Курсовая: Многопартийность и политические партии (статус)

12 июня 1991 г. Б. Н. Ельцин был избран Президентом Российской Федерации, а уже

20 июля 1991 г., опираясь на решения первого Съезда народных депутатов РСФСР,

он издал Указ "О прекращении деятельности организационных структур политических

партий и мас­совых общественных движений в государственных органах, учреждениях

и организациях РСФСР"[7].

Деятельность Коммунистической партии РСФСР, поддержавшей прямо или косвенно

действия ГКЧП была приостановлена Указом Президента РСФСР от 23 августа 1991 г.

до "окончательного разрешения в су­дебном порядке вопроса о неконституционности

дей­ствий Компартии РСФСР", Далее события шли по нарастающей. Практически

одновременно выходят Указ Президента СССР "Об имуществе Коммунистической партии

Советского Союза", предписывающий советам народных депутатов взять под охрану

имущество КПСС[8], и Указ

Президента РСФСР "Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР",

объявляющий государственной собственностью РСФСР все иму­щество, принадлежащее

КПСС и КП РСФСР[9]. Через несколько

дней (29 августа) Президент СССР издает Указ "Об упразднении

военно-политических органов в Вооруженных Силах СССР, войсках Комитета

государ­ственной безопасности СССР, внутренних войсках Ми­нистерства внутренних

дел и железнодорожных войс­ках". А вскоре после этого он слагает с себя

полномо­чия Генерального секретаря ЦК КПСС и призывает ЦК КПСС принять решение

о самороспуске. Завершающую точку в этой серии нормативных актов поставил Указ

Президента РСФСР от 6 ноября 1991 г. "О деятельности КПСС и КП РСФСР",

предписывающий прекращение деятельности и роспуск организационных структур КПСС

и КП РСФСР.

Однако в массовом сознании поражение компар­тии было в тот период отнюдь не

столь очевидным. И хотя, по данным ИСПИ РАН, более половины населе­ния

полностью согласилось с решениями о приостанов­лении деятельности КПСС и

считало, что эта партия не должна возобновлять свою деятельность, 28%

респондентов, напротив, были убеждены, что компартия должна возродиться, а

почти половина опрошенных коммунистов (46%) были готовы возобновить свое

член­ство в партии[10]. При этом

только каждый четвертый респондент был уверен в том, что после запрета КПСС

страна пойдет по пути демократического развития, и одновременно столько же

полагало, что в этом случае страну ожидает диктатура новой власти.

Показатель­но, что половина опрошенных не смогла определенно высказаться по

данному вопросу. Таким образом, в об­ществе, в отличие от высших эшелонов

власти, явно не было эйфории победы. Оно, по мнению наблюдате­лей, "раскололось

и затаилось".

После крушения КПСС процесс становления мно­гопартийности в России вступил в

качественно новую стадию. Если раньше политическая активность партий и

движений самой разной ориентации была по преиму­ществу направлена против КПСС

и отождествлявшего­ся с ней союзного центра, то теперь они были вынуж­дены

искать новую основу для самовыражения и само­идентификации (это прежде всего

касалось так назы­ваемого демократического движения, которое по сути дела

всегда было лишь объединением "против", а не "за"). Я говорю "так

называемого" потому, что "демок­рат", "демократическое движение" и т. п. —

это всего лишь приемлемое для народного слуха демагогическое название всего

антикоммунистического. При этом как-то забывается, что коммунисты тоже стоят

на позици­ях демократии, но демократии пролетарской, т. е. не­правовой,

использующей массы как средство подавле­ния индивида. Антикоммунистическая же

демократия — это демократия буржуазная, т.е. правовая, либераль­ная,

основанная на принципах защиты прав меньшин­ства, свободы индивида. А для

буржуазной демократий (т. е. демократии в позитивном, а не просто в

анти­коммунистическом смысле) в России пока что условий нет, так как нет

гражданского общества и нет среднего социального слоя, который мог бы быть

реальным но­сителем основных ценностей буржуазной демократии — свободы,

собственности и права.

Естественно, что эта эклектичность и внутренняя противоречивость

демократического движения обнару­жилась очень быстро. После августа 1991 г.

началась серия расколов единого прежде блока "Демократичес­кая Россия" и

выходов из него сначала патриотически настроенных организаций, затем партий

социал-демок­ратической и социал-либеральной ориентации.

Важное значение для укрепления позиций левых сил имели принятые 30 ноября

1992 г. решения Консти­туционного Суда РФ по делу о проверке

конституци­онности ряда указов российского Президента. В целом

конституционным был признан лишь указ о приоста­новлении деятельности КП

РСФСР. В вопросе об иму­ществе КПСС и Компартии РСФСР суд согласился с

позицией Президента лишь в части, касающейся иму­щества, собственником

которого являлось государство. Применительно же к имуществу, принадлежащему

КПСС на правах собственности, а также к имуществу, которое на момент издания

указа фактически находи­лось во владении, пользовании и распоряжении КПСС . и

КП РСФСР, но собственник которого не был опреде­лен, указ был признан

неконституционным. Вопрос о собственности в каждом конкретном случае

предстоя­ло решать в судебном порядке. Неконституционным суд счел и положения

Указа "О деятельности КПСС и КП РСФСР", касающиеся тех первичных организаций

КП РСФСР, которые были образованы по территори­альному признаку.

Таким образом, российским коммунистам удалось сохранить не только часть своего

имущества, но, что более важно, и свои территориальные парт-ячейки. Во многом

именно благодаря удержанию коммунистами хорошо налаженной за годы советской

власти разветв­ленной системы территориальных партийных звеньев мы имеем сейчас

ситуацию, при которой более полови­ны массового низового актива российских

политичес­ких объединений ориентировано на левые политструктуры и главным

образом на принадлежащие КПРФ[11]

. То обстоятельство, что КПРФ в значительной мере опи­рается на прежние

организационные структуры, яв­ляется существенным аргументом в пользу позиции

су­дьи Конституционного Суда Т. Г. Морщаковой, считаю­щей, что решение

Конституционного Суда не было исполнено, поскольку российские коммунисты вовсе

не создали новую партию в феврале 1993 г., а лишь вос­становили старую,

руководящие структуры которой были признаны неконституционными

[12].

Точка зрения, высказанная Т. Г. Морщаковой, не получила надлежащего отклика

ни в правоохранитель­ных органах, ни в обществе. Таким образом, решения

Конституционного Суда существенно укрепили позиции коммунистов в обществе,

способствовали быстрой реа­нимации коммунистических сил и их активному

включе­нию в политическую борьбу как в качестве участников избирательной

кампании 1993 г. по выборам нового выс­шего законодательного органа, так и

под знаменами крайней оппозиции, бойкотировавшей эти выборы.

Следующий виток активизации деятельности партий был спровоцирован углублением

конфликта между пред­ставительной и исполнительной ветвями власти. В

ре­зультате драматических событий сентября — октября 1993 г., последовавших

за Указом Президента Российс­кой Федерации № 1400 "О поэтапной

конституционной реформе в Российской Федерации", рухнула система советов и

страна вступила в постсоветский период своего развития. В весьма напряженной

обстановке того времени предстояло в короткие сроки принять новую Конституцию

(по существу, постсоветскую и постсоци­алистическую) и сформировать новые

органы предста­вительной власти. Инициатива осуществления этих ме­роприятий

исходила от исполнительной власти, кото­рая, взяв бразды правления в свои

руки, остро нужда­лась в общественной поддержке. Для обеспечения легитимности

предстоящих мероприятий необходимо было согласие и участие в них основных

общественно-поли­тических сил и движений, что в тех условиях требовало

широкого допуска существовавших политических партий к участию в выборах в

новый российский пар­ламент, предусмотрительно совмещенных с референ­думом по

принятию Конституции.

2.2 Постсоветский период развития многопартийности

Новый этап развития многопартийности в России начался с принятием Конституции

1993 г., взявшей курс на развитие парламентаризма. Реализация этого курса

требовала форсированного создания в стране полноцен­ной многопартийной системы.

Ожидалось, что факто­ром, способствующим ускоренному становлению

циви­лизованной многопартийности, станет новая пропорци­онально-мажоритарная

избирательная система, закреп­ленная во введенном в действие Указом Президента

от 1 октября 1993 г. Положении о выборах депутатов Госу­дарственной Думы в 1993

г[13].

Согласно Положению, в основу которого лег про­ект закона о выборах,

подготовленный под руковод­ством В. Л. Шейниса и Б. А. Страшуна

[14], депутатам, из­бранным по спискам избирательных объединений и бло­ков

(по так называемым "партийным спискам"), предо­ставлялась половина мест в

парламенте. Кроме того, в Положении содержался и ряд иных норм, обеспечивавших

политическим партиям и движениям максимально благоприятные условия участия в

выборах. Подобные преимущества явно не соответствовали реальному ме­сту и роли

политических объединений в обществе и в политическом процессе. Несмотря на

фиксируемое оп­росами общественного мнения возрастание вовлечен­ности различных

социальных слоев в "партийную" жизнь в течение всего 1993 г. (в апреле 60%

респондентов не доверяли партиям и движениям или затруднились вы­разить кому-то

из них поддержку, в июне эта группа сократилась до 54%, а в ноябре — до 43%), в

преддве­рии выборов абсолютное большинство граждан по-пре­жнему не

симпатизировало ни одной из политических сил. Таким образом, в Положении о

выборах, в отли­чие от всех прежних шагов по правовому регулирова­нию

формирования многопартийной системы, власть, не ограничиваясь легализацией

фактически уже сло­жившихся или складывающихся форм общественных отношений,

впервые пошла дальше и предприняла по­пытку ускорить развитие многопартийности

в стране.

Было ли верным такое решение — вопрос непрос­той. Ответ на него усложняется тем

обстоятельством, что в Положении о выборах 1993 г. был избран наименее удачный,

по мнению специалистов, вариант пропорцио­нально-мажоритарной системы, для

которого характер­но механическое сочетание мажоритарного и пропор­ционального

принципов представительства[15].

Очевидно, что здесь можно приводить много аргументов "за" и "против". Однако

надо учитывать, что реальное про­странство выбора решений было в тот момент

весьма ограниченным.

Исходя из опыта некоторых запад­ных демократий (прежде всего США и

Великобрита­нии), ряд отечественных политиков и экспертов полагали, что

необходимо стимулировать, развитие россий­ской многопартийности в сторону

формирования двух­партийной системы.

Судя по всему, для многих из них подобные пред­ставления до сих пор не

утратили своей привлекатель­ности. Во всяком случае показательно, что на

прохо­дившем в феврале 1998 г. первом Всероссийском конг­рессе политологов

президент Российской политической ассоциации М. В. Ильин в своем

вступительном слове сетовал на то, что, хотя политическое развитие в стра­не

несколько раз, по его мнению, приближалось к формированию двухпартийной

политической системы, политики самой разной ориентации объединялись в своем

стремлении воспрепятствовать этому позитивному про­цессу. При этом, очевидно,

имелись в виду зародив­шиеся еще в недрах КПСС иллюзии о том, что путем

административных ухищрений можно создать некий аналог двухпартийного центра,

способного удержать центробежные тенденции в рамках компартии. Затем, в конце

1995 г. эти идеи причудливо трансформирова­лись в попытках уже новой

российской "партии влас­ти" создать "сверху" два крупных право- и

левоцентристских избирательных блока, призванных, по идее их создателей,

оттянуть голоса избирателей от ради­кально ориентированных политических

группировок.

Есть все основания считать, что новая избиратель­ная система способствовала

снижению темпов радикализации политических отношений и прежде всего за счет

уменьшения активности внепарламентской оппо­зиции. В частности, участие в

выборах КПРФ и после­дующая деятельность фракции коммунистов в

Государ­ственной Думе заметно переориентировали коммуни­стическую оппозицию

на отработку легитимных методов борьбы за власть и придали основной структуре

комму­нистического движения некоторый социал-демократичес­кий оттенок.

Коммунистам и аграриям не удалось стать главными выразителями оппозиционных

настроений. За­метная часть оппозиционно настроенного электората

проголосовала также и за целый ряд иных партий и дви­жений — от ЛДПР до

"Женщин России". Все это, бе­зусловно, стало фактором, сдерживающим

поляриза­цию в обществе. Хотя, конечно, общая тенденция к рас­колу проявилась

в результатах выборов 1993 г. уже дос­таточно явно. Главным индикатором этой

тенденции стал неожиданный для многих наблюдателей "провал" поли­тического

центра (прежде всего речь идет о поражении на выборах влиятельного

"Гражданского союза", а так­же ряда других объединений центристской

ориентации).

В качестве другого серьезного аргумента против введения в тот период

избирательной системы с эле­ментом пропорционального представительства обычно

приводились рассуждения о верхушечном характере партий, отсутствии у них

реальной социальной базы, их неспособности адекватно отражать структуру

соци­альных интересов и т. п.

Все это, разумеется, верно. Да и откуда могла взяться прочная социальная база

у тогдашних партий в условиях неизбежной после распада старой социальной

системы атомизации общественной жизни и корпоративизации социальных

интересов? В ситуации слома старых социальных связей и структур, коренных

изменений в общественных и политических отношениях, формирования новых

социальных слоев и групп основ­ными субъектами борьбы за собственность и

власть с неизбежностью стали могущественные группы давле­ния, отражавшие

корпоративные позиции и притяза­ния крупных экономических групп интересов

(работни­ков ТЭК, АПК, ВПК и т. д.), а также региональных политических элит,

в значительной степени состояв­ших из представителей бывшей коммунистической

но­менклатуры.

Процессы корпоративизации общественно-полити­ческой жизни приобрели к концу

1993 г. такие масшта­бы, что грозили полностью перекрыть возможности для

сколько-нибудь нормального формирования как струк­тур гражданского общества,

так и новых государствен­ных институтов. Нужны были срочные и

экстраорди­нарные меры, направленные на ограничение подобных

корпоративистских тенденций. И это был еще один ве­сомый аргумент в пользу

повышения роли партий и иных политических объединений в политическом

процессе.

Дело в том, что именно партии (политические объединения в целом), в отличие

от других объедине­ний граждан на базе тех или иных групповых интере­сов, по

природе своей предназначены не просто для выражения этих групповых интересов

(в таком случае они ничем не отличались бы от объединений корпора­тивного

характера), а для выявления в различных груп­повых, корпоративных интересах

общезначимого на­чала, для учета политического смысла частных инте­ресов, их

перевода на общегосударственный уровень. Только поэтому партии и могут

претендовать на участие в формировании и осуществлении государственной

власти. В свою очередь само участие политических партий в парламентской

деятельности, являющейся для них школой выражения того общезначимого начала в

различных групповых интересах, которое может быть положено в основу

общегосударственной политики и законодательства, вынуждает их "прививать"

корпоративистски ориентированным слоям и группам населе­ния основы

политической культуры, нормы и правила цивилизованной политической жизни.

Таким образом, политические партии и движения, получившие в де­кабре 1993 г.

мощный импульс для своего развития, могли бы взять на себя роль локомотива,

вытягиваю­щего российское общество из примитивного состояния корпоративизма к

нормальному гражданскому обществу и удерживающего представительную власть от

опасности трансформации в неразвитую конструкцию сословно-корпоративного

Страницы: 1, 2, 3, 4