Фразеологические единицы, характеризующие человека - (реферат)

А. Иванов также обыгрывает и финальную фразу стихотворения Долиной “скоро я остервене…”, которую можно охарактеризовать как неудачную попытку ЯИ поэтессы. Пародист обыгрывает стиль поэтессы, ритм стиха, но при этом фамильярно называет классиков по именам, причём по уменьшительным. Возникает эффект узнавания при прочтении этих имён, и в результате автор пародии добивается комического эффекта.

Не упускает пародист и стилистически неоправданные формы слов “нету” и “нынче”. Все они возникают в пародии в трёхкратном количестве. Т . е. автор утрирует, осмеивает стихотворение В. Долиной с помощью её же образных средств и стилистических особенностей.

В пародии Игоря Кореня “Рыбак – рыбака” также обыгрывается стиль, тематика и речевые ошибки оригинала. Игорь Корень.

    Рыбак – рыбака.
    Прощайте, сытные обеды,
    Мяса и булки, что нежны.
    Я уезжаю, уезжаю
    В командировку от жены.
    Отныне властвуй, властвуй, случай!
    Бери в тиски и оборот.
    Случайной дамы бюст могучий,
    Столовский чёрствый антрекот …
    Вадим Ковда.
    Житейским опытом научен,
    Хоть я с женой нежон и мил,
    Случайной дамы бюст могучий
    Мне зенки давеча раскрыл.
    Хрустим недельным чебуреком,
    Да и вода с любимой – квас,
    К тому же лексика навеки
    Связала и сроднила нас:
    С утра – стихом её уважу,
    Который за ночь наболит.
    Ты почитай, а я приляжу,
    Она мне тихо говорит.

Тема, сюжетное развитие стиха –оригинала остаются неизменными, но комический эффект достигается за счёт тиражирования авторской ошибки–нарушения орфоэпической нормы в целях погони за рифмой. В тексте пародии мы видим наряду с орфоэпической ошибкой (нежон) и грамматической (приляжу), ещё и присутствие просторечных оборотов: “зенки давеча раскрыл”, “уважу стихом”, которых не было в исходном тексте.

Т. о. мы видим, что главный приём имитации в данной пародии – тиражирование авторских ошибок. В следующих пародиях также основным приёмом имитации является обыгрывание авторской ЯИ, неудачный с точки зрения пародиста, и обыгрывание образной системы пародируемого автора путём создания оригинального пародийного сюжета, в котором реализуется совсем другой семантический потенциал пародируемых образных средств.

    А. Мурай.
    Концертик.
    От блюдечка до блюдечка,
    С цветочка на цветок
    Летает пчёлка – дудочка
    И собирает сок.
    Анатолий Брагин.
    Чуть-чуть дрожит поляночка
    На лёгком ветерке.
    Уселась арфа—бабочка
    На желтеньком цветке.
    С комариком—кларнетиком
    Валторночка—жучок
    Дудят себе дуэтиком,
    Забравшись на сучок.

В качестве объекта пародирования А. Мурай выбирает неудачную образную игру автора, так метафора “пчёлка—дудочка” привлекает его внимание. Излишнее использование автором существительных с уменьшительно—ласкательными суффиксами приводит к тому, что стихотворение принимает примитивный характер и достойно внимания разве только маленького ребёнка. Все эти черты пародист тиражирует в своей пародии. Так мы получаем то же обилие суффиксов к, очк, еньк, выписанные по той же схеме метафорические сравнения: арфа—бабочка, валторночка—жучок, комарик—кларнетик, т. е. наблюдается та же слащавость интонации и примитивная рифмовка. Т. о. пародист имитирует не только образную игру автора и его стиль, но и содержательную сторону этого стихотворения.

Излишне экспрессивный стиль, черты высокой патетики и несоответствие художественной формы содержанию в стихотворении Л. Хаустова не остаётся без внимания А. Иванова.

    А. Иванов.
    На темы марала.
    О, как душа моя стонала!
    Так близко было – два шага:
    Пилили панты у марала,
    Живые, тёплые рога.
    Леонид Хаустов.
    Какая грустная картина,
    Страшней не видел дотоль
    Стоит безрогая скотина,
    В глазах – смятение и боль.
    Орал марал, душа орала
    На расстоянии двух шагов…
    Я бы свои отдал маралу,
    Но я ведь тоже без рогов.

А. Иванов, используя ту же форму стиха, утрирует его содержание, вставляя чуждые данному высокому стилю лексические единицы: “безрогая скотина”, “орал марал, душа орала”, но параллельно мы видим наличие слов, характерных для высокого стиля: “дотоль”, “смятение…”.

Т. е. пародист расширяет границы между стилевыми пластами стиха, гиперболизируя авторскую неудачу, при этом использует систему образных средств пародируемого автора (в том числе и ритмо-мелодическую структуру - ассонансное построение четверостиший (звуки о, а)). Комический эффект возникает как следствие сопоставления несопоставимых вещей.

Образная игра А. Чистякова дала повод к написанию пародии Михаилом Глазковым. Пародист с юмором обыгрывает строки поэта.

    М. Глазков.
    Печная ода.
    Въезжал я в сны на ней,
    Как на Савраске.
    Я верил: печь – живое
    существо:
    Просто я одной ногою –
    в мае,
    А другой перешагнул
    в июнь.
    Антонин Чистяков.
    Кто за что, а я в дороге тряской
    Обожаю печь, а не авто.
    Подо мной как личный мой Пегаска,
    Ржёт она хореем на пять стоп,
    В современность фертом я въезжаю,
    Лихо диффелирую селом.
    И на всякий случай выпущаю
    Из трубы колдунью с помелом.
    Эге – гей! Галопом через реки,
    То под гору,
    то под изволок.
    Из варяг, да прямо, значит в греки
    Жму одной ногою в древнем веке,
    А другой упершись в потолок.

Пародист комически переосмысляет поэтические образы, которые видит в стихотворении, с помощью создания своего небольшого сюжета, утрирующего деревенскую тематику пародируемого текста. В результате в тексте пародии появляются лексические аномалии, которых не было в оригинале: “выпущаю”, “из варяг, да прямо, значит в греки”. Интересен приём словообразовательной ЯИ пародиста, когда по аналогии с “Савраской”, он образует кличку коня– символа “Пегаска”. Комический эффект возникает за счёт новых образов, возникаемых в пародии (сюда можно включить и образ деревенского языка, включаемый в 55 текст).

Имитация образной системы стихотворения лежит в основе следующей пародии. М. Глазков.

    Эмоции на ВДНХ.
    Э – ге – гей ты, Селенга!
    Э – ге – гей вы, берега!
    Небеса вы – э – ге – гей! ..
    Слышишь, Селенга!
    О – го – го – го!
    А – га – га! ..
    ВДНХа, ВДНХа –
    Не очень звучно для стиха.
    Дм. Смирнов.
    Иду я по ВДНХа
    И во весь дух:
    Ха – ха – ха – ха!
    О – го – го – го!
    Э – ге – ге – гей!
    Пужаю уток и курей.
    А – га – га – га!
    У – гу – гу – гу! ..
    Ох, братцы, больше не могу.

Стихотворение –оригинал настолько слабо, что пародисту достаточно внести несколько дополнительных штрихов в череду авторских междометий, чтобы усилить комический эффект, вызываемый самим объектом пародирования. Так в пародии появляются новые междометья:

    Ха – ха – ха,
    У – гу – гу

и фраза с намеренно воспроизведённой особенностью диалектного произношения слова: “пужаю уток и курей”.

В результате возникает образ восторженного деревенского жителя, гуляющего по ВДНХ, но образ более комичный, сниженный, чем в оригинале.

Таким образом, авторская образная система подвергается переработке пародиста, утрируется им и доводится до абсурда.

Подобным образом обыгрывается стиль и тематика стиха в другой пародии М. Глазкова “Сибирские ахи”.

    М. Глазков.
    Сибирские “ахи”.
    Ах, арбузники молодёжные! ..
    Ах, эта детская смущённость! ..
    Ах, эти лыжи, лыжи, лыжи! ..
    Значит, что – то я всё же стою,
    Если стоит меня ругать.
    Илья Фоняков.
    Ах, какой у арбуза хвостик!
    Поросячьему он под стать.
    Ах, и здорово можете, гости
    Вы меня, Фонякова, ругать.
    Ах, меж вами и мной
    положительно
    Ничегошеньки общего нет!
    Ах, какой же, друзья,
    Удивительный,
    Темпераментный я поэт!
    Восторгаюсь в подлунном мире
    Каждой щепочкой –
    там и тут.
    Ах, не зря ведь меня в Сибири
    Первым ахальщиком зовут?

Сохраняя особенности авторского стиля, пародист воспроизводит свой мини-сюжет, насыщенный авторскими цитатами. Соотнесённость восторженного авторского стиля и содержания пародии (ах, какой у арбуза хвостик! Поросячьему он под стать) вызывает комический эффект.

    М. Глазков
    Век перепутал.
    Ты красива, Матрёна!
    Твоя хата – эгей!
    Аржаная солома
    До самых бровей…
    Без Матрёны России
    Ни за что не прожить.
    Александр Говоров.
    В старомодном уборе
    Аржаней спелой ржи
    Я по сельским задворьям
    Прохожу
    вдоль межи.
    Где ты, тётка Матрёна?
    Аль ходить не годна?
    Твоей древностью тронут
    Аж до самого дна.
    Приглашай на полати,
    Я – за зашшытничек твой!
    Подарю уж не платье –
    Сарафан расписной.
    Хошь стихи почитаю
    Про тебя? ..
    Но в ответ:
    - В прошлом веке витаешь,
    Пашанишный поэт!

В следующей пародии основным приёмом имитации будет обыгрывание, тиражирование диалектных произносительных особенностей слов.

В самом оригинале мы встречаемся с разговорно-диалектной формой один раз (“аржаная солома”), а в пародии данная особенность воспроизводится в каждой строфе (“аржаней спелой ржи”, “аль ходить не годна”, “я зашшытничек твой”, “пашаничный поэт”). Т. о. в данной пародии окарикатуривается, выпячивается на первый план такая деталь авторского стиля, как стремление к использования нестандартных, разговорно-диалектных форм языка.

Пародисту М. Глазкову кажется неудачной образная игра Риммы Казаковой, в результате чего в пародии эта неудача многократно обыгрывается и высмеивается. М. Глазков

    Многотиражная руда.
    И я живу, коплю я, собираю…
    А запираю? Нет, не запираю.
    Римма Казакова.
    Во время одно жил на свете Плюшкин.
    Скупей Гобсека был он! Да скупей.
    О нём поведал Пушкин?
    Нет, не Пушкин,
    А Гоголь Н. в одной из эпопей.
    О, Плюшкин – жмот! Усердно собирал он
    Всё от гвоздя до старого ремня.
    А запирал?
    конечно запирал он
    В отличие от нынешней меня.
    И я коплю, на возраст не взирая,
    Отвалы руд словесных, не таю.
    А запираю?
    Нет, не запираю –
    Я их… многотиражно издаю.

Автор пользуется следующими средствами осмеяния текста поэтессы: Создание комического контекста для цитат из текста оригинала (“запирал”, “собирал”);

Создание синтаксических конструкций, повторяющих конструкции стиха Р. Казаковой: у Казаковой– “… А запираю? Нет, не запираю…”;

    у Глазкова – “поведал Пушкин? Нет, не Пушкин! ”.

Языковая игра поэтессы доводится до абсурда с помощью трансформации содержания стиха при сохранении его внешней формы.

Обыгрывание неудачных попыток создать неординарный образ в стихотворении путём окарикатуривания этого образа, выпячивания его на первый план, гиперболизация авторской ошибки– таковы основные средства имитации в рассматриваемых нами пародиях. В. Я. Пропп [6, с. 104] определяет так сущность карикатуры: “Берётся одна частность, одна деталь; эта деталь преувеличивается и тем обращает на себя исключительное внимание, тогда как все другие свойства того, кто или что подвергается окарикатуриванию, в данный момент вычеркнуты или не существуют”. В. Я. Пропп приводит также высказывание Бергсона, который считает, что “…искусство карикатуриста в том и состоит, чтобы схватить эту, порой неуловимую особенность и сделать её видимой для всех путём увеличения её размеров”. Не этот ли приём создания пародии мы наблюдаем у А. Иванова, М. Глазкова и других авторов? !

Но мы упомянули также о роли гиперболы в создании пародического произведения. В чём её отличие от карикатуры, ведь и карикатура– средство художественного преувеличения? В. Я. Пропп разграничивает эти явления по принципу “целое – часть целого”, т. е. “… в карикатуре преувеличивается частность, в гиперболе – целое”. Несмотря на условность границы между гиперболой и гротеском, мы считаем необходимым развести эти понятия, также пользуясь градацией В. Я. Проппа. Отличие гиперболы от гротеска в том, что в гротеске преувеличение выходит за рамки реальности и переходит в область фантастики. Это обстоятельство нам чрезвычайно важно, т. к. именно фантастическую картину очень часто рисует перед нами пародист.

На наш взгляд, гротеск как один из художественных приёмов реализуется в следующей пародии:

    Владимир Скиф.
    Буквальная лирика.
    Томилось “О”, прислушивалось “У”
    Искало “И” и воли, и покоя,
    Да выло “Ы”,
    Да спрашивать судьбу боялось “А”,
    Да “Э” вело рукою …
    Олеся Николаева
    Я помню “Н” пьянила мне глаза,
    А “П” паскудно лапами сучило,
    Ревело “Р” как вешняя гроза,
    А “Т” меня с тобою разлучило.
    Бодалось “Б” как буйвол или бык,
    И что-то “Ц” циничное бросало,
    “Ч” чертыхалось, “К” кроило крик,
    А “Д” украдкой дулю показало…
    … Я пошатнулась. Буквы надо мной
    То “Ф – ыркали”, то
    “Ш” – елестели сбоку
    И только “Ж” держалось стороной
    В молчании от “М” неподалёку.

Автор пародии продолжает образный ряд поэтессы, но если у неё это образная игра носила условный характер, то у пародиста воплощается в конкретно—действенную форму. Если у поэтессы ассоциации, рождаемые буквами, несут в себе лирический заряд, даже попытку философствования, то у пародиста ассоциации носят предельно сниженный, утрированный характер (“д”–дулю показало” и т. д. ). Гротеск проявляется в данном случае за счёт переноса условного плана содержания стихотворения в план буквальный, реализующийся на глазах у читателя и героя пародии, т. е. имитация как принцип ЯИ проявляет себя через гротеск, через смещение грани “условность–реальность”. Наряду с этим сдвигом происходит тиражирование образных средств пародируемой поэтессы, в результате чего возникает эффект назойливости, неорганичности, и как следствие всех этих факторов– комический эффект. В следующих пародиях, как основной художественный приём создания пародии будет выступать приём окарикатуривания, как и во многих пародиях, рассмотренных нами выше. А. Иванов в пародии “Поездка” обыгрывает строчки, “За наш проезд, за нас двоих

    Я в кассу брошу две монетки”.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8