Происхождений цивилизации

человека прямоходящего вес мог быть на 10 кг больше (молодой индивид из

Нариокотоме имел рост 1,6 м), и пятна для раскраски требовались несколько

крупнее. Вполне возможно, что охотничья раскраска ранних гоминид была

перенесена в ритуальное действо. Представляется также вероятным, что

древние гоминиды, переселившись из теплой Африки в прохладную Европу, где

они вынуждены были пользоваться одеждой, стали дублировать или заменять

нательную раскраску нательными украшениями, обильно представленными в

верхнем палеолите, начиная с ориньяка I, но известными и в среднем

палеолите. Не исключено, что некоторые из этих объектов могли быть также

амулетами-фетишами, поскольку клык жеребца из Пролома II, Крым (слой 2

или 1, Вюрм II В 2, 54000–51000, или Вюрм II С, 46500–39000), могущий

быть подвеской, нес на себе 5 продольных черт.

Генезис календарных представлений, с социально-философской точки

зрения, весьма близок генезису ритуальных форм поведения, поскольку

календарные представления регламентировали жизненное время гоминид и, в

частности, их свободное время. Мы не считаем возможным объяснять генезис

календаря производственными нуждами, связанными с сезонной добычей пищи,

поскольку все животные успешно решают сходные задачи, обходясь без

календаря: точнее, они его имеют в виде разного рода биологических часов

и т.п. Однако биологические часы, по-видимому, не имеют отношения к

самостоятельно существующим календарным представлениям, получившим особую

предметную форму (знаковые памятники мобильного искусства палеолита). Как

отмечалось, предметная форма лунного календаря и связанного с ним

арифметического счета датируется 0,73 млн. лет назад (см. Приложение).

Общественная природа возникшей палеолитической мифологии, на наш

взгляд, также была социально–интегративной, поскольку, независимо от

конкретного содержания этой мифологии, она образовывала семантическое

поле, общее для всех членов палеолитического социума. Речь идет о круге

общих представлений, передаваемых из поколения в поколение, от одних

членов группы — к другим, что создавало между носителями мифологических

представлений еще один вид социальной связи непроизводственного

характера, призванной заполнить свободное время гоминид общением,

способствующим поддержанию целостности сообщества. У австралийских

аборигенов миф может рассматриваться как “рассказанный или пропетый

обряд”[54], что сближает социальные функции мифологии и ритуала.

В качестве одной из ритуальных форм поведения, по-видимому, надо

рассматривать погребальный ритуал. Его биологические предпосылки,

возможно, имеются у орангутанов и горилл, которые покрывают труп сородича

грудой листьев и засыпают землей[55]. Погребения появляются у

неандертальцев, по меньшей мере, в Рисс/Вюрме (слой 6 грота Киик–Коба,

Тау–Кипчак, Симферополь, Крым, Украина, зубчатое мустье, Рисс/Вюрм,

111000, коллаген).

Ритуализация общественной жизни гоминид, очевидно, означала появление

определенных нормативов социальных коммуникаций. Способность гоминид к

усвоению подобных нормативов, по–видимому, не ограничивалась религиозными

традициями и обрядами. В самом деле, наша концепция вторичных

общественных структур подсказывает, что все непроизводственное активное

время гоминид должно было быть регламентировано в интересах поддержания

целостности социума. Здесь у гоминид появились существенные поведенческие

перспективы. С биологической точки зрения, поведение животных и гоминид

можно подразделить на два основных типа: эгоистическое и альтруистическое

поведение в буквальном смысле этих терминов. Эгоистическое поведение

предписывает особи стратегию поступков, обеспечивающую особи максимальную

выживаемость даже в ущерб другим особям. Такого рода поведение

вырабатывается у животных благодаря индивидуальному естественному отбору.

Альтруистическое поведение предполагает в стратегии поступков особи

определенную составляющую таких поступков, которые прямо не способствуют

выживанию особи, но помогают выжить ее генетическим родственникам[56].

Эта линия поведения поддерживается групповым отбором, который

благоприятствует выживанию сходного генотипа, представленного у близких

родственников. Подобный групповой отбор является, в сущности, вариантом

индивидуального естественного отбора, поскольку единицей приложения

индивидуального отбора является единичный генотип, представленный у

единичной особи, а единицей приложения группового отбора оказывается тот

же единичный генотип, тиражированный у нескольких родственных особей.

В популяциях животных биологический эгоизм и альтруизм сбалансированы.

Гоминиды с ростом производительности труда должны были попасть в

ситуацию, когда баланс эгоизма и альтруизма у них нарушился. В самом

деле, у гоминид появилось активное время, свободное от добычи пищи.

Материальные жизненные факторы, способные питать эгоистичное поведение, в

сфере свободного времени были представлены слабо, и, следовательно, в

этой сфере поведенческий баланс должен был измениться в пользу

альтруистичного поведения, поскольку, в отличие от эгоистичного

поведения, альтруистическое поведение предполагает позитивные связи между

индивидами, а раннее общество как раз и нуждалось в таких связях для

социализации своего свободного времени непроизводственным путем. Именно

этим обстоятельством мы объясняем широкую распространенность в

человеческих социумах альтруистических форм поведения. Что же касается

древних гоминид, то они стали альтруистичнее своих животных предков не из

высших соображений, а потому, что альтруистичные формы общения (забота о

слабых и старых, может быть, забота о покойных) понадобились им для

заполнения свободного времени чем–то полезным, с точки зрения

консолидации социума.

В первобытном обществе, где происходила регламентация свободного

времени (например, ритуальным образом), количественно растущие формы

альтруистичного поведения, естественно, так же должны были претерпеть

институциализацию в рамках вторичной общественной структуры.

Нормированное альтруистичное поведение в человеческом обществе

представлено нравственными формами поведения. Следовательно, можно

предполагать, что нравственность возникла у гоминид с началом эпохи

избыточной производительности труда. Первые признаки альтруистического

поведения отмечены у человека прямоходящего более 1,5 млн. лет назад[57].

Языковые, ритуальные и нравственные формы коммуникаций у гоминид

имели, как можно видеть, отчетливые биологические предпосылки. В отличие

от названных форм вторичных общественных структур, ранние религиозные

формы общения у гоминид, по-видимому, не имели биологических предпосылок.

(Здесь, отвлекаясь от известной концепции Дж.Дж.Фрэзера, мы не делаем

различий между магией и религией.)

Ранние типы верований у гоминид (анималистическая мифология, магия,

тотемизм, фетишизм, анимизм) связаны (за вычетом анимизма) с

определенными предметными формами, классификационные свойства которых

проливают свет на генезис указанных верований. Исходной предметной формой

общественного бытия гоминид были средства коллективного производительного

потребления, технологические нормы изготовления и употребления которых

позволяют определить их как предметы определенного активного класса.

Исходя из нашей гипотезы, можно было бы ожидать, что ранний социум для

заполнения своего свободного времени должен был инсценировать

технологические формы поведения в это непроизводственное время. При этом

развитие предметной формы технологии должно было идти вполне

предсказуемым путем: путем расширения и пассивизации ее класса.

Расширение обусловливалось нуждой в заполнении свободного времени, а

пассивизация — в заполнении этого времени непроизводственным путем.

Первая линия развития предметного бытия гоминид (путем расширения

класса) должна была привести к возникновению предметов неопределенного

активного класса, в которых угадываются инструменты магии. В самом деле,

магию отличают “обряды, идея которых состоит в сверхъестественном

воздействии человека, непосредственно или посредством материальных

предметов, слов или движений, на материальный же объект”[58], в чем

состоит активное, наступательное начало магии[59]. Предметной же формой

магии является инструмент магии, в качестве которого могут выступать

самые разнообразные объекты[60]. Таким образом, магию в генезисе можно

определить как непроизводственную инсценировку технологического способа

поведения с применением предметов неопределенного активного класса

(инструментов магии), что осуществлялось в интересах заполнения

свободного времени с целью его социализации общением непроизводственного

характера (магическими обрядами). Инструменты магии в этом отношении

восходили к средствам труда. Древнейшие гипотетические инструменты магии

— это неутилитарные призмы из кварца (кристаллы кварца — типичный

инструмент магии в магических обрядах, например, австралийских

аборигенов[61]), найденные на стоянке синантропов в Нижней пещере

Чжоукоудянь, Китай (рубеж Миндель I — Миндель I/II, 459000,

палеомагнитный возраст — 460000).

Другая линия развития предметного бытия гоминид (путем пассивизации

класса) угадывается в появлении предметов определенного пассивного

класса, которые можно отождествить с изобразительными предметными формами

анималистической мифологии франко–кантабрийского типа. Эти предметные

формы воплощали ограниченное число сюжетов и являлись объектом пассивного

почитания, т.е. были предметами определенного пассивного класса.

Предметные формы анималистической мифологии восходили к предметам труда

(объектам охоты). Анималистическая мифология датируется Рисс/Вюрмом,

134000 (поздний ашель Богутлу), но теоретически может быть синхронна

самым началам изобразительной деятельности у гоминид 730000 лет назад

(см. Приложение).

Развитие предметной формы анималистической мифологии (путем расширения

класса) могло породить предметы неопределенного пассивного класса с

анималистической составляющей, в которых следует видеть предметную форму

тотемизма. Предметные формы тотемизма, как и мифологии, не были

рассчитаны на активное воздействие на действительность, а в качестве

тотемов могли выступать животные, растения, луна, солнце, реки, камни,

младенцы, духи, участки земли, священные предметы, жара, холод, болезни и

др. явления природы[62]. Следовательно, предметную форму тотемизма

(тотемные эмблемы, в частности) можно определить как объекты

неопределенного пассивного класса. Древнейшая гипотетическая зооморфная

тотемная эмблема — целый слоновый череп (наряду с другими разбитыми)

рядом с большими костями и бивнем, выстроенными в линию, — обнаружена в

Амброне (Сория, Испания, древний средний ашель, Миндель II,

383000–362000).

Далее, развитие предметной формы магии (путем пассивизации класса)

также должно было вылиться в оформление предметов неопределенного

пассивного класса с фактурой инструментов магии (камни, артефакты

животного происхождения, орудия и т.д.). Это определение справедливо для

предметной формы фетишизма, поскольку фетишами могли быть любые

предметы[63], а сами фетиши являлись объектом пассивного почитания.

Датировка предметов фетишизма проблематична. Возможно, к этому кругу

артефактов относится несколько фрагментов кварцита со следами полировки

из карьера Писечни врх (Бечов, Мост, Чехия, разрез А, горизонт III/6,

древний тейяк [протошарант], интер–Рисс, 262000–204000), хотя не

исключена их связь с инструментами магии. Сюда же можно отнести нательные

подвески (амулеты–фетиши?, начиная с грота дю Пеш–де–л'Азе II, Карсак,

Дордонь, Франция, слой IV A, типичное мустье, Вюрм I Амерсфорт,

105000–104000, и т.п.).

С философской точки зрения, общим источником всех этих предметных форм

представляются орудия древних гоминид. Набор этих орудий, особенно в

ранних культурах, был узко ограничен, а сами орудия предназначались для

активного воздействия на действительность. Следовательно, их предметную

форму можно определить как объекты ограниченного активного класса. С

расширением и пассивизацией своего класса эта предметная форма

превращалась, как выше указано, в предметные формы ранних верований.

Формальные признаки предметной формы фетишизма (объекты неопределенного

пассивного класса) близки признакам анимизма, если понимать их формально.

Духовные существа (телесно опредмеченные души и бестелесные духи),

являющиеся объектом анимистических верований, могут иметь самую

разнообразную природу: от пантеистических духовных существ, населяющих и

оживляющих всю природу, до небольшой группы антропоморфных духовных

существ, представленных духами–хранителями[64]. Следовательно, духовные

существа анимизма отвечают субстанциям неопределенного класса. Духовные

существа могут не иметь материальной оболочки (от их вербального

материального способа существования можно отвлечься, поскольку он

отождествляется с формой общения с духовным существом). Следовательно,

духовные существа не могут быть проводником какой–либо предметной

активности верующих. В итоге духовных существ анимизма можно определить

как субстанции беспредметного (нематериального) неопределенного

пассивного класса. От предметной формы фетишизма духовные существа

анимизма отличаются, таким образом, только своей нематериальностью. Иными

словами, анимистические духовные существа эквивалентны фетишам, лишенным

предметной формы. С этой точки зрения, духовные существа анимизма могли

происходить от фетишей в результате приобретения последними

“потусторонней” формы существования. Э.Б.Тайлор предполагал обратный

порядок вещей (анимизм первичен, фетишизм вторичен)[65], однако в

методологическом отношении такое воззрение несостоятельно, поскольку

предметные формы духовной культуры в человеческой истории всегда древнее

соответствующих идеальных форм, так как последние являются результатом

абстрагирования от своей предметности.

Происхождение анимизма в свете его формальных признаков должно быть

связано с приобретением духовными существами фетишизма способности к

самостоятельному нематериальному существованию (речь идет, конечно, о

представлениях носителей анимизма и ходе генезиса этих представлений).

“Нематериальная”, “потусторонняя” форма существования могла быть открыта

первобытными людьми в ходе отправления погребального культа, поскольку

предметные формы последнего были единственной реальной предметной формой

потустороннего мира. Умершие и сопровождающие их предметы, оказавшись в

погребении, приобретали в глазах соплеменников свойства потустороннего

существования: погребенные люди становились “душами”, а погребенные

фетиши — “духами”. Будучи открыта, потусторонняя форма существования

духовных существ (анимизм) сообразно идеологическим потребностям

вторичных общественных структур к расширению должна была широко

переноситься на субстанции за пределами собственно погребального культа.

В связи с построенной нами схемой генетических взаимоотношений

мифологии, магии, тотемизма, фетишизма и анимизма встает вопрос об общем

источнике генезиса духовных существ, которые обрели самостоятельное

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25