Загадка страха. На чем основан страх и как с ним быть

Подвести все это в конце концов к активному приятию собственной жизни как творческому вызову, чтобы извлечь из вновь обретенного внутреннего покоя творческие импульсы и предложить новые задачи для укрепления возрождающегося мужества, -- дело искусства на пограничье между терапией и свободным художественным творчеством. С самого начала оно должно сопутствовать каждому лечебному мероприятию. С постепенным ослаблением неизбежной зависимости пациента от ведущего терапевта роль искусства возрастает. Ничто не помогает выйти на путь новой самостоятельности лучше, чем искусствотерапия.

О том, что можно сделать чисто медицинскими средствами, я, не будучи медиком, говорить не стану. Такие вещи мы обсуждаем на терапевтических конференциях, и всякий раз при этом подтверждается, насколько важно участие врача47. К краткой характеристике основных терапевтических ориентиров, наработанных нами практически, добавлю: подобные вещи могут считаться «рецептами» лишь условно, т. е. перенимать их следует избирательно. В сфере психосоматики, в сфере психотерапии и в лечебной педагогике зачастую нелегко решить, в какой мере успех тех или иных форм лечения связан с тем, что они осуществляются разработчиками. Поэтому, если что-то удается тебе самому, нужно соблюдать осторожность и не рекламировать эти приемы как универсальную панацею. Мне бы хотелось пожелать, чтобы каждый, кого интересует данная тема, сделал собственные выводы из нашего краткого и наверняка не исчерпывающего исследования причин и феноменологии страха. Кроме того, я надеюсь, что оно хоть как-то изменит отношение к страдающим страхом и поможет окружающим понять и принять их.

О детских страхах стоит поговорить отдельно, в другой раз. А «золотые правила» педагогической профилактики таковы.

В первые годы жизни ребенок стремится развить доверие к телу; впоследствии это дает возможность справиться с натиском жизненных сомнений. В «среднем» детском возрасте необходимо выстроить окружение ребенка так, чтобы на базе здорового доверия к телу сформировалось социальное доверие, которое поможет справиться с опытом одиночества. В отрочестве доверие к телу и социальное доверие -- необходимое условие, чтобы вера в наличие смысла помогла преодолеть стыдливость, носящую, по сути своей, не генитальный, а универсальный характер. Никто не способен полностью исключить из жизни сомнения, одиночество и стыдливость. В жизненных сомнениях проявляется опыт телесной уязвимости и ранимости, полученный в раннем детстве; одиночество указывает на опыт душевной уязвимости и ранимости, с каким мы впервые сталкиваемся в середине детства; подростковая стыдливость связана с обнаружением лживости -- в окружающем мире и в себе, -- а значит, проистекает от переживания духовной уязвимости. При любой серьезной атаке страха сомнения, одиночество и стыдливость объединяются. Доверие к телу, социальное доверие и вера в наличие смысла суть опорные достижения развития, позволяющие выстоять в подобных ситуациях и преобразовать сомнения в критичную рассудительность, одиночество -- в спокойную уверенность в себе, стыдливость -- в тонкое чутье к правде.

Послесловие

Социальное доверие, вера в наличие смысла -- да откуда же, спросят некоторые, их взять в нынешних условиях?

Спектр страхов, настигающих все больше и больше людей посреди благополучия и кажущейся внешней безопасности, весьма впечатляет: фобии (страх, связанный с определенными предметами, существами или ситуациями, например страх перед животными, боязнь просторных или тесных помещений, боязнь высоты, страх перед школой), страх перед жизнью вообще или «страх в свободном полете», страхи, соотнесенные с телом или болезнями, боязнь кого-то подвести, с чем-то не справиться, социальные страхи, боязнь потерять самоконтроль («как бы не натворить что-нибудь ужасное»), да еще и довольно распространенные «замаскированные» страхи, проявляющиеся в болезненной тяге к власти, влиянию, признанию и благосостоянию, в желании понравиться внутренне или внешне, в наркотической зависимости, алкоголизме, жестоком насилии. К чему это все приведет?

Много и страхов вполне конкретных, связанных с угрозой войны, загрязнением окружающей среды и т. д. Конечно, впечатлительные натуры подвержены этому больше других, однако объяснение таких страхов психологическими проблемами, а тем паче патологией граничит с цинизмом, ведь проистекают они главным образом оттого, что человек не позволяет усыпить себя заверениями в отсутствии опасности. Эти страхи правдиво отражают нынешнее положение человечества. Те, у кого перестали срабатывать привычные механизмы вытеснения и самоотвлечения, у большинства вошедшие в плоть и кровь, те, кто просто смотрит в лицо фактам и видит, что еще не дорос до их масштабности, заслуживают уважения в первую очередь. И все-таки позволителен тревожный вопрос: к чему же все это приведет, если самые честные из нас, обладающие неподкупным чувством правды, не поддающиеся обману благополучия, безопасности, мира за счет угрозы применения силы и т. д., если именно они зачастую так поражены страхом, что либо хватаются за совсем не те средства, либо отступают и бездействуют.

Но как бы там ни было, эти логически обусловленные, вызванные реально тревожными фактами страхи перед будущим поддаются определению, их можно систематизировать, обсудить, подумать о том, как с ними быть. В силу своей конкретности они менее жутки, чем абсолютно иррациональные с виду, лишенные всякой или почти всякой логики страхи, которые собраны в фобии или ее предформах и ломают людям жизнь, а те и не знают толком, почему с ними так происходит. Порой в рассказе о прошлом всплывают пугающие вещи, и тогда понимаешь: этого человека так обидели, что теперь он воспринимает всю свою жизнь как сплошную обиду. Здесь очень полезно разобраться в причинных факторах, хотя разговоры о том, что знание причин равносильно исцелению, -- сказки. В других, далеко не редких, случаях поиски причин теряются буквально во тьме раннего возраста, неподвластной обычным исследовательским средствам, и возникает вопрос, стоит ли вообще искать причины в биографии (или в том, что обычно под этим подразумевают). Эти с виду загадочные случаи, когда ни травматических факторов в прошлом, ни объяснимых поводов для страха в настоящем не обнаруживается, призывают нас задуматься и о том, не влияют ли события всемирно-исторического, общечеловеческого масштаба на нашу жизнь не через сознательное восприятие информации и столь же сознательное восприятие беспокойства, порождаемого этой информацией в мире наших эмоций, а как-то иначе? Пока все осознается, человек знает, в чем дело, даже если испытывает боль, чувствует себя несчастным и беспомощным. Но зачастую происходит иначе: в какой-то момент он чувствует, как страх просачивается под кожу. Почему -- он не знает. Если ему скажут, что причина в тех или иных ужасных событиях либо в тревожных газетных сообщениях, он ответит, что все это его не очень-то волнует, ибо он слишком занят собой. Как же этот человек поступает с внезапным страхом, загадочным, подспудным, растущим день ото дня? Он привязывает его к чему-нибудь, к какому-то инциденту, представлению или неприятной встрече. Он осознанно или неосознанно ищет и находит подходящую причину. И это придает ему некоторую уверенность. Ведь иначе пришлось бы заподозрить, что он сошел с ума.

Но внимательный наблюдатель запутанных путей и безвыходных мыслей, по которым страх водит этого растерянного человека, отчетливо чувствует, что здесь есть что-то еще, помимо (к примеру) с трудом извлеченного из памяти мужчины, домогавшегося двенадцатилетнего ребенка, или момента в семь-восемь лет, когда над матерью внезапно навис дамоклов меч тяжелой болезни, или паники при остановке поезда в метро три года назад. Наблюдатель чувствует: наряду со всем прочим и даже прежде всего, что определило, осложнило, вызвало данный страх, этого человека мучает страх перед будущим, который, сказать по правде, не так-то легко объяснить упомянутыми событиями прошлого. Это страх перед всем предстоящим -- перед жизнью и развитием здесь, сегодня и завтра. Мы всегда норовим обвинить во всем прошлое, зачастую, конечно, не без основания, но неужели нельзя вспомнить, что существуют настоящее и будущее, и, как бы нелепо это ни звучало, поискать там причины страха?

Если говорить о страхе перед жизнью, есть два опасных пути. Один из них мы описывали: чересчур интенсивные размышления о вездесущих опасностях, о разрушительном, недобром вредны, если человек не научился черпать поддержку из других источников. Другой неверный путь -- не подпускать к себе зло, вытеснять его из сознания в обманчивой надежде избежать страха. Ведь все, что происходит в мире: войны, голод, грабительская эксплуатация природы, пытки и ущемление свободы, все эти оскорбления, наносимые человечности человеком, -- все это воспринимается нами очень глубоко, даже на бессознательном уровне. Более того, я убежден, что время от времени мы все выходим на уровень восприятия, где видим эти вещи во всей четкости и с глубоким участием, сколь бы превратно мы о них ни судили в иных ситуациях. Тогда мы вспоминаем, что живем на этой земле потому, что сами захотели бросить свою гирю на другую чашу весов, и выходим на уровень, где пребывали до рождения, соприкасаемся со «сферой целевых установок» (Рудольф Штайнер), со своими изначальными жизненными мотивами, вытесняемыми в обычной жизни в подсознание, а вытеснять их приходится, чтобы справляться с требованиями повседневности. Но если мы действуем вразрез с ними, они пробиваются оттуда и взывают к нам голосом той «внутренней совести», о которой говорилось в гл. II.3 со ссылкой на Абрахама Маслоу. Ночь за ночью они вливают в нас новые силы мужества, и мы проносим их через порог пробуждения. Но ведь, чтобы не распылиться впустую, это мужество должно найти применение. Где же ему применить себя, если мы при бодрствующем сознании не привыкли задумываться о глобальных проблемах человечества и о том, как связаны с ними мы сами?

По-моему, широко распространенный ныне страх перед жизнью не в последнюю очередь есть результат того, что, с одной стороны, мировые события глубоко затрагивают людей (хотят они этого или нет), а с другой стороны, люди чувствуют, что снова и снова отвлекаются от таких поставленных самим себе задач, позволяют усыпить себя, опутать паутиной лжи, самообмана, призрачной безопасности и мелких пустяков, раздутых до огромных размеров. Чем дольше мы будем смотреть на глобальные проблемы и грядущие катастрофы типичным для нашего нынешнего сознания «взглядом стороннего зрителя», мнимо безучастно -- что странным образом контрастирует с не менее типичной сверхчувствительностью, из-за которой мы так осложняем друг другу жизнь, -- тем сильнее именно эти вещи будут нас атаковать и пугать в ином слое нашего сознания!

Нам нужно научиться понимать, куда мы, собственно, стремимся со всей своей чуткостью и ранимостью, с этой «распахнутостью», какой, вероятно, никогда не было у стольких людей одновременно, -- почему мы, живущие на рубеже тысячелетий, впечатлительны и чувствительны более, чем сами того желаем. Мужество и готовность к переменам, к активной реализации того, что мы считаем правильным и нужным, стремятся соединиться с этой чувствительностью, которая проявляется как мучительный страх лишь потому, что мы пока не понимаем ее «призывного характера» (Хиклин), ее предвестничества. «Нам хочется быть живее и чувствовать больше, но мы этого боимся» (Маслоу).

Скажу немного иначе: мы способны быть живее и чувствовать больше, но это пугает нас. Все имеет свой смысл, в том числе и страх, от которого ныне страдают столь многие. Он возвещает о новых социальных и духовных качествах. Закрывая на это глаза, мы лишь замкнемся в искусственной приватности, притворном равнодушии, жизнь превратится в сплошной самообман. В итоге нас ждет одиночество, ожесточение и страх более сильный, чем прежде. С другой стороны, не стоит легкомысленно будить в себе новую социальную и духовную силу без должной подготовки и требовать от себя непосильной пока готовности к (со)страданию. Это чревато фанатизмом, насилием, поисками ложных утешений, а в итоге все тем же одиночеством и еще боґльшим страхом. Кто хочет избрать иной путь, хочет принять страх и с его помощью обрести мужество изменить пугающие обстоятельства, стать социально активным, развивать новые формы человеческого общения, отношения к природе, работы на благо мира, воспитания детей, ухода за больными, экономической кооперации, да чего угодно, в зависимости от сферы приложения сил каждого в отдельности, -- тем, кто хочет избрать этот путь, т. е. перестать уклоняться и начать помогать по мере своих сил, необходимо позаботиться об источниках (душевной) энергии и без устали вникать в суть происходящего. Он должен ступить на тропу познания, которая выведет его из материализма, зародившегося из бессознательного страха, и повернет к человеку. Душевную подпитку дадут ему такие источники, как искусство, медитация, культура беседы или участие в сообществе, ориентированном на христианские идеалы. Кроме того, необходимо понять и учесть, что «местом объективного преодоления возможных проблем… может быть любой человек» (Глёклер), -- тогда проблемы начнут разрешаться. Страх призывает к поискам смысла. «Три звезды: справедливость, мир и сохранение мироздания -- новая, неизбежная тема в вопросе о смысле» (Ханс-Дитер Шореге48). Здесь каждый способен внести свой вклад.

Основные линии лечебно-педагогической деятельности, намеченные в предпоследней главе, можно считать рекомендациями «для домашнего пользования» лишь с оговоркой. Несомненно, отсюда можно почерпнуть ценные сведения для воспитания детей. Тем, кто ведет в целом самостоятельную жизнь, но видит, что преувеличенные страхи во многом мешают им, эта книга тоже будет полезна -- она покажет, в каком направлении искать помощь. Но все же лучше проконсультироваться со сведущим человеком, чтобы уточнить, как общая информация, изложенная здесь, применима в конкретном случае.

Другое дело тяжелые хронические неврозы страха. Здесь вначале необходимо медицинско-психиатрическое лечение, в отдельных случаях длительное пребывание в психосоматической клинике. Пациент, больной страхом, не может воспользоваться советами из этой книги без подготовки и посторонней помощи уже потому, что в порочном круге невроза именно страх мешает двинуться к преодолению страха. Лечение такой болезни с пребыванием в клинике и последующей амбулаторной работой очень сложно и порой длится годы. Бесконечно много, особенно в амбулаторной работе, зависит от личного доверия между врачом/терапевтом и пациентом. Такой фундамент не строится по заказу. Ни один разумный терапевт не станет продолжать лечение, если чувствует отсутствие необходимых для этого предпосылок. Здесь требуется обоюдная честность; любые профессиональные амбиции («нужно справиться с этим», «у меня оптимальная лечебная концепция») уводят с нужного пути. Как показывает опыт, вначале больные страхом пациенты не желают заниматься именно тем, что может им помочь. Поэтому отношения с терапевтом должны быть такими, чтобы пациент все-таки рискнул сделать первые шаги, если не по собственному убеждению, то хотя бы ради терапевта. Иными словами, терапевт должен иметь право до определенной степени вмешиваться в частную жизнь пациента, внося в нее организующие моменты. Дать ему это право может только сам пациент, если терапевт внушает ему искреннее доверие и он сам на время признает его непререкаемым авторитетом. Но ни один человек не признает другого внушающим доверие авторитетом лишь за профессиональную квалификацию, блестящую репутацию и т. п.

Кстати, возраст тоже играет определенную роль, хотя и не обязательно. В сорок лет я могу быть таким авторитетом для подростков и взрослой молодежи лет до 25--30; пациентов постарше я после первого знакомства нередко сам просил подыскать терапевта более зрелого возраста, умудренного жизненным опытом, просто потому, что чувствовал: в обычных обстоятельствах, скорее, они могли бы дать мне совет, чем я им.

Амбулаторной терапией неврозов страха необязательно заниматься врачу. Однако врач должен постоянно следить за ходом лечения, чтобы обеспечить необходимую медикаментозную поддержку, а также подстраховать пациента и терапевта на случай разнообразных физических проблем, сопровождающих невротические страхи. Идеальным сочетанием нам представляется комбинированная терапия, массаж и врачебные мероприятия. У детей на первом плане стоит игровая терапия и занятия лечебно-педагогического характера. Специальные игры и занятия дополняются терапевтической работой со сказками, лечебно-педагогической живописью и лепкой, а также интенсивной консультацией родителей. Личные отношения и здесь играют решающую роль.

Примечания

1. Fritz Riemann, Grundformen der Angst -- eine tiefenpsychologische Studie, Mьnchen 1990. Остальные, некомментированные цитаты Римана взяты из данной книги.

2. Не так давно в одной из элитарных дискотек северной Германии проводился вечер под названием «Страх I». Повсюду были развешаны поразительно точные имитации частей человеческого тела; на искусном муляже демонстрировалась «операция на брюшной полости без наркоза», кровь (поддельная) текла рекой. Организаторы утверждали, что это одна из возможностей побороть страхи. Такие эксцессы, в самых разных вариантах, происходят часто. Складывается впечатление, что подобная «борьба со страхом» направлена на систематическое огрубление, на утрату чувствительности к всему, что обычно вызывает в человеке страх, ужас и отвращение.

3. Erich Fromm, Die Seele des Menschen, Frankfurt/Berlin/Wien 1981.

4. Alexander Lowen, Angst vor dem Leben, Mьnchen 1989.

5. См. ч. III, гл. 5.

6. Margrit Erni, Zwischen Angst und Sicherheit, Dьsseldorf 1989.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11