Влияние даосизма и буддизма на формирование национальных культурных традиций Китая
конфуцианством в 1 тыс. приводило то к успехам даосизма, то к гонениям на
него. В VI в. даосизм был поставлен на второе место среди трех учений и
занял его после конфуцианства, но перед буддизмом.
Появление буддизма в Китае
Перенесение буддизма с родной индийской почвы в культуру и
повседневную жизнь Китая может считаться одним из наиболее значительных
событий в истории религии. Оно означало, что страна с собственной древней
культурой приняла более развитую религию, обладающую своим письменным
каноном, учением, моралью и культом.
Буддизм проник в Китай из Индии преимущественно в своей северной форме
Махаяны во II в. Процесс его укрепления и развития в Китае был сложен и
длителен. Потребовались многие века и огромные усилия поколений
проповедников и переводчиков, чтобы выработались и вошли в обиход китайские
эквиваленты индо-буддийских понятий и терминов. Кроме того, многое в
буддизме с его восприятием жизни как страдания и зла противоречило
распространенным в Китае конфуцианским нормам этики и принципам поведения;
только содействие параллельно формировавшегося религиозного даосизма, в
свою очередь щедро черпавшего из сокровищницы индо-буддийской мудрости,
помогло буддистам укрепиться на китайской земле. Неудивительно, что первые
буддийские общины воспринимались в Китае лишь как одна из сект даосизма.
Постепенно буддизм усиливал свои позиции, чему немало способствовала и
общая историческая ситуация эпохи Южный и Северных династий (II-IV) с ее
кризисами, междоусобицами и неустойчивостью бытия. В такой обстановке
призывы буддистов отрешиться от земной суеты и укрыться за высокими стенами
монастыря не могли не оказаться привлекательными.
В III-IV вв. вокруг столичных центров действовало около 180 буддийских
монастырей, храмов и кумирен, а к концу V в. в государстве Восточная Цзинь
их было уже 1800 с 24 тысячами монастырей.
Свободные от налогов и притеснений покровительствовавших им властей,
буддийские монастыри притягивали к себе и крестьян, и беглых странников,
изгнанных со своей земли кочевниками, и богатых аристократов, искавших
покоя и уединения. Буддизм становился силой и многие императоры как южных
(китайских), так и северных («варварских») династий искали его поддержки, а
некоторые признавали его официальной государственной идеологией.
Китаизация буддизма
Распространяясь и укрепляясь буддизм подвергался значительной
китаизации. Вообще китайская конфуцианская цивилизация уникальна по степени
устойчивости, приспособляемости, способности к регенерации и
сопротивляемости внешним воздействиям. Всякая иноземная идеология, сколь бы
мощной и всеохватывающей она ни была, проникая в Китай, неизбежно
подвергалась такой сильной трансформации и китаизации, что в конце концов
возникала достаточно оригинальная система идей и институтов,
приспособившихся к привычным принципам, понятиям и нормам и лишь в самых
общих чертах напоминавшая первоначальную идеологию. Это свойство китайской
цивилизации проявилось и на примере буддизма.
Стремительное распространение буддизма говорит о явном превосходстве
буддизма над китайской народной религией, отягощенной магией и
предрассудками. Но еще более значительным было устойчивое влияние буддизма
на все слои китайского населения, и в особенности — его проникновение в
китайскую культуру в целом, что возможно объяснить только внутренней
близостью с древней китайской философией. Взаимосвязь китайского буддизма с
его индийским аналогом истолковывалась по-разному. В отличие от современных
европейских ученых, которые подходят к данному вопросу с позиций индологии
и признают за китайским буддизмом только относительную оригинальность,
образованные китайцы уже в первые века ощущали такое внутреннее родство с
буддизмом, что, наряду с даосизмом и конфуцианством, начали воспринимать
его как подлинное выражение китайской религиозности.
На основании доступных нам исторических источников мы не можем точно
узнать, как весьма разнородное учение Будды распространялось в Китае.
Однако современное исследование о «буддийском завоевании Китая» открывает
для нас ряд ценных перспектив. Ниже мы пойдем по пути, который подведет нас
непосредственно к школе Чань, которую называют китайской реакцией на
буддизм.
Медитация всегда и повсюду занимала особо важное место в буддизме.
Первые буддийские монахи, которые прибыли в Китай из Центральной Азии,
принесли с собой не только священные изображения и книги, но и практику
буддийской медитации. Подчеркивание значимости медитации впервые
встречается в китайском буддизме в связи с прибытием, вероятно, в 148 г. н.
э. монаха Ань Ши-гао. Этот первый «крупный переводчик буддийских текстов в
Китае» обучал известным методам медитации, встречающимся в палийском
каноне. Они, в свою очередь, могли наложиться на даосские медитативные
практики. В большинстве из многочисленных переводов, приписываемых Ань Ши-
гао, говорится о медитации (дхьяна) и сосредоточении (самадхи). Его перевод
«Сутры о сосредоточении при помощи дыхательных упражнений» предлагает
объяснение древних йогических и раннебуддийских практик регулирования
дыхания при помощи подсчитывания вдохов и выдохов (анапэ-пасмрти).
Даосизм также проповедовал практику контроля за дыханием в качестве
средства духовного сосредоточения и продления жизни. В буддийских текстах о
медитации, при описании уровней сосредоточения на пути к совершенству и
освобождающему знанию, предлагались более совершенные методы. Нам
неизвестно, насколько серьезно первые китайские буддисты следовали этим
индийским предписаниям. Единственное, в чем можно быть уверенным —
буддийскую медитацию они ценили очень высоко. Санскритское слово дхьяна
транслитерировалось китайским иероглифом, который произносился как чань
(«архаичное произношение — дянь), или дзэн по-японски, обозначая им
отстранение или избавление. Та форма медитации, которая известна нам по
палийскому канону, получила известность как «Чань малой колесницы», а
медитация махаянистского канона — «Чань большой колесницы». Первоначально
использовались одни и те же методы, но, в зависимости от принятой позиции,
природа сосредоточения истолковывалась либо в хинаянистском, либо в
махаянистском стиле. Таким образом, это учение оказало влияние и на метод.
и на опыт просветления.
Считается, что в Китае традиция дхьяны представляет собой непрерывную
линию развития. Большинство переводчиков буддийских текстов при Поздней
Хань (25—220) обращало свое внимание на медитацию и сосредоточение.
Медитацию практиковали многие буддийские монахи того времени, и нередко в
поисках одиночества удалялись в горы. В горах Шань буддийские поселенцы
сохраняли тайны йоги.
Первые проповедники буддизма в Китае переводили и хинаянистские. и
махаянистские тексты. Как и в Индии, оба эти направления буддизма
сосуществовали в Китае бок о бок. Первые китайские переводы махаянистских
текстов появились во второй половине II века, после чего и начался процесс
сближения буддизма с китайскими представлениями о мире. Склонность к
отрицаниям, признание равенства и гармонии, а также представление о
единственности реальности явились теми элементами китайской мысли, которые
также были характерны и для буддизма Махаяны. Использование для буддийских
верований и практик даосских терминов не только помогло решить сложную
задачу перевода, но и сделало буддийские сочинения более понятными для
китайцев. Но слово не всегда точно соответствует понятию, и поэтому
использование в этих переводах традиционных китайских терминов привело к
неверному пониманию многими деятелями первого поколения китайских буддистов
некоторых важных буддийских теорий.
Философские учения Лао-цзы и Чжуан-цзы — или «философского даосизма»,
как он,— чтобы противопоставить его «простонародному даосизму», —
называется в западных работах, оказались великолепным мостиком для
взаимопонимания между китайской мыслью и буддизмом. В третьем веке возникло
духовное течение, известное как «Учение о Темном» или «Изучение
Сокровенного» (кит. сюаньсюэ). Из-за присутствия в нем даосских элементов
многие называют это учение нео-даосизмом. Однако сюаньсюэ было не столько
движением по возрождению даосской мудрости, сколько движением
интеллектуалов, которые для решения онтологических и метафизических проблем
прибегали к «Книге перемен» {И-цзин), и «Книге о Пути и Благой Силе» (Шао-
дэ цзин), а также к комментариям Сян Сю к «Чжуан-цзы». Это интеллектуальное
течение обогатило буддизм китайской терминологией, поскольку занималось
рассуждениями о бытии (ю), ничто (у), изначальном не-бытии (бэнь-у),
субстанции (ти), функции (юн), равно как переосмыслением понятия «Великий
Предел» (кит. тайцзи) и полярности принципов инь-ян. Во всех этих случаях
буддисты ощущали близость к таким собственным понятиям, как пустотность,
ничто и нирвана, а также к своим рассуждениям о взаимосвязи между
абсолютным и феноменальным. Особенно по нраву пришлись буддистам китайское
отрицание принципа дуальности бытия и не-бытия, и подчеркивание
невыразимости реальности в словах. Таким образом, сюань-сюэ выполняло роль
медиатора между нативной китайской и буддийской философией, поставляя
ранним переводчикам как терминологический инструментарий, так и концепции,
в которых индийское учение осмыслялось в Китае в III-V вв., опосредуя
частично собственно даосское влияние. Во многом именно такого рода
терминологическое заимствование определили интерпретации ряда буддийских
понятий в Китае.
Санскрит (на котором написаны памятники северного буддизма)
располагает к сложным абстрактным построениям; китайский язык тяготеет к
поэтически конкретному. В Индии широко распространены живое переживание
абстрактных символов и яркие видения, создающие причудливый мифопоэтическй
мир. Китайское воображение гораздо больше привязано к природе, какой мы ее
каждый день видим. Мифология Китая, сравнительно с индийской, поразительно
бедна. Зато живопись несравненно богаче и одухотвореннее индийской. За
этими очевидными фактами стоит неочевидное господство разных типов
глубинного опыта: ощущение глубины как беспредметного чистого света; как
игры фантастических образов; как предметного мира, но освещенного изнутри.
Эти три типа опыта иногда называются энстаз, экстаз и констаз. В Индии шире
представлены первые два, в Китае – третий.
Анализировать типы сознания трудно, они слишком текучи и переходят в
индивидуально неповторимое, но достаточно очевидных различий языка и
культуры, чтобы понять трудности китаизации буддизма. Буквальный перевод
выходил уродливым. Шэнчжао (384-414), ученик Кумарадживы, помогавший ему в
создании китайского текста сутр, уже на рубеже V в. попытался передать
буддийское мироощущение даосским языком:
«Истина – созерцание, она не в словах и книгах, но по ту сторону слов.
Ее нельзя выучить, но надо пережить. Мудрый подобен пустому дуплу. Он не
хранит никакого знания. Он живет в мире действий и нужд, но придерживается
области недеяния. Он остается среди называемого, но живет в открытой
стране, превосходящей слова. Он молчалив и одинок, пуст и открыт, ибо его
положение в бытии не может быть передано словами».
Причина, по которой китайцы отдавали предпочтение Махаяне перед
Хинаяной, в основном, объясняется их знакомством с сутрами Мудрости,
которые оказались предельно созвучными с их собственным духовным наследием.
Начиная с 3 века, буддийское учение о Мудрости стало преобладающим
среди образованных китайцев. В этот период появилось много специалистов по
сутрам Праджняпарамиты. Одна их китайских школ. придерживавшихся этого
направления, связана с именем Чжи Минь-ду, благодаря которому философия
сутр о Мудрости получила широкое распространение в Китае. Пустотность он
воспринимал не в онтологических или метафизических терминах, но уподоблял
ее сознанию, лишенному мыслей.
Первый период китайского буддизма завершается появлением двух
знаменитых буддийских монахов: Дао-аня (312—385) и Хуэй-юаня (337—417),
которые внесли свой вклад в дело ассимиляции буддизма в Китае. Они оба
испытали влияние Хинаяны, но при этом являлись типичными представителями
учения Махаяны в Китае. Дао-ань был знаком со старыми буддийскими формами
медитации, но при этом вместе с учениками принимал, участие и в ритуальных
практиках. Получив классическое китайское образование, он отвергал
синкретический метод гэ-и толкования текстов, при котором светская
литература сочеталась с буддийской. Однако при этом он разрешал одному
своему ученику — Хуэй-юаню пользоваться даосскими понятиями при толковании
буддийского учения. Дао-ань составил комментарий к «Сутре о совершенстве
Мудрости в 25000 строках». В его понимании, изначальное ничто (кит. бэнь-у)
является «подлинной природой всех явлений, абсолютной подоплекой вселенской
истины». Этот переходный период ассимиляции характеризуется безоговорочным
принятием учения Махаяны о мудрости, при том, что философская
систематизация школы Мадхьямиков оставалась чуждой китайскому сознанию.
В 365 г. в Сянъяне Дао-ань обосновал один из крупнейших буддийских
монастырей в Китае. Одним из главных обычаев, введенных Дао-анем в практику
монастырской жизни было использование знака Ши из китайской транскрипции
Гаутамы (Шакья) в качестве фамильного знака для всех монахов,
просуществовавшего и до наших дней. Другим вкладом Дао-аня было составление
полного каталога китайских переводов индийских сутр (примерно 600
названий). Ему же принадлежат и реформы, проведенные в собственно церковной
сфере. Во-первых, это установление особого культа будды грядущего –
Майтрейи (Милэфо), получившего в дальнейшем большую популярность в Китае.
С приходом Майтрейи многие поколения китайских буддистов связывали свои
надежды на лучшее будущее и на всеобщее благоденствие. Не раз вожди
китайских крестьянских движений объявляли себя или своих сыновей
возродившимися Майтрейями, а культ Милэфо в Китае занимал центральное место
в идеологии многих тайных обществ. С распространением буддизма культ
Майтрейи занимает важное место в ламаизме, и является (в эзотерической
форме) одной из основ мировоззрения семьи Рерихов.
После смерти Дао-аня слава наивысшего знатока и авторитета среди
буддистов перешла к Хуэй-юаню (334 — 417 гг.). Хуэй-юань, самый выдающийся
ученик Дао-аня, принял монашество, но при этом по сути остался аристократом
(сначала придерживался конфуцианства, затем увлекся даосизмом и в конце
концов остановился на буддизме). Хуэй-юань был блестящим популяризатором
буддизма. Благодаря его усилиям гора Лу на берегу реки Янцзы, окутанное
легендами священное место, стала знаменитым центром раннебуддийского
движения в Китае. Учение Хуэй-юаня почти ничем не отличалось от учения его
учителя, но в силу ряда обстоятельств он оказался мужественным защитником
буддийской религии. Китаизация буддизма в его деятельности проявилась в
установлении культа Будды Запада – Амитабхи, покровителя «Западного рая»,
«Чистой земли», чем было положено начало китайскому, а затем и японскому
амидизму. Страстный поклонник Будды Амитабхи, Хуэй-юань любил использовать
в качестве вспомогательных средств для медитации картины и зрительные
образы. Считается, что его последователи основали Общество Белого Лотоса.
Таким образом, Хуэй-юань традиционно считается основателем и первым
патриархом школы Чистой Земли в Китае. Его последователи усиленно
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
|