Курсовая: Предпереводный анализ текста и стратегия перевода

охотно употребляет повторяющиеся синтаксические фор­мулы или ударные слова.

Сегодня это выглядит стили­стическим примитивом. Однако у Диккенса этот прием

играет роль во всей эмоциональной архитектонике произведения, поскольку

сквозной повтор тесно связан с типично диккенсовской патетикой и

сентиментальностью.

Двойственность эстетической нормы переводческого ис­кусства приводит к

расхождениям критиков при оценке конкретных переводов; красоту и верность

часто противо­поставляют как взаимоисключающие качества. Но они могут стать

взаимоисключающими, только если красоту понимать как красивость, а верность

как дословность. Стилистиче­ский и эмоциональный блеск, демонстрирование

собствен­ного языкового мастерства, бьющего на эмоциональный эф­фект, нельзя

рассматривать как эстетические качества — это всего лишь признаки

переводческой безвкусицы. И на­оборот, близость к подлиннику сама по себе не

может слу­жить мерилом качества перевода — она лишь указывает на метод. О

качестве перевода, как и всякого произведе­ния искусства, свидетельствует не

метод, который во многом обусловлен материалом и этапом развития культу­ры, а

способ применения этого метода переводчиком, так же как в оригинальной

литературе наивно было бы, напри­мер, утверждать, что романтизм как метод

лучше класси­цизма, но в каждую эпоху можно отличить мастера от эпигона по

тому, как он владеет методом.

Перевод как целое тем совершеннее, чем лучше удалось переводчику преодолеть

его противоречивость. Вот почему к искусству перевода, кроме требований общих

для пере­водной и оригинальной литературы, предъявляется еще спе­цифическое

требование: переводчику необходимо прими­рить противоречия, вытекающие из

двойственного характера переводного произведения. Достаточно малень­кой

детали, чтобы читатель заметил, что читает произведе­ние, пересаженное на

чуждую почву, подобно тому, как ма­лейшей неловкости актера достаточно, чтобы

напомнить зрителю, что персонажи на сцене лишь представляют, и разрушить

непосредственность его восприятия. Поэтому и критика переводов часто сводится

к мелким придиркам и выявлению, прежде всего, недостатков переводческого

труда[13].

Как пример последовательной и обдуманной перевод­ческой концепции можно

привести Вийона в переводе Фишера. В послесловии переводчик подчеркивает

основ­ную идею своего подхода к передаче лексики: «Ни в коем случае не

прибегать к заменам, но лишь к острым и современным соответствиям в духе

оригинала». Этому принципу подчинен и перевод стилистических средств. Фишер

говорит, что «пропускал все повторения, все места слишком перегруженные, все,

что могло показать­ся... поэзией слишком локальной, все узколичное,

преходящее, все, что требует подробных историко-культурных комментариев,

вместо всего этого переводчик стремился подчеркивать в поэзии Вийона элементы

обще­человеческие, сохраняющие актуальность и поныне, прояснять едва уловимые

намеки, передавать ученые и библейские реминисценции прямыми цитатами,

поль­зоваться современным лексиконом и всеми способами приближать оригинал к

нашему восприятию...». Такой переводческой интерпретации, даже если сегодня

мы не можем согласиться полностью с установкой на воль­ность, нельзя отказать

в художественности.

5.Национальный и исторический колорит.

Другой аспект переводческой проблематики в области национального и

исторического колорита - это вопрос о том, как сохранить не только смысл тех

или иных элементов произведения, но и самую их колоритность. Современная

теория перевода настойчиво подчеркивает необходимость сохранения национальной

и исторической специфики ори­гинала. И если национальная специфика уже сама

по себе исторична, то черты эпохи не всегда выступают как состав­ная часть

национальной специфики: бывают исторические явления, международные по самой

своей сути, например рыцарская культура эпохи феодализма, требующая от

переводчика передачи исторических реалий (костюм, ору­жие), особенностей

этикета, психологических черт. Труд­ность для переводчика при передаче

исторического и на­ционального колорита возникает уже из того, что здесь

перед ним не отдельные, конкретно уловимые, выделяющие­ся в контексте

элементы, а качество, в той или иной мере присущее всем компонентам

произведения: языковому мате­риалу, форме и содержанию.

Первый вопрос, возникающий перед переводчиком, - что из исторической и

национальной специфики следует сохранить прежде всего? Будем исходить из

основного постулата о переводе: перевести произведение – значит, выразить

его, в единстве его формы и содержания, на дру­гом языке. Однако сам язык

представляет собой систему средств общения, специфическую для данной нации.

Эта часть специфики при переводе неизбежно утратится. Там, где язык только

материал для содержания и формы произведения, невозможно постичь национальные

и исто­рические особенности языка, поскольку он при этом сразу же перестанет

быть материалом, а станет сам формой, т. е. приобретет содержательность.

Пример: «Дон Кихот» Сервантеса был написан языком нейтральным, для

современного ему читателя исторически и национально не окрашен­ным, для того

времени совершенно лишенным архаичности. Логично и переводить его в целом

неокрашенным чистым родным языком. Если бы его переводили на архаизирован­ный

русский, язык не остался бы только материалом, вы­ступила бы вперед

необычность формы, непременной носи­тельницы элементов содержательности.

Только там, где лексическая единица является носителем значения, типичного для

исторической среды оригинала, ее иногда можно перенести в перевод: это случай

«бытовых» слов, таких, как рикша, томагавк, частушка, кинжал. Такое

понятие нельзя выразить средствами своего языка, а выражающее его чужеязычное

слово, наоборот, может обогатить родной язык; однако переводчик, вводящий

чужеязычные слова без необходимости, диктуемой содер­жанием, как самоцель,

только для колорита, для занима­тельности, как это делали декаденты, грешит

против чи­стоты языка.

При тесной взаимозависимости языка и мышления некоторые выразительные

средства языка непосред­ственно отражают психический склад нации, другие

только вызывают (в особенности у иностранцев) пред­ставление о некоторых

чертах национальной психики.

Литературное произведение исторически обусловлено и, следовательно,

неповторимо, между оригиналом и перево­дом не может быть тождества (как между

двумя дублика­тами или между оригиналом и копией), поэтому невозможно

сохранить полностью специфичность подлинника. Такая задача практически

граничила бы с требованием дослов­ности, натуралистического копирования

социальных, исто­рических и локальных диалектов, в стихах вела бы к

фор­малистическому следованию метрике оригинала, а теорети­чески равнялась бы

тезису о непереводимости произведе­ния. Однако отношение перевода к

подлиннику все же не то, что отношение отражения к объекту (искусства к

дей­ствительности, самостоятельной вариации на тему - к ее конкретному

литературному прототипу), в переводе нет места художественному пересозданию

типических черт оригинала, домыслу; это вело бы на практике к осовремениванию

и локализации, а в теории - к тезису, что перевод может быть лучше

подлинника. Отношение между оригиналом и переводом - это отношение между

произве­дением и его исполнением в другом материале, при этом константой

является осуществление в другом материале не единства содержания и формы

оригинала, а конкретизации этого единства в сознании воспри­нимающего, т. е.,

проще говоря, итогового впечатления, воздействия на читателя, форму оригинала

также нельзя при переводе сохранить механически, можно лишь воспро­извести ее

смысловую и эстетическую ценность для чита­теля; в интересующей нас области

это означает, что невоз­можно сохранить при переводе все элементы оригинала,

содержащие историческую и национальную специфику, но, безусловно, следует

вызвать у читателя впечатление, иллюзию исторической и национальной среды.

Именно национальная специфика отличает пробле­матику перевода мер и весов от

проблематики перевода валюты. Непривычные системы мер, на­пример русскую или

английскую, мы часто заменяем международной метрической системой. И если

аршины, стопы, дюймы, пинты, галлоны и пр. используются лишь для колорита,

не содержат для читателя перевода ясного количественного обозначения, читатель

не пред­ставит себе истинных величин того, что описывается. Здесь можно все

переводить в метры и килограммы, т. е. в общепринятую

метрическую систему, конечно, только если общее — определенная длина или вес —

имеет для произведения в целом большее значение, чем особенное, колорит. Валюту

же следует всегда ос­тавлять ту, что в оригинале, поскольку она характерна для

определенной страны, и рубли, использованные в переводе с любого другого языка

на русский, перенесли бы действие в Россию. Наибольшее, на что может ре­шиться

переводчик, чтобы сделать текст доступнее пони­манию,— это заменить менее

известные денежные еди­ницы более известными, например, вместо английской кроны

написать «пять шиллингов», вместо гинеи и со­верена сказать «фунт», вместо

десять луидоров — «двести франков», а при переводе с русского заменить три

чер­вонца «тридцатью рублями».

Временная и пространственная дистанции приводят к тому, что некоторые

характерные черты среды, отраженной в оригинале, в условиях другой

общественной обстановки непонятны, а потому непередаваемы нормальными

средст­вами и вместо точного перевода требуют пояснения или, наоборот, лишь

намека. Разумеется, следует избегать произвола, иначе мы пришли бы к

дорисовыванию или упрощению оригинала, однако здесь целесообразно по мере сил

стремиться к подысканию эквивалентов. Пояс­нение уместно там, где для

читателя перевода пропадает нечто легко уловимое читателем подлинника;

неверно будет пояснять намек, договаривать то, о чем писатель умолчал в

оригинале,— словом, дописывать произведение там, где и соотечественникам

автор не все рассказал. Намек уме­стен там, где полностью изложить выражение

оригинала невозможно, поскольку в качестве выразительного сред­ства выступает

у автора сам язык, т. е. как раз тот компо­нент, который невозможно сохранить

для перевода.

Большие трудности представляют для переводчика намеки на факты, общеизвестные

там и тогда, где и когда создавался оригинал, но неизвестные читателю

перевода. Персонажей романа Стендаля «Красное и чер­ное» совершенно

недвусмысленно политически харак­теризует подписка на тогдашние французские

газеты «Котидьен» и «Конститюсьонель». Такие исторические намеки выступают в

произведении в качестве поэтического об­раза: обобщенной, абстрактной мысли

(«либеральная газета», «консервативная роялистская газета») соот­ветствует

единичное, конкретное представление, выра­женное в названии печатного органа.

В переводе, как правило, истинное значение образа утрачивается, на­мек не

дает читателю не только конкретного представ­ления, но даже и общего понятия

о предмете. Категорию единичного переводчик в большинстве случаев не может

передать: название «Конститюсьонель» для иностран­ного читателя, да и для

нынешнего француза, не свя­зано с определенным образным, смысловым рядом

(фор­мат, графическое оформление, расчет на определенные слои общества, на

тот или иной тип статей и пр.). Вот почему читателю следует дать общее

понятие, которое бы хоть частично подкрепило основу авторской аргумен­тации.

Подстрочные примечания в таких слу­чаях непригодны не только потому, что

нарушают про­цесс чтения, но и по гораздо более важной причине: семантическая

единица, органический компонент про­изведения, выносится таким образом за его

пределы, попадает в издательский аппарат книги.

Если переводчик хочет избежать языкового натура­лизма, лучшим способом для

этого будет прием намека. Чтобы дать понять читателю, что перед ним

провинциал, удобнее всего использовать выражения достаточно нейт­ральные, не

характерные для какого-нибудь определенного диалекта, но отличающиеся

фонетическими, лексическими или синтаксическими особенностями, общими для

несколь­ких диалектов, и потому ощущаемые не как принадлеж­ность какой-то

определенной местности, а скорее, как провинциализм вообще. Таким образом, и

здесь мы находим подтверждение мысли, что подстановка уместна там, где над

особенным преобладает общее. Конкретные диалекты или иностранный национальный

язык слишком тесно свя­заны с определенным краем, чтобы их можно было

приме­нить для субституции.

О подстановке при передаче диалекта можно было бы говорить только в случае

перевода некоторых национально не окрашенных комедий, то есть там, где

диалект или чужеязычная речь использованы лишь для шаржирования пер­сонажей

и, следовательно, над особенным - местным коло­ритом преобладает общее -

комический замысел.

6.Перевод языковых реалий.

Термином «реалии» обозначаются бытовые и специфические слова и обороты, не

имеющие эквивалента в быту, а, следовательно, и на языках других стран[9].

Для передачи реалии необходимо фактическое знание действительности,

изображаемой в произведении. Чем более чужда и далека эта действительность с

ее деталями, тем легче возникают ошибки, неточность понимания и

приблизительность перевода. При передаче реалий можно использовать несколько

способов:

а) транслитерацию, которая может быть полной или частичной.

При полной транслитерации передается звучание иноязычного слова полностью,

буквами русского языка: fiacre – фиакр, madame – мадам.

При частичной транслитерации передается звучание корня иностранного слова с

присоединением к нему суффикса русского языка или окончания, свойственного

русскому языку: Bastille – Бастилия.

б) приблизительный перевод, т. е. использование слова, обозначающего понятие,

близкое к французской реалии: fiacre – извозчик, madame – госпожа.

в) калькирование: gratte-ciel – небоскреб, а не высотное здание.

Этот прием заключается в передаче безэквивалентной лексики иностранного языка

при помощи замены ее составных частей – морфем или слов (в случае устойчивых

словосочетаний) их прямыми лексическими соответствиями в переводном

языке[11].

Как транскрипция и транслитерация, так и калькирование не всегда раскрывает для

читателя, незнакомого с иностранным языком, значение переводимого слова или

словосочетания. Причины этого в том, что сложные и составные слова и устойчивые

словосочетания, при переводе которых калькирование используется чаще всего,

нередко имеют значение, не равное сумме значений их компонентов, а поскольку

при калькировании используются эквиваленты именно этих компонентов, значение

всего лексического образования в целом может остаться нераскрытым. Так,

например, неподготовленному читателю слова заднескамеечник и

большое жюри вряд ли скажут что-нибудь без развернутых пояснений.

г) описательный перевод реалии: bachot – экзамен на степень бакалавра; или

введение дополнительного разъяснения: Notre-Dame de Paris – собор Парижской

богоматери.

Описательный («разъяснительный») перевод. Этот способ передачи

безэквивалентной лексики заключается в раскрытии значений лексической единицы

иностранного языка при помощи развернутых словосочетаний, раскрывающих

существенные признаки обозначаемого данной лексической единицей явления, то

есть, по сути дела, при помощи ее дефиниции на переводном языке.

Нетрудно заметить, что описательный перевод, хотя он и раскрывает значение

исходной безэквивалентоной лексики, имеет тот серьезный недостаток, что он

обычно оказывается весьма громоздким и неэкономным. Поэтому, хотя он и

является обычным средством передачи значений безэквивалентной лексики в

двуязычных словарях, при переводе текстов, особенно художественных, его

применение не всегда возможно, как и применение транскрипции и калькирования.

Часто переводчики прибегают к сочетанию двух приемов – транскрипции или

калькирования и описательного перевода, давая последний в сноске или в

комментарии. Это дат возможность сочетать краткость и экономность средств

выражения[8].

Каждый из указанных способов передачи реалий имеет свои недостатки и свои

достоинства. Так, например, транслитерация сохраняет колорит иноязычного

текста, но иногда требует комментария, если реалия неизвестна читателю.

Приблизительный перевод совершенно понятен читателю, не требует объяснений,

но ослабляет национально-специфические особенности подлинника.

Страницы: 1, 2, 3