Изобретение языка: концепции возникновения языка от Демокрита до А. Смита

Один из предшественников просветителей XVIII в., Томас Гоббс (1588—1679), английский философ-материалист, боль­шой поборник теории общественного договора, так рас­суждал о значении языка: значение книгопечатания — этого остроумного изобретения — гораздо меньше, чем значение письменности. Но самое "благородное и выгодное" изоб­ретение — это изобретение речи. С ее помощью люди регистрируют в памяти свои мысли и сообщают их друг другу для взаимной пользы и приятного общения. Употребляя первые названия, люди получили возможность формули­ровать первые истины. Так, когда им "пришло в голову" давать разные названия одной и той же вещи, они могли уже высказать истинное предложение: "человек есть живое существо".

Т. Гоббс, правда, не обсуждает вопроса, как могли быть изобретены первые имена, или названия, полагая, видимо, что это происходило так же, как и всякое другое изобрета­тельство. Но сама эта идея, высказанная в 1651 г. в его основном труде "Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского" и направленная против теологии, была смелой и прогрессивной для того времени.

Этапы становления речи (Пьер Луи Мопертюи). Концепция Э. Кондильяка

Пьер Луи Мопертюи, французский математик, физик и философ (первая половина XVIII в.), более развернуто, чем Т. Гоббс, разработал идею придумывания языка людьми. В "Диссертации о языках" он намечает три этапа становления речи.

Первые люди выражали свои простые и настоятельные нужды с помощью нескольких жестов и криков, которых было достаточно для общения. Затем с увеличением разнообразия нужд к этим природным жестам и критикам люди надумали присоединить условные крики и жесты, что сделало первый язык более многообъемлющим. Прошло много времени, прежде чем наступил третий этап формиро­вания языка, когда способы выражения стали независимыми от жестов и тонов криков. Люди заметили, что можно обойтись при общении без движений тела и усиления гортани, что эти сложные действия могут быть заменены простыми "ударениями" языка и губ. Наряду с этим преимуществом новый способ давал огромное число артикуляций, "комби­нируемых до бесконечности". Почувствовав выгоду этого языка, народы сохранили его, и так возникло слово.

Французский философ-просветитель Этьен Кондильяк (1715—1780) положил в основу своей точки зрения на происхождение языка идею взаимопомощи людей и возник­новения слов из их естественных криков. Люди, как бы заброшенные в мир (Кондильяк в своем "Опыте о происхож­дении человеческих познаний" (1746) обыгрывает ситуацию выживших после всемирного потопа детей), сострадали друг другу и часто обращались к взаимопомощи. Призывы о помощи или предложения ее выражались криками, которые связывались с восприятиями предметов, вызывавшими эти крики. Крики сопровождались жестом или действием, которые уточняли восприятие и значение крика.

Образовавшаяся привычка связывать идеи с произ­вольными знаками сочеталась с тем, что стали использовать естественные крики в качестве элементов нового условного языка. Так, они начали артикулировать новые звуки, которые связывались с представлениями о предметах, и, чтобы быть лучше понятыми, они сопровождали эти звуки жестом, указывающим на предметы, которые они хотели отметить. Так люди научились давать наименования вещам.

Признавая существование "идей чувственных" и "идей абстрактных", он последние считал результатом "сум­мирования" первых,– упорядочения их. На примере бесчувс­твенной статуи, постепенно наделяемой мыслителем ощу­щениями. он показывает, как из них возникают внимание, память, разум. Идеи чувственные образуют практическое знание, а абстрактные — теоретическое. Первое бессозна­тельно и возникает вне языка. Второе невозможно без него. Слова, будучи знаками идей, являются орудием теорети­ческого знания, с помощью их происходит классификация и упорядочение чувственных идей. Кроме слов, мышление имеет дело и с другими знаками. Грамматикой всех возможных знаков, в том числе и математических, является логика — самая общая наука о мышлении.

Стихийность возникновения языка (Ж.-Ж. Руссо)

Истоки языка, по мнению Ж.-Ж. Руссо, выдающегося французского писателя и философа XVIII в.. лежат в бессознательных, стихийных действиях людей, прежде всего в эмоционально-эстетических переживаниях и их выражении голосом. Разделяя потребности на первичные (например, в еде) и нравственные, вызывающие различные страсти. Ж.-Ж. Руссо полагал, что первые разъединяют первобытных людей (собирая плоды они как бы конкурируют между собой), а вторые соединяют. Эти нравственные страсти — любовь, ненависть, сострадание, гнев — и вызывают первые непроиз­вольные звуки — "природные вопли".

Представление о том, что первые люди жили разрозненно, в одиночку или семьями, было широко распространено среди философов. Поэтому они и допускали наличие периода "безъязыкого" существования людей. Сейчас мы, конечно, не можем принять этой точки зрения: "дикие" люди, как и все стадные животные, жили в тесном сообществе и у них, как и у животных, были свои средства общения, свой "язык".

Затем, рассуждает Ж.-Ж. Руссо, по мере того, как люди все более сближались между собой, и на основе особой "способности к совершенствованию" их понятия стали расширяться и умножаться, они начали искать другие знаки, более широкие и многочисленные, чем "вопли". Такими знаками для предметов, видимых глазом и простых для изображения, стали жесты, а для тех, которые "поражали" слух, — подражательные звуки. Здесь большую роль сыграла подражательная детская речь. Более того, ребенок, стре­мившийся высказать матери свои желания, был создателем языка, применяя жесты и звукоподражания. Следующий этап — замена жеста артикуляцией голоса.

Как мы помним, Сократ в диалоге "Кратил" отверг идею подражания словами природным звукам, и у древних греков она так и не рассматривалась как серьезная (исключение составляют стойки). Руссо же, видимо, впервые в новое время принял ее как один из способов первоначального словооб­разования.

Если эмоциональные выкрики — от природы человека, а звукоподражания — от природы вещей, то голосовые артикуляции — чистая условность. Они не могли возникнуть, считает Ж.-Ж. Руссо, без общего согласия. Но в то же время замена жестов на артикулированные звуки требовала не только единодушного согласия первых людей, но и слов, чтобы договориться о значении новых слов и ввести их в употребление. Поэтому, признается Ж.-Ж. Руссо, понять такую замену очень трудно. Однако, скажем мы, что же мешало Руссо тщательнее продумать этот переход? Почему он не мог представить себе первых людей, договаривающихся о значении слов с помощью жестов, которые бы указывали, какие звукоподражания обозначают те или иные предметы? Ведь Э. Кондильяк смог некоторым образом увязать звук с уточняющим его значение жестом. Видимо, дело в том, что Руссо второй этап происхождения языка (жесты и звукопод­ражания) не рассматривал как этап, на котором уже происходит общение, а жест и звукоподражание у него — средства самовыражения, а не передачи информации.

Однако, естественно-научная постановка вопроса, что предшествовало членораздельной речи в человеческом пове­дении и как произошел переход к ней, является несомненно заслугой Ж.-Ж. Руссо. Именно в таком виде в дальнейшем будет рассматриваться эта проблематика философами и лингвистами.

Изложив последовательность становления языка в "Рас­суждении о происхождении основных законов" (1754), правда, не затрагивая или не видя причин социальной необходимости в переходах от "природных воплей" к языку жестов и от него к артикулированной речи, Ж.-Ж. Руссо в "Трактате о проис­хождении языка" (1761) подробно излагает свои представ­ления о характере первобытной речи. Это прежде всего язык образный, поэтический, первыми выражениями были тропы, а собственные смыслы слов были найдены впоследствии. Люди сначала говорили, скорее пели в поэтической форме, а потом уже научились мыслить. Этими представлениями Ж.-Ж. Руссо еще более осложнил свою задачу — выяснить, как люди договорились о значении слов, так как условиться об образном, переносном употреблении слов все же труднее, чем об их прямых значениях.

Идеи Ж.-Ж. Руссо, интересные и разнообразные, имели большое влияние на современников, рассуждавших о проис­хождении языка, и на авторов последующих гипотез. Он первый, кто развил идею этапности происхождения языка, высказал мысль о том, что первые слова имели смысл предложений, т.е. что первыми словами были речения — коммуникативные единицы, и поставил вопрос о способах перехода от жеста к членораздельному звуку; он фактически первый рассмотрел "природный вопль" как источник. материал для будущего, членораздельного языка.

Еще одну оригинальную, но не совсем верную мысль высказал Руссо, на которой хотелось бы остановиться и по существу ее важности, и потому, что она вызвала резонанс у современников, в частности была воспринята А. Смитом, мы имеем в виду мысль о том, что первые слова обозначали индивидуальные предметы, были именами собственными. Один дуб, рассуждал Руссо, получил свое название, а другой — свое, и должно было пройти много времени, прежде чем люди заметили нечто общее между ними. Это и явилось источником одинаковых имен — синонимии.

"Соображения о происхождении и формации языков" А. Смита

Идею Руссо подхватил и развил А. Смит. В своей работе "Соображения о происхождении и формации языков" (1759) он описывает гипотетическую ситуацию, в которой участвуют два дикаря, оторванных от своего племени и вынужденных создать язык для общения друг с другом. Они стали бы со­относить произносимые звуки с окружающими их пред­метами. Но предметы эти единичны: пещера, в которой они прятались от холода; дерево, дававшее им плоды; источник воды и т.д. Поэтому и слова первоначально были именами собственными.

Вопрос, следовательно, состоит в том, какими по степени общности могли быть первые слова? Могли бы они быть собственными именами, т.е. единичными? Будем рассуждать так. В ситуации двух дикарей А. Смита не было необхо­димости в изобретении названий: дикари вполне могли общаться жестами или "воплями". Другое дело, если перед их глазами росло несколько деревьев. Нужно ли было давать каждому свое имя или лучше придумать общее? Здесь мы должны исходить из того, что язык чутко реагирует на потребности общения. Если некоторый объект (предмет, явление, человек) значим для общения, то рано или поздно мышление вырабатывает для него специальное обозначение. В противном случае он либо совсем не обозначается, либо обозначается описательно, т.е. комбина­цией различных слов.

Вполне возможно, что первые имена (вычленившиеся из слов-предложений) были именами собственными, но обозна­чали они не предметы, а людей или их сообщества, поскольку различать и сообщать что-либо им и о них было жизненно необходимо. Названия же предметов, одинаковых с точки зрения потребностей людей, скорее всего, были сразу же обобщенными и определенными чтобы отделять их от других предметов.

Поэтому категорические утверждения Ж.-Ж. Руссо и А. Смита о единичности первых имен нуждаются в определенном уточнении.

Концепция В. Вундта

          Выдающийся философ и психолог второй половины XIX в. В. Вундт в своей стройной глубоко увязанной концепции учел передовые веяния и фактические данные языкознания, психологии и этнологии.

          По Вундту, язык образуется не произвольно и бессознательно. Слово, как и любое другое инстинктивное действие, возникает из "инстинктивного побуждения". Первоначальное слово – субъективный продукт внутреннего движения, и выражает оно не само представление о предмете, а то, как это представление бессознательно действует на внутренний мир человека.

          В. Вундт поставил перед собой задачу сопоставить и увязать три плана человеческого поведения: физические действия (пантомима), психические движения (чувства и мысли) и языковое поведение, поскольку "язык есть всякое выражение чувств, представлений, понятий посредством движений"[3].

          "Мимические движения" могут быть трех видов: рефлекторные, указательные и изобразительные. Рефлекторные движения выражают чувства, и в языке им соответствуют первые слова – междометия; указательные жесты передают представления о наличных предметах; изобразительные действия воспроизводят очертания отсутствующих предметов. Второй и третий типы пантомимы лежат в основе первых словесных корней. С развитием языка роль пантомимических движений в общении уменьшается, оставаясь, однако, значительной в случае указательных жестов, поскольку указательные местоимения, по В. Вундту, появляются в языке в последнюю очередь, и порождающий их психологический закон имеет своеобразную (более произвольную) природу.

          Но Вундт далек от понимания того, что язык возник в ответ на потребность в общении, вызванную внешними факторами. Он сосредотачивает свое внимание на психических движениях внутреннего мира индивида.

          Истоки языка лежат в ярких, бросающихся в глаза признаках (предикатах) предметов. Такими признаками являются прежде всего качества, воспринимаемые органами чувств. Так, солнце может быть первоначально только теплым и блестящим, и эти "обширные" представления – предикаты – и ложатся в основу его названия – корня. Как только возникает представление – предикат, сразу же инстинктивно появляется звук, его обозначающий. Первые суждения обходились без подлежащих, они представляли собой одни предикаты (это были как бы безличные предложения): "нечто светит", "нечто издает звук" (мысль Вундта о предикатных суждениях в дальнейшем найдет себе уточнение и развитие в трудах многих лингвистов и станет основой той сложившейся концепции изобретения языка людьми, в соответствии с которой первоначально было не имя и не слово, а слово – предложение).

          Звук, которым выражалось на первом этапе появления языка предикативное представление, мог быть и эмоциональным выкриком (междометием), вызванным этим представлением и подражанием звучанию соответствующего предмета. Конечно, первоначально естественно звучавшие корни радикального языка в процессе стихийного его развития значительно изменяются – и Вундт пытается доказать это на большом языковом материале.

          Первые корни были связаны с указательной и изобразительной пантомимой и соответственно делились на указательные (здесь, который, этот, там) и предикативные (солнце, человек, любовь). Разница между ними состоит в том, что если указательная пантомима и корень имеют одно и то же назначение, благодаря чему корень просто "обращает" пантомиму в звук, то изобразительная пантомима и предикативный корень только "переводит" пантомиму в звук.

          В результате взаимодействия чувственных признаков, предикатов и звуков образуется радикальный язык, в котором нет грамматики и предложения строятся как свободная последовательность корней, соответствующая ходу мыслей говорящего. Примером такого языка Вундт считает китайский, который развивался за счет богатства корней: чтобы сказать "в доме", китаец употребит два корня – дом и внутренность.

          По мере того как "обширные", общие, целостные (сознания совпадают с индивидуальным объектом) представления начинают расчленяться на составляющие их признаки, образуются агрегаты признаков, состоящие из совокупностей отдельных признаков. Этим совокупностям соответствуют наборы корней, из которых один становится основным, а остальные – уточняющими. На этой ступени формируются агглютинативные языки, в которых слова "склеиваются" из нескольких корней. Вундт приводит пример: в делаварском языке есть слово nadholineen, образованное из корней naten "достать", hol (от amohol "лодка") и ineen "нас" и означающее "достать-на-лодке-нас" (угроза неприятеля переплыть к нам на лодке.

          И наконец, когда развиваются и выделяются в мышлении общие представления и абстрактные признаки, слово превращается в символ, и значения его составных элементов уже не принимаются во внимание. Из таких слов–символов и образуются инфлекционные языки со сложной грамматикой.

          Поскольку первые этапы языка сильно зависят от условий жизни народа, постольку число первоначальных языков было бесконечным. Дальнейшее же их развитие и застывание связано со свойствами их народов.

Корни языка в физических действиях

XIX в. — век бурного развития промышленной революции капитализма с его индивидуализмом и прагматизмом, может быть, косвенно, но оказал влияние на характер рассуждений философов и филологов о происхождении языка. Если В. Гумбольд, В. Вундт и А.А. Потебня опирались в своих гипотезах на внутренние способности индивида, его духа или инстинктов, то другая серия гипотез, в которой выделяется концепция Л. Нуаре, обращена к внешней, физической деятельности людей, притом совместной.

Одним из основоположников этой линии явился известный немецкий филолог Л. Гейгер (1829—1870). Его большой интерес к возникновению и развитию языка выразился в двух работах: "Происхождение языка" и "Происхождение и развитие человеческого языка и разума"[4].

В основе формирования языка лежат не чувства, связы­вающие образ предмета и исторгаемый человеком звук (теория междометий), и не звуковые впечатления от предметов (ономатопоэтическая теория), а зрительные вос­приятия, как полагает Л. Гейгер. Из всех зрительных восприятий наиболее сильными были восприятия человеческих движений. С другой стороны, произнесение человеком какого-либо звука обязательно связано с мимикой лица, по крайней мере с "жестом" рта, и легко наблюдается собеседником. Этот "жест" изображает звук, а звук — свой жест. Этот двуединый объект языка связывается с впечат­лением от действий (немимических) и начинает их обозначать. Постепенно звук освобождается от мимики и уже самос­тоятельно обозначает действие.

Этот первоначально мимический язык был достаточно выразительным, чтобы люди могли без предварительного соглашения понимать друг друга.

Конечно, скажем мы, глухие могут "читать" звучащую речь по движениям губ говорящего, но для этого они должны пройти большую школу обучения. Мимика — достаточно выразительное средство для эмоциональных состояний, но недостаточное для описания внешних явлений, в том числе и действий.

Постольку исходные впечатления вызывались действиями людей, постольку первыми корнями явились глагольные, полагал Л. Гейгер. Так, в основу названий цвета легли не впечатления от разных красок, а "действие намазывания крас­кой предмета". Гейгер пытается, но малоуспешно, показать, что названия предметов производны от названий действий. Так, дерево, происходит от лишенный коры, земля — от растертое, зерно — от растущее и т. д.

Сама по себе идея действия, лежащего в основе происхождения языка, звучит вполне современно, но развер­тывается она у Гейгера односторонне и прямолинейно.

Однако представление об определенной роли ротового "жеста" живо и в наше время. Так, в журнале "Тетради по ми­ровой истории" в 1956 г. была опубликована статья Р. Пэджета "Происхождение языка и эпоха палеолита”[5], в которой автор утверждал, что язык возникает из пантоми­мических движений рук, которым бессознательно подражает рот, а движения последнего коррелируют с горловыми звуками. Думается, что "техника" движений рук и рта настолько разнородна, что проведение между ними ана­логии — слишком смелая гипотеза.

Заключение

          Сообщества первобытных людей всегда владели некоторыми средствами общения. Естественнее всего предположить, что сначала это была пантомима, сопровождаемая нечленораздельными звуками (ср. средства общения обезьян). Почему и как произошел переход от пантомимы к членораздельной речи?

          Можно наметить следующее отличие звуковой речи от пантомимы:

a)   большая обобщенность языковых единиц, обеспечивающая их повышенные комбинационные возможности для описания разнообразных ситуаций;

b)  легкость их воспроизводимости, отвечающая экономии энергии при общении;

c)  лаконизм контекста, соответствующего ситуации, что способствует оперативности общения.

          Эти особенности звуковой речи были вызваны к жизни, надо полагать, неуклонным ростом мощности потоков информации, циркулирующей как внутри первобытного сообщества (внутренние потоки), так и между ним и окружающей средой (внешние потоки).

Усложняющиеся формы труда и борьбы, взаимодействующие с развивающимся мышлением, требовали более тонкого и информированного управления.

Увеличение форм взаимодействия членов сообщества, а всего сообщества – с внешней средой требовало замены наглядно-образных, связанных с большими затратами энергии и времени средств общения (пантомима) на более гибкие, разнообразные и экономичные средства, каковые содержал звуковой язык.

Выполняя одну и ту же знаковую функцию, пантомима и звук как бы конкурировали между собой, и в этой конкуренции победил более экономичный и оперативный звук. Нечленораздельный звук, становясь многозначным, начал варьироваться и стягиваться до тех предел, в которых он оставался отличимым от других звуков. Каждый такой звук имел свое значение – образ отрезка пантомимического действия. Это уже были слова – предложения, оперируя которыми человек может выйти за границы инстинктов и выработать неограниченные по объему и разнообразию знания.

Интересно, что все попытки научить человекообразных обезьян звуковому языку были безуспешны, так как звуковой аппарат животных не в состоянии воспроизводить разнообразные членораздельные звуки человеческой речи, однако удалось научить нескольких шимпанзе пользоваться рядом жестов языка глухонемых. Подобные опыты лишь подтверждают тот факт, что человеческая речь в ее современном виде появилась не сразу, а прошла длинный и трудный путь становления культуры, сопровождая этот процесс, развиваясь вместе с ним.

Список литературы

1.   Geiger L. Urspung der Sprache. Stutgart, 1869; Jdem. Urspung und Entwickelung der menschlichen Sprachen und vernunft. Stutgart, 1862, T. 1; 1872, T. 2.

2.   Paget R.A.S. The origins of language with special reference to the Paleolitnic age. – Cahiers d'histoire mondiale, 1956, t. 1, N2.

3.   Античные теории языка и стиля. М.; Л., 1936.

4.   Вундт В. Душа человека и животных. СПб., 1866, т.2.

5.   Краткая философская энциклопедия. М., 1994.

6.   Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968.

7.   Якушин Б. В. Гипотезы о происхождении языка. М., 1985.

[1] Античные теории языка и стиля. М.; Л., 1936, с. 68.

[2] Там же, с. 66.

[3]  Вундт В. Душа человека и животных. СПб., 1866, т.2, с. 484.

[4]  Geiger L. Urspung der Sprache. Stutgart, 1869; Jdem. Urspung und Entwickelung der menschlichen Sprachen und vernunft. Stutgart, 1862, T. 1; 1872, T. 2.

[5] Paget R.A.S. The origins of language with special reference to the Paleolitnic age. – Cahiers d'histoire mondiale, 1956, t. 1, N2, p. 399–426.

Страницы: 1, 2