко эта позиция отражена в работах Н.Д.Арутюновой,
М.Блэка, А.Ричардса. Данный подход позволяет получить интересные сведения о
влиянии семантической сочетаемости слов на процесс метафоризации. В основе
механизма формирования метафоры сторонники семантико-синтаксического подхода
видят категориальный сдвиг. Метафора «предлагает новое распределение
предметов по категориям и тут же от него отказывается» (Арутюнова 1990). Суть
метафоры – «это транспозиция идентифицирующей (дескриптивной и семантически
диффузной) лексики, предназначенной для указания на предмет речи, в сферу
предикатов, предназначенных для указания на его признаки и свойства»
(Арутюнова 1990). В метафоре устанавливаются «далекие» связи между понятиями.
М.Блэк называет такой подход» «интеракционистким; под этим названием
(interaction theory) в англоязычной литературе известен семантико-
синтаксический подход. Основные положения интеракционисткой теории М.Блэка
близки по взглядам Н.Д.Арутюновой и полностью соответствуют задачам анализа
метафорических словосочетаний или предложений.
Семантико-синтаксический подход дает очень много для понимания природы
метафоричности. Основная ценность этого в том, что раскрывается механизм
формирования метафорического значения на основе категориальной
характеризации, задаваемой самой структурой tenor-vehicle.
Третий подход - функционально-коммуникативный- наиболее актуален для
лингвистических направлений, изучающих различные аспекты теории речи. В
рамках данного подхода метафора рассматривается как элемент текста.
Функционально-коммуникативный подход к метафоре дает методологическую основу
для изучения метафор в реальных текстах и позволяет анализировать специфику
функционирования метафоры в зависимости от коммуникативной направленности
речи. Включение прагматического и когнитивного аспектов в изучении метафоры
открывает возможность для анализа своеобразия функционирования метафоры в
различных функциональных стилях речи, в том числе художественном. Метафора
как компонент смысловой структуры изучена еще далеко не полностью. Многое в
фундаментально-коммуникативной теории существует в виде экспериментально
подверженных гипотез, нуждающихся в дальнейшем изучении.
М.В.Никитин выделяет следующую типологию метафор по характеру признаков
сходства: метафора может быть когнитивной и эмотивно-оценочной; когнитивная,
в свою очередь, - онтологической и синестезической, а онтологическая - прямой
и структурной (Никитин 1997: 37-38).
Онтологическую метафору, прямую и структурную, сближает с синестезической (и
отличает от эмотивно-оценочной) то, что в каждом случае стремятся
опосредованно, на основе какого-то сходства обозначить и описать объект
сравнения (вещь, признак или событие) по собственным признакам этого объекта.
Поэтому эти три вида метафор (онтологическая прямая, онтологическая
структурная, синестезическая метафоры) сводятся в общую категорию метафор, и
им противостоит метафора эмотивно-оценочная, предлагающая переключение из
когнитивного сознания в прагматический.
Приведем примеры: «обезьяна» 1) как вид животного, 2) кривляка (прямая
онтологическая метафора); «бороться» 1) как «бороться на ковре»; 2) как
«бороться со сном» ( онтологическая структурная метафора); «сырой» 1) как
«сырое мясо»; 2) как в «сырое решение»; «мягкий» 1) как «мягкий грунт», 2)
как «мягкий упрек», 3) как «мягкий характер», 4) как «мягкие нравы», 5) как
«мягкая вода» (синестезические метафоры); «собачий» 1) относящийся к собаке,
2) скверный, очень плохой; «светлый» 1) как «светлая комната», 2) хороший,
как «светлое будущее» (эмотивно-оценочные метафоры) и эмотивно-оценочных
коррелятов.
Существенно заметить, что метафоры во многих случаях синкретичны: сходство
или тождество онтологических признаков дополняется сходством на уровне
восприятия или переживания соотносимых денотатов. Тем самым, относя метафору
к одному из типов, мы часто указываем не единственный, а преобладающий тип
сходства - по онтологии сущностей, по сходству сенсорного их восприятия, по
близости эмотивно-оценочного эффекта, нередко сочетающихся воедино в той или
иной пропорции (Никитин 1997).
Простая метафора выражена одним образом, но не обязательно однословная:
“the eye of heaven” как название солнца - это тоже простая метафора: “Sometimes
too hot the eye of heaven shines” (W.Shakespeare. Sonnet XVIII).
Простая метафора может быть одночленная и двучленная. Метафора, основанная на
преувеличении, называется гиперболической:
All days are nights to see till I see thee,
And nights bright days when dreams do show thee me.
(W.Shakespeare. Sonnet XLIII)
Развернутая, или расширенная, метафора состоит из нескольких
метафорически употребленных слов, создающих единый образ, то есть из ряда
взаимосвязанных и дополняющих друг друга простых метафор, усиливающих
мотивированность образа путем повторного соединения все тех же двух планов и
параллельного их функционирования:
Lord of my love, to whom in vassalage
The merit hath my duty strongly knit,
To thee I send this written embassage,
To witness duty, not to show my wit.
(W.Shakespeare. Sonnet XXVI)
Традиционными метафорами называют метафоры, общепринятые в какой-либо
период или в каком-либо литературном направлении. Так, английские поэты,
описывая внешность красавиц широко пользовались такими традиционными,
постоянными метафорическими эпитетами, как “pearly teeth, coral lips, ivory
neck, hair of golden wire”. В метафорическом эпитете обязательна двуплановость,
указание сходства и несходства, семантическое рассогласование, нарушение
отмеченности. Возможны, например, анимистические метафорические эпитеты, когда
неодушевленному предмету приписывается свойство живого существа: an angry sky,
the howling storm, или антропоморфный метафорический эпитет, приписывающий
человеческие свойства и действия животному или предмету: laughing valleys,
surly sullen bells.
Особый интерес представляет композиционная или сюжетная метафора,
которая может распространяться на весь роман. Композиционная метафора-
метафора, реализующаяся на уровне текста. В качестве композиционной метафоры
можно привести немало произведений современной литературы, в которых темой
является современная жизнь, а образность создается за счет со-и
противопоставления ее с мифологическими сюжетами: роман Дж.Джойса «Улисс»,
роман Дж.Апдайка «Кентавр», и пьеса О’Нила «Траур идет Электре».
Метафора его пользуется в дополнение к обычным языковым механизмам
несемантическими ресурсами. Для создания метафор не существует инструкций,
нет справочников для определения того, что она “означает” или “о чем
сообщает” (Аристотель 1984). Метафора опознается только благодаря присутствию
в ней художественного начала. Она с необходимостью предполагает ту или иную
степень артистизма. Не может быть метафор, лишенных артистизма, как не бывает
шуток, лишенных юмора. Конечно, встречаются безвкусные метафоры, но и в них
есть артистизм, даже если его и не стоило обнаруживать или можно было лучше
выразить.
Д.Дэвидсон утверждает, что метафоры означают только то (или не более того),
что означают входящие в них слова, взятые в своем буквальном значении
(Дэвидсон 1990: 172-193). Поскольку этот тезис идет вразрез с известными
современными точками зрения, то многое из того, что он сказал, несет в себе
критический заряд. Метафора при свободном от всех помех и заблуждений взгляде
на нее становится не менее, а более интересным явлением.
Прежде всего Дэвидсон попытался развеять ошибочное мнение, будто метафора
наряду с буквальным смыслом или значением наделена еще и некоторым другим
смыслом или значением. Это заблуждение свойственно многим. Его можно
встретить в работах литературно-критического направления, у таких авторов,
как, например, Ричардс, Эмпсон и Уинтерс, в работах философов от Аристотеля
до Макса Блэка, психологов — от Фрейда и его предшественников до Скиннера и
его продолжателей и, наконец, у лингвистов, начиная с Платона и вплоть до
Уриэля Вейнрейха и Джорджа Лакоффа.
Мысль о семантической двойственности метафоры принимает разные формы — от
относительно простой у Аристотеля до относительно сложной у М. Блэка. Ее
разделяют и те, кто допускает буквальную парафразу метафоры, и те, которые
отрицают такую возможность. Некоторые авторы особо подчеркивают, что
метафора, в отличие от обычного словоупотребления, дает прозрение,- она
проникает в суть вещей. Но и в этом случае метафора рассматривается как один
из видов коммуникации, который, как и ее более простые формы, передает истину
и ложь о мире, хотя при этом и признается, что метафорическое сообщение
необычно, и смысл его глубже скрыт или искусно завуалирован (Дэвидсон 1990:
172-193).
Взгляд на метафору как на средство передачи идей, пусть даже необычных,
кажется Дэвидсону столь же неверным, как и лежащая в основе этого взгляда
идея о том, что метафора имеет особое значение. Дэвидсон согласен с той
точкой зрения, что метафору нельзя перефразировать, он полагает, что это
происходит не потому, что метафоры добавляют что-нибудь совершенно новое к
буквальному выражению, а потому, что просто нечего перефразировать.
Парафраза, независимо от того, возможна она или нет, относится к тому, что
сказано: мы просто стараемся передать это же самое другими словами. Но, если
Дэвидсон прав, метафора не сообщает ничего, помимо своего буквального смысла
(как и говорящий, использующий метафору, не имеет в виду ничего, выходящего
за пределы ее буквального значения). Впрочем, этим не отрицается тот факт,
что метафора содержит в себе изюминку и ее своеобразие может быть показано
при помощи других слов.
В прошлом те, кто отрицал, что у метафоры в дополнение к буквальному значению
имеется особое когнитивное содержание, часто всеми силами стремились
показать, что метафора вносит в речь эмоции и путаницу и что она не пригодна
для серьезного научного или философского разговора. Дэвидсон не разделяет
этой точки зрения. Метафора часто встречается не только в литературных
произведениях, но и в науке, философии и юриспруденции, она эффективна в
похвале и оскорблении, мольбе и обещании, описании и предписании. Дэвидсон
согласен с Максом Блэком, Паулем Хенле, Нельсоном Гудменом, Монро Бирдсли и
другими в вопросе о функциях метафоры. Правда, ему кажется, что она в
дополнение к перечисленным выполняет еще и функции совершенно другого рода.
Дэвидсон не согласен с объяснением того, как метафора творит свои чудеса. Он
основывается на различении значения слов и их использования и полагает, что
метафора целиком принадлежит сфере употребления. Метафора связана с образным
использованием слов и предложений и всецело зависит от обычного или
буквального значения слов и, следовательно, состоящих из них предложений.
Дэвидсон показал, что бесполезно объяснять, как функционируют слова, когда
они создают метафорические и образные значения или как они выражают особую
поэтическую или метафорическую истину. Эти идеи не объясняют метафоры —
метафора сама объясняет их. Когда мы понимаем метафору, мы можем назвать то,
что мы поняли, “метафорической истиной” (metaphorical truth) и в какой-то
мере объяснить, в чем состоит ее “метафорическое значение”. Буквальные
значения и соответствующие условия истинности могут быть приписаны словам и
предложениям вне зависимости от каких-либо особых контекстов употребления.
Вот почему обращение к ним действительно имеет объяснительную силу.
Метафора заставляет обратить внимание на некоторое сходство — часто новое и
неожиданное — между двумя и более предметами. Это банальное и верное
наблюдение влечет за собой выводы относительно значения метафор.
В метафоре определенные слова принимают новое, или, как его иногда называют,
“расширенное” значение.. Это расширение должно быть тем, что философы
называют расширением слова (extension of the word), то есть относиться к
классу сущностей, которые это слово называет.
Это объяснение в любом случае не может считаться полным, ибо если считать,
что слова в метафоре обладают прямой референцией к объекту, тогда стирается
разница между метафорой и введением в лексикон нового слова: объяснить таким
образом метафору — значит уничтожить ее.
Зависит или не зависит метафора от нового или расширенного значения — это еще
вопрос, но то, что она зависит от буквального значения, — это несомненно:
адекватное представление концепта метафоры обязательно должно учитывать, что
первичное или буквальное значение слов остается действенным и в их
метафорическом употреблении.
Возможно, тогда можно объяснить метафору как случай неоднозначности
(ambiguity): в контексте метафоры определенные слова имеют и новое, и свое
первичное значение; сила метафоры прямо зависит от нашей неуверенности, от
наших колебаний между этими двумя значениями.
Многозначность слова, если она имеет место, обусловлена тем фактом, что в
обычном контексте слово означает одно, а в метафорическом — другое; но в
метафорическом контексте отнюдь не обязательны колебания. Конечно, можно
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
|
